Послевоенное десятилетие прошло во Франции спокойнее, чем в большинстве других стран Европы. Но это был лишь мораторий, опиравшийся на инфляцию. Инфляция была во всем: в денежном обращении, в государственном бюджете, в системе милитаризма, в дипломатических планах, в империалистических аппетитах. Великая денежная реформа Пуанкаре только обнаружила тот секрет, что вино французской буржуазии на четыре пятых разбавлено водой. Мораторий на исходе. За американские стоки[238] надо платить. За дружбу сильных мира сего надо платить. За трупы французских рабочих и крестьян надо платить. Буржуазная республика входит в период расплат. Самый большой счет представит ей французский пролетариат.
Кризис коммунистической партии
Открывающаяся эпоха кризиса в мировом положении французской буржуазии, а значит, и в ее внутреннем положении совпадает, однако, с глубоким кризисом французской коммунистической партии. Первые шаги партии были увенчаны многообещающими успехами. Руководство Коминтерна сочетало революционную дальнозоркость и смелость с глубоким вниманием к особенностям каждой страны. Только на этом пути и возможны были успехи. Резкая смена руководств в Советском Союзе, происшедшая под влиянием классовых сил, гибельно отразилась на жизни всего Интернационала, в том числе на французской партии. Преемственность развития и опыта была механически прервана. Те, которые в эпоху Ленина руководили французской компартией и Коминтерном, были не только отстранены от руководства, но исключены из партии. К руководству допускались в дальнейшем лишь те, которые обнаруживали готовность автоматически воспроизводить все зигзаги московского руководства.
Ультралевый зиновьевский курс 1924—25 гг. означал замену марксистского анализа крикливой фразой, нагромождение ошибок и превращение демократического централизма в его почти полицейскую карикатуру. На смену потерпевшим крушение ультралевым пришли совершенно уже безличные и покорные чиновники, которые в международных вопросах держали курс на Чан Кайши и Перселя[239], а во внутренних делах плелись за реформистами. Когда сталинская фракция под влиянием нарастающей опасности справа и ударами критики оппозиции оказалась вынужденной совершить свой левый зигзаг, не понадобилась даже смена экипировки французского руководства: люди, покорно проводившие полусоциалистическую политику 1926—27 гг., столь же покорно превратились в политиканов авантюры. День 1 августа является тому убийственным свидетельством. В Китае, в Германии и других странах авантюристская политика приводила уже к кровавым катастрофам. Во Франции она не давала пока ничего, кроме смехотворных фиаско. Но если смешное действительно кого убивает, то революционную партию прежде всего.
Большая опасность
Опасность, как мы сказали, состоит в том, что новый кризис капитализма во Франции может застигнуть врасплох авангард французского пролетариата. Опасность в том, что благоприятные ситуации могут быть одна за другой упущены, как не раз уже бывало в разных странах после войны. Наша задача – предупредить эту опасность путем настойчивого обращения к классовому сознанию и революционной воле пролетарского авангарда.
Мы меньше всего склонны, однако, отрицать или смягчать тот факт, что между партией, как она должна быть, и партией, как она есть, огромное различие, отчасти – прямая противоположность. Краткую оценку французской коммунистической партии мы дали выше. Плачевные результаты этой политики: упадок авторитета, понижение числа членов, ослабление активности. Но мы далеки от того, чтобы поставить на партии крест и пройти мимо нее.
Официальная партия объединяет ныне два-три десятка тысяч членов. Она руководит – убийственно! – профессиональной конфедерацией, насчитывающей около трехсот тысяч членов. На последних выборах партия собрала свыше миллиона голосов[240]. Эти цифры дают картину не роста партии, а скорее упадка. Но они же свидетельствуют, что возникшая из потрясений войны под действием Октябрьской революции партия, несмотря на ужасающие ошибки руководства, все еще объединяет очень внушительную часть пролетарского авангарда. В этом факте мы видим прежде всего бесспорное выражение того, как велика потребность пролетариата в революционном руководстве.
Мы не враждебны и не безразличны по отношению к коммунистической партии. Конечно, не из симпатии к ее чиновникам. В партии есть мужественные рабочие, готовые на все жертвы: это им мы хотим помочь выработать правильную политическую линию на основе здорового партийного режима и правильного коммунистического руководства. К тому же вокруг партии рассеяны десятки тысяч коммунистов или просто революционных рабочих, готовых стать коммунистами, но отталкиваемых политикой бессилия (метаний), скачков, борьбой классов и маленькими дворцовыми переворотами. Одна из основных задач коммунистической оппозиции – это воспрепятствовать тому, чтобы законное возмущение негодным руководством не приводило в дальнейшем к разочарованию в коммунизме и революции вообще. Достигнуть этого можно, только развивая марксистскую оценку событий и устанавливая правильно тактику, вытекающую из самой обстановки.
Партия и профессиональные союзы
Политика, которая превращает профессиональные союзы во второе увеличенное издание партии или делает их лишь своим добавлением, – есть глупость и преступление. Совершенно правильно революционная партия пролетариата стремится завоевать влияние в профессиональных организациях. В противном случае она обрекает себя на бесполезную «революционную» болтовню. Но она должна это делать методами, которые вытекают из природы профессиональных союзов и содействуют их усилению, вовлекая новые элементы, способствуя выработке хороших методов борьбы с предпринимателем. Рабочий видит в профессиональных союзах прежде всего инструмент […][241] [об]ластях, для пролетариата, как для партии и СЖТУ[242] – гибельных последствий. Он показывает абсолютное непонимание работы, которую нужно совершить, воображая, что можно немедленно достигнуть целей, к которым нельзя прийти иначе, как путем долгих и упорных усилий.
В результате – картина, которая у нас перед глазами. По мере того как коммунистическая партия расширяет свое влияние на какую-либо организацию, эта организация слабеет. Коммунистическая партия завоевала АРАК[243]. Но после завоевания она (АРАК) начала замирать (или умирать?). То же с СЖТУ. Конечно, СЖТУ более прочна, она, к счастью, прошла тяжелую жизнь, так что недостаточно плохой политики, чтобы ее разрушить. Но что именно легко сделать – это уменьшить число ее членов, деморализовать и сделать их недоверчивыми в отношении к руководству, которое ошибается без перерыва и без перерыва снова начинает сначала. Это как раз точно то, что делает коммунистическая партия в течение последних лет. Следствием всех этих зигзагов явилось то, что наиболее ясные и верные понятия стали теперь затемнены. Ничего не продвинуто к фактическому разрешению ни одного важного вопроса. Даже наоборот, во многом пошли назад. Но вопрос живет. Разрешить его, не вспоминая главнейшие ошибки [Парижской] Коммуны и не отдавая себе отчета в беспредельном опыте русской революции, – это значит отказаться от наиболее верных данных и приготовлять новые катастрофы.
Три течения в Интернационале
Наше отношение к Интернационалу основано на тех же началах, что и наше отношение к французской коммунистической партии.
С конца 1923 года Интернационал жил и живет под дулом револьвера, на рукоятке которого была сперва рука Зиновьева, затем Сталина. Все обязаны были мыслить, говорить и особенно голосовать «монолитно». Это умерщвление идейной жизни жестоко отомстило за себя ростом фракций и группировок.
