Соляровая водяра иссякла, но Жизель порылась в сумочке, выудила оттуда пачку тампонов, из которой жестом фокусника извлекла косяк-самокрутку.

— Оклад, должно быть, не тощий назначит.

Щелкнула пластиковая зажигалка, Жизель затянулась полной грудью.

— Мы в детали не вдавались.

Она выдохнула:

— Ну, козлы… Все вы козлы… То-то ты своим «Спином» бредишь все время. Тайлер Дюпре, граничная аутистика, вуаля! Да так оно и есть. Все признаки налицо. И Джейсон твой такой же, конечно. На спор, у него каждый раз при слове «миллиард» встает торчком.

— Ты примитивно мыслишь. Он действительно может спасти человечество от полного уничтожения. Если и не каждого человека…

— Пидорская мания величия. А сеструха его, с которой ты трахался…

— Только один раз.

— Только один раз. Она по-прежнему в своей религии без задних ног?

— По-прежнему.

Насколько я знал. С ней после знаменательной ночи в Беркшире я не контактировал. Хотя и попытался. Отправил ей пару электронных писем. Ответа не получил. Джейс тоже о ней ничего не слышал, но Кэрол сообщала, что живет Диана с Саймоном где-то в Юте или Аризоне, то есть на Западе, где я ни разу не был. Туда закинули их бури, разметавшие в клочья «Новое царство».

— Что ж, ее понять можно. — Жизель передала мне косяк. У меня с «травкой» отношения непростые, но ее «козлы» меня забодали, и я затянулся полной грудью. Эффект совершенно тот же, что и в прошлый раз в Стоуни-Брик: мгновенная афазия. — Представь себе жизнь бедной бабы: тут этот «Спин», она хочет о нем забыть, а разве в таком окружении, рядом с тобой и с ее семейкой, забудешь? Хрен вы дадите о нем забыть! Я бы на ее месте тоже к этим жуликам рванула. Ныла бы в каком-нибудь хряпаном хоре про ангелочков.

Я выдавил из себя — с трудом ворочая языком, медленно:

— Ч-что, тебе так тяжко в этом мире?

Жизель вынула косяк из моей руки:

— Не то слово. На моем месте мне тяжко. Чаще всего.

За окном загрохотал гром, она повернула голову в его сторону. Гроза как будто ревновала к нашему теплому приюту. Непогода разгулялась над заливом.

— Ох и зима же на нас навалится, — вздохнула Жизель. — Дрянь зима. Не люблю. Камин бы мне сюда… Музыку бы включить… Да не встать…

Я подошел к ее аудиосистеме, загрузил альбом