Постепенно Сара заняла все его мысли. Бобби потерял интерес к другим девушкам и с головой погрузился в избирательную кампанию Вольфовица. Во всяком случае, демонстрировал это в присутствии Сары. Он дежурил на телефонах, стараясь быть к ней поближе, запечатывал конверты, считал квитанции, писал письма и вообще всячески выказывал свою приверженность Отчаянному Поступку.
...Победить Вольфовиц не мог. На предварительных выборах он набрал процентов десять голосов, и особых надежд на лучшее не было. Но сама кампания, ее суета, напряжение и кипящая атмосфера, даже демонстрации шовинистов у дома, угрозы взрывов, оскорбления по телефону, фальшивые сообщения в прессе – все это действовало, поддерживало ощущение безнадежного, но благородного приключения.
Однажды утром, когда Бобби оказался за чашкой кофе вдвоем с Вольфовицем, он поделился с ним своими личными проблемами.
– Объясни мне – чего я не знаю, Нат. Скажи, зачем она так?
Вольфовиц улыбнулся, пожал плечами.
– Этого ты не узнаешь, пока не увидишь все ее карты, прости за сравнение.
– А когда я их увижу?
– В конце игры, естественно. Если только не сдашься первый – тогда ничего не узнаешь никогда. Жизнь как карты, малыш: чтобы узнать, надо заплатить. Этого, похоже, она и добивается.
– Господи, Нат, что я должен сделать?
– Это зависит от того, что за карты у тебя на руках... Разыгрывай партию или выходи из игры.
– И это все, что может посоветовать американский Горбачев?
– Ну, еще, – задумчиво сказал Вольфовиц, – еще ты можешь попробовать пойти с последнего козыря. Подумай и об этом, малыш!
Через несколько дней, когда они с Сарой доедали на кухне пиццу, его вдруг осенило. Ведь все совершенно ясно! Какой самый отчаянный ход в его ситуации? Открыть свои карты – взять да и сказать ей все, что он чувствует! Если он не хочет выходить из игры, иного выхода у него просто нет.
– Э... Давай выйдем на веранду, Сара, – предложил он. – Я бы хотел кое о чем поговорить наедине.
– По поводу кампании?
– Э... да, в некотором роде.
Они вышли на скрипучее крыльцо, именуемое верандой. На другой стороне улицы гринго выставили пикеты, взад и вперед маршировали люди с лозунгами:
«ЕВРОПУ В ЖОПУ», «ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ» и «ВОЛЬФОВИЦ – ПРЕДАТЕЛЬ».
Двое усталых полицейских стояли у натянутой веревки – «ограничительной линии». Обстановка оказалась не очень романтичной, но отступать было уже поздно.
– Что случилось, Бобби? – спросила Сара, дожевывая пиццу.
Бобби глубоко вдохнул и почувствовал, как в животе у него холодеет. А, черт с ним!
– Я очень хочу спать с тобой, Сара, – брякнул он. – Ты, наверное, это заметила.
Она даже не посмотрела на него. Откусила еще кусочек пиццы, съела.
– Заметила.
– Ну и...
– Что «ну и»? – Она теперь глядела ему в глаза, но лицо ее оставалось непроницаемым. – Это очень серьезно для меня, Бобби! И надо, чтобы ты честно ответил самому себе – почему тебе этого хочется.
Бобби вздохнул.
– Я даже не знаю, как это правильно объяснить... Просто с тобой я, кажется, становлюсь другим. По-другому поступаю, по-другому думаю...
Сара улыбнулась и спокойно спросила:
– Тебе это нравится?
– Конечно, нравится, – откликнулся Бобби. – Но я не могу сказать, что я в восторге от того, что происходит сейчас!
Сара рассмеялась и вдруг стала снова серьезной.
– Ты любишь меня?
Бобби застыл, утратив дар речи. Никто никогда не задавал ему таких вопросов.
– А ты любишь меня? – только и смог он сказать.
– Я первая спросила.
Бобби пожал плечами. Вздохнул, уставился на свои башмаки. Она наклонилась к нему и прижалась губами к его губам. Пикетчики на другой стороне улицы заржали. Теперь это уже не имело для Бобби никакого значения.
