— Твой папочка.

Я не стал развивать тему.

Я растянулся на диване с книгой, углубился в чтение. Вскоре позвонила Диана и сразу спросила:

— Ты телевизор включал?

— Нет. А стоит?

— Не трудись. Ничего там нет.

— Ну-у… Может, потому что два ночи?

— Нет, не в этом дело. Абсолютно ничего. Только местный кабельный, дует инфорекламу. Что бы это значило, Тайлер?

А означало это, что все спутники исчезли с орбит, как и звезды. Телекоммуникационные, метеорологические, военные, навигационные — все «выключились» в мгновение ока. Но я этого еще не знал и потому не смог объяснить Диане.

— Да много чего могло бы значить.

— Я, знаешь, боюсь.

— Брось, нечего особенно бояться.

— Надеюсь. Хорошо, что ты не спишь. Мне так спокойнее.

Она снова позвонила через час, сообщила, что сдох Интернет. Местное телевидение начало передачу об отмене полетов из аэропорта Рейгана и из региональных аэропортов. Людям предлагалось наводить справки по телефонам.

Но я видел из окна своей спальни огни самолетов и сообщил об этом Диане. Очевидно, летали военные. Как будто фальшивые звезды метались по небу.

— Может быть, что-нибудь контртеррористическое, — предположил я.

— Джейсон у себя возится с приемником. Поймал Бостон и Нью-Йорк. О военных полетах сообщали, о закрытии аэропортов тоже, но ни слова о террористах. И вообще ничего о звездах.

— Не могли они не заметить.

— Если и заметили, то не говорят. Может, им приказали молчать. О восходе солнца тоже молчат.

— А с чего бы им упоминать восход? Оно когда взойдет, через час? Над океаном его уже видно. На Атлантическом побережье. С морских судов. Да и мы скоро увидим.

— Надеюсь, — ее голос звучал обеспокоенно. — Надеюсь, что ты прав.

— Вот увидишь.

— Мне нравится тебя слушать, Тайлер. Я не говорила тебе об этом? У тебя голос такой… успокаивающий.

Даже если я этим голосом несу несусветную чушь.

То, что она мне сказала, не могло мне не понравиться. Я ей, конечно, в этом не признавался, но думал, когда она повесила трубку. Думал о теплом чувстве, вызванном ее словами. Недоумевал, что бы все это означало. Диана старше меня на год, куда образованнее. С какой же стати я вдруг ощутил себя каким-то ее защитником, что ли… чуть ли не покровителем. Захотелось оказаться рядом, прикоснуться к ее лицу, заверить, что все будет хорошо. Эти ощущения оказались для меня почти столь же загадочными и тревожными, сколь и внезапное зачернение неба. В следующий раз она позвонила без десяти пять. Сон меня уже почти одолел, хоть я и лежал полностью одетый. Я выхватил трубку из кармана и рявкнул спросонья:

— Алло!

— Снова я, Тайлер. Еще темно.

Я покосился в окно. Действительно, тьма. Потом перевел взгляд на часы:

— Да ведь… рановато еще, Диана.

— Ты спал? Я тебя разбудила?

— Нет-нет.

— Спал, спал. Счастливчик. Темно, холодно. Я глянула на наружный термометр за окном в кухне — тридцать пять по Фаренгейту. Нормально, что такая температура?

— Вчера то же самое было.

— Джейсон заперся у себя, химичит с радио. Родичи… э-гм… дрыхнут родичи, отсыпаются. А у тебя мать встала?

— Рано еще, Диана. Да и выходной у нее. — Я исподлобья глянул в окно. Разумеется, в это время тьма уже должна бы понемногу разбавляться светом. Хоть лучик бы… Все легче стало бы на душе.

— Ты ее не будил?

— Ну, Диана, зачем? Что, она звезды вернет, что ли?

— Вряд ли. — Она помолчала. — Тайлер…

— Я слушаю, слушаю.

— Что ты помнишь…. самое первое?

— Э-э… сегодня?

— Нет. Вообще. Самое первое воспоминание в жизни. Может, вопрос и дурацкий, но мне кажется, стоит минут на десять отвлечься, поговорить о чем-то другом, не о небе и звездах.

