Каминев начал продавать акции компаний, которым после экспроприации их американской собственности грозило банкротство, – продавать понемногу, на всех фондовых биржах мира через десятки подставных лиц. Когда курс этих акций упал ниже задуманной в «Красной Звезде» отметки, они принялись снова скупать бумаги, чтобы стабилизировать курс. Потом возобновляли продажу – и так уменьшали свой пакет акций постепенно, держа падение цен под контролем. Такие маневры требовали дополнительных затрат, но расчеты показывали, что это оптимальный путь.
У «Красной Звезды» были доли и в компаниях, способных пережить экспроприацию; эти акции они сбывали большими партиями, заранее сбивая их курс до уровня, которого, по их расчетам, он должен был достичь после кризиса.
Когда грянул «американский четверг» и цены на европейских рынках из-за всеобщей паники разом упали на тридцать процентов, «Красная Звезда» уже избавилась от акций всех компаний, которым суждено было всплыть брюхом вверх, и от большой части своих вложений в другие предприятия, поустойчивее. Когда цены упали до нижнего предела, а продавцов акций все равно оставалось вдесятеро больше, чем покупателей, «Красная Звезда», сидящая на груде наличных денег, принялась огромными партиями скупать по дешевке акции тех компаний, которым компьютерное моделирование предсказало благополучный выход из всех переделок. Акции, курс которых сама «Красная Звезда» заранее сбила, теперь упали в цене еще больше. Это позволило скупить их снова по самым низким ценам, а Москва впоследствии получила возможность заявить, что-де братская помощь «Красной Звезды», предпринятая в интересах всей Европы, спасла множество фирм от разорения.
Когда муть улеглась, убытки «Красной Звезды» от продаж составляли около двадцати двух процентов, зато она получила огромный пакет ценных бумаг, купленных во время паники за бесценок, а теперь идущих вверх. С политической точки зрения Советский Союз вышел из передряги, благоухая, словно роза.
...В день кризиса операции затянулись до позднего вечера, потом они с Ильей поставили своим сотрудникам ящик водки, так что Соня явилась домой в четвертом часу ночи. Голова у нее кружилась от усталости, эйфории и выпивки. Обнаружив, что Джерри лег, но не спит, дожидаясь ее, Соня была приятно удивлена. Теперь она наконец расскажет ему всю правду, и туман между ними рассеется – достойное завершение такого важного дня.
Но настроение у Джерри было еще хуже обычного.
– Где ты, черт тебя возьми, шляешься? – вызывающе спросил он вместо приветствия.
– Я была на работе, – спокойно сказала Соня. – Ну и денек!
– Денек? – выпалил Джерри. – Скоро четыре! Что вы там делали с Пашиковым?
– Устроили вечеринку для сотрудников, – сказала Соня, начиная раздеваться. – Ты что, не слыхал новостей?
– Поди не услышь! Меня из-за них целый день дерьмом поливают. А ты заявляешься под утро, да еще такая довольная!
Соня сбросила туфли, стянула с себя блузку, переступила через юбку и, забравшись в постель, придвинулась к мужу.
– Бедняжечка Джерри, – заворковала она, обнимая его за плечи. – Не волнуйся, все гораздо лучше, чем тебе кажется...
– Ты пьяна! – проворчал Джерри, отодвигаясь.
– Ну, выпила несколько рюмочек. Но я их заслужила.
– Вы с Ильей надрались на пару!
– Перестань, Джерри, обычный вечер для сотрудников! Просто отмечали...
– Рынок полетел к чертям, а вы с шефом, в дерьме с ног до головы, праздновать взялись?
– Мы вышли сухими из воды, Джерри! Я как раз хотела сказать...
– Что сказать?
– Зачем мы с Ильей так много работали все эти несколько недель!
– А перекурчиков вы себе не устраивали?
– Прекрати, Джерри, ты же знаешь, что это чушь, я хочу рассказать тебе, почему пришлось провести на работе столько лишнего времени!
– Ну, расскажи, – воинственно произнес Джерри, скрести, руки на груди и скептически глядя на жену, точно следователь КГБ из плохого фильма.
Она рассказала. Но к концу ее рассказа лицо его отнюдь не просветлело. Казалось, оно стало еще мрачней.
– И все это время ты молчала? – медленно, с трудом сдерживаясь, проговорил он.
– Я не могла иначе, Джерри, мне велели молчать, и потом...
– Ты спокойно смотрела, как я тут извожусь, воображая, чем вы там с Пашиковым занимаетесь...