В далеком Беркли, давно известном левыми клоунадами, кандидат в конгрессмены Натан Вольфовиц потешает публику. Помощник преподавателя истории в университете и известный крутой картежник ратует за вступление Америки в Объединенную Европу. Он открыто заявляет, что основной источник финансирования его кампании – выигрыши в покер.
– А почему бы нет? – говорит новоявленный «американский Горбачев». – По крайней мере, у меня нет под столом крапленой колоды, чего нельзя сказать о демократах и республиканцах, судя по тому, как они поступают с американским народом!
«Тайм» – «Пипл»
В половине первого ночи они пришли в комнату Бобби. Он так долго представлял себе этот момент, что теперь был совершенно без сил. Они сели на край кровати и молча смотрели друг на друга – как им показалось, целую вечность.
– Странно как-то, – сумел наконец проговорить Бобби.
– Угу.
– Ну и?
Она улыбнулась и опять поцеловала его – открытым ртом, губами и языком. И они добрались наконец друг до друга, многодневная мука кончилась, и Бобби испытал нечто такое, что никогда не испытывал – духовное единение; он словно познал не тело женщины, а ее дух, ее скрытую суть.
...Сара улыбнулась, облизнула губы и нежно его поцеловала.
– Хорошо?
– Хорошо, – ответил Бобби.
– Это у нас всерьез?
– Как повернется... Одно я тебе скажу – это не жест отчаяния.
Билли Аллен: Почему вы называете себя американским Горбачевым?
Натан Вольфовиц: Потому что он – мой герой. Он принял страну, семьдесят лет страдавшую от экономического и политического запора. Он зажал нос и поставил ей клизму, в которой она так нуждалась. Похожая ситуация, Билли?
Билли Аллен: Я попрошу вас! Мы на национальном телевидении!
Натан Вольфовиц: Вы же как-то решаете проблему с нашими ежедневными зверствами в Латинской Америке. Наверное, хорошо умеете кроить запись.
Билли Аллен: Камера, стоп! Коммерческий ролик!
«Ньюспик», ведущий Билли Аллен
Вечером после выборов в Малой Москве устроили пирушку, ничуть не похожую на поминки. Угощение оплатили Вольфовиц, его постояльцы и помощники. Все собрались в гостиной – столы и телефоны были уже убраны – и ждали объявления результатов. Около полуночи появились предварительные итоги – по информации почти со всех избирательных участков. Республиканец Майкельсон набрал 48 процентов голосов, демократ Кармело – 39. Остальные голоса взял Вольфовиц – 13 процентов.
– Во всяком случае, мы не дали ублюдку набрать абсолютное большинство, – сказала Сара. Они сидели с Бобби на диване, взявшись за руки. – Не так уж плохо для отчаянных.
– А если мы сорвали победу Кармело? – пробормотал Бобби.
– Ну и что? По крайней мере, мы заставили их призадуматься.
Вольфовиц поднялся со своего кресла и выключил телевизор. Выдержал небольшую паузу, давая всем время собраться. Наступила тишина, каждый чувствовал себя чистым и трезвым.
– Ну вот все и кончилось, осталось покричать, – сказал Вольфовиц, расправил плечи, запрокинул голову и во всю силу легких крикнул: – А-а-а-а-р-х! Отлично, дети! Все позади. Кто-нибудь хочет сыграть в покер?
– Господи, Нат, это все, что ты хотел сказать? – вырвалось у кого-то.
– Мы сделали ставку, и этот кон мы проиграли. О чем еще говорить?
– Ты еще попытаешься, Нат? – выкрикнул кто-то.
– В конгресс? Об этом забудьте. На следующий год будут выборы президента, так? Вот и позвольте мне первым объявить свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов!
Раздался смех.
– Я говорю серьезно, – заявил Вольфовиц. – Серьезно, как никогда.
– Да мы знаем, Нат!
– Подумайте вот над чем. Нам удалось потрепать им нервы в национальных новостях, так? Черт, я даже пять минут участвовал в позорном шоу Билли Аллена, пока они не выдернули вилку! А в президентской кампании есть возможность использовать федеральные фонды! Немного поколдовать, и, кто знает, не исключено, что в следующий раз мы получим прибыль. Поставить на кон президентское кресло – это же новая карьера. Мы еще дадим этим дурням урок истории!