— Первое, что я помню… — я призадумался. Пожалуй, это в Лос-Анджелесе. Перед тем как мы переехали на восток, — То есть когда отец еще был жив и работал на И-Ди и его молодое предприятие в Сакраменто. — У нас была большая квартира с белыми шторами в спальне. И я помню, как эти шторы развевались на ветру. Солнце, окна распахнуты, свежий ветер… — Я снова увидел эти развевающиеся шторы, как будто ощутил дуновение ветерка. Потом видение растаяло, и я спросил: — А ты?

Первое воспоминание Дианы тоже относилось к Сакраменто, но имело совершенно иной характер. И-Ди устроил детям экскурсию по предприятию, уже тогда имея в виду, в первую очередь, Джейсона как своего наследника. Диане запомнились громадные перфорированные балки, металлические полы, громадные барабаны сверкающей алюминиевой фольги, постоянный шумовой фон. Все такое громадное, подавляющее, как будто замок сказочного гиганта, захватившего в плен ее отца.

Гнетущее воспоминание. Она чувствовала себя там брошенной, забытой среди множества металлических монстров.

Поговорили о воспоминаниях, и Диана снова забеспокоилась:

— Посмотри на небо.

Я выглянул в окно. Над горизонтом появился свет. Достаточно света, чтобы разбавить ночную черноту каким-то сине-фиолетовым оттенком.

Не хотелось выдавать своего облегчения.

— Ну вот, ты оказался прав, — облегченно вздохнула Диана. — Солнце все-таки встает.

Только это оказалось не солнце. Хитрая фабрикация, умелое надувательство. Но мы тогда ни о чем не догадывались.

Те, кто помладше, часто меня спрашивают: почему не было паники? Почему никто не метался сломя голову? Грабежи, мародерство, погромы — где все это? Почему ваше поколение согласилось на это без тени протеста?

Иногда я отвечаю: да ведь случались же всякие ужасы.

Иногда иначе: но мы ничего не понимали. А если бы поняли, то что бы могли поделать?

А иной раз отвечаю притчей, байкой о лягушке.

Сунь лягушку в кипяток — она тут же выпрыгнет оттуда.

Положи ее в горшок с приятной теплой водицей, поставь горшок на плиту, разогрей медленно, без спешки — и лягушка сварится, так ничего и не успев сообразить.

Конечно, угасание звезд медленным процессом не назовешь, но оно не повлекло за собою прямых сиюминутных несчастий катастрофического масштаба. Конечно, для астронома или стратега это сильнейший удар, повергающий в состояние ужаса. Но для парня с улицы, скажем, для водителя автобуса или продавца, бармена, официантки это лишь теплая водица.

Англоязычные средства массовой информации окрестили это явление «Октябрьским феноменом». Термин «Спин» прижился не через год и не через два. Первым очевидным следствием стало крушение многомиллиардного бизнеса орбитальной спутниковой индустрии. Системы телевизионного вещания, коммуникации, в том числе телефонной связи, навигационные локаторы, системы разведки, интернет… Метеорологам пришлось вернуться к древним процедурам вычерчивания изобар и изотерм, вместо небрежного просматривания подаваемых спутниками карт. Безуспешными остались многочисленные попытки установить связь с международной космической станцией. Коммерческие запуски с мыса Канаверал, из Байконура и Куру пришлось отложить «на неопределенный срок».

Ничего доброго не принес этот феномен таким корпорациям, как «Дженерал Электрик» — «Амери-ком», AT&T, «Комсат», «Хьюз коммюникейшнз» и множеству подобных.

На мир посыпались кошмары, но сведения об этих кошмарах распространялись медленно, так как системы связи оказались парализованными. Новости не успевали просачиваться сквозь трансатлантический оптоволоконный кабель. Лишь через неделю до нас дошло известие об ошибочном или случайном запуске пакистанской ракеты «Хатф-5», оснащенной ядерной боеголовкой. Сбившись с курса, ракета уничтожила плодородную долину в Гиндукуше. Этот первый случай боевого применения атомного оружия с 1945 года, к счастью — можно и так выразиться, несмотря на трагические его последствия, — остался единичным, а ведь на грани уничтожения оказались Тегеран, Тель-Авив, Пхеньян.

Успокоенный состоявшимся, несмотря на мои опасения, восходом, я заснул и проспал до полудня. Когда я встал, оделся и вышел в наш «парадный зал», мать стояла перед телевизором, все еще в своем стеганом халате, нахмурившись, глядела на экран. Я спросил, завтракала ли она. Она ответила отрицательно, и я отправился на кухню готовить завтрак на двоих.