– Но ты мог провалить все дело.
– Провалить все дело? Интересно – как именно? Связаться с ЦРУ? Заложить квартиру и накупить этих ваших бумажек или как их там? Думаешь, меня хоть каплю интересует вся эта чушь?
– А почему ты тогда так разозлился, Джерри? – резонно спросила Соня.
Ярость Джерри вдруг утихла, он был печален и угрюм.
– Потому что мне не доверяет собственная жена, – тихо сказал он. – Потому что твоя преданность «Красной Звезде» оказалась сильней.
Соня молчала, на это нечего было ответить.
– Так ненадолго же, – попыталась она неуклюже оправдаться.
– Для тебя ненадолго, – спокойно сказал Джерри. – А для меня навсегда, ведь какие только гадости про вас с Пашиковым мне не мерещились.
– Прости, Джерри, я и не думала...
– Это верно, не думала!
– Ох, Джерри, Джерри, – заворковала Соня, стараясь привалиться к нему тесней.
Джерри оттолкнул ее.
– Не сегодня, милая, – язвительно сказал он. – Ты напилась, а у меня голова болит.
Он повернулся на бок, спиной к ней.
И любовью они с тех пор больше не занимались.
Джерри Рид ждал сына, молча дымил сигаретой и думал. Ну и неделька выдалась! Пока Соня готовила рыночные спекуляции, Вельников использовал растущую неприязнь ко всему американскому, чтобы заставить Корно посадить над Джерри начальника – главного инженера по системам управления, некоего Штайнхольца.
– Чувство Бориса можно понять, а? – сказал Патрис. – Он – главный инженер проекта, а ты – инженер, чьи разработки легли в основу этого проекта. У него власть, но как профессионала его не уважают, а ты, так сказать, «великий старик», почитаемый мэтр. Для него естественно стремиться оттеснить тебя от дела...
– А как насчет моих чувств, Патрис? – спросил Джерри.
– Я понимаю, что тебе нынче приходится туго, Джерри, – ответил Корно. – Но в конце концов идет только организационная стадия, сейчас для тебя очень мало работы. Когда перейдем к реальной разработке, все будет иначе.
– Ты уверен, Патрис?
– Bien s?r! [63]
– Но этот самый Штайнхольц надо мной останется?
– Ах, ты забываешь, что твоя должность консультанта – фикция! Развернем настоящее дело, и ты будешь работать непосредственно со мной, по всем темам!
– А Вельников разрешит?
– Во главе проекта все-таки я, а не Вельников! – заявил Корно, но прозвучало это как-то неубедительно. – Может, он и... со связями, как говорят в Москве, но руководитель проекта я! – Он поджал губы. – Впрочем...
– Что «впрочем»?
Корно пожал плечами.
– Из-за нынешней нелюбви к американцам становится нелегко противостоять политическому нажиму – меня заставляют идти на уступки Вельникову. А самым разумным, по-моему, было бы опередить его, а? Допустим, ты сам отойдешь от активной работы в проекте и позаботишься, чтобы все об этом знали...
– Здорово придумано! – хмыкнул Джерри. – Даешь мне бритву и просишь, чтоб я перерезал собственную глотку.
– Да нет же, это вовсе не так, Джерри, – хмуро возразил Корно. – Мне, право, жаль, что ты так это понял. По крайней мере, подумай над этим.
На том разговор и кончился – при полной неопределенности. Но Джерри «подумал над этим». Потом еще раз подумал, и еще, и еще.
Тут пахло той подлой чиновничьей кухней, которую он так ненавидел и в которой так хорошо разбиралась Соня. Но ей он обо всем этом и не заикнется. Он знает, что от нее можно услышать: надо, мол, покориться неизбежному, прикрыть свой зад, по меньшей мере избавиться от парочки темных пятен в этой, как ее там, – характеристике. Или еще хуже: пользуясь тем, что благодаря грандиозной махинации с ценными бумагами они с Пашиковым находятся у Москвы на прекрасном счету, Соня может попробовать воздействовать на Мельникова, и он, возможно, отступит, почувствовав давление «Красной Звезды». Но это значило подключить к делу красавчика Пашикова, и страшно подумать, чего тот может потребовать в уплату. Хотя разум и подсказывал Джерри, что догадки о любовной связи жены с Пашиковым – чистый бред, стоило ему представить, что придется просить через нее милости у этого сукина сына, как все внутри переворачивалось.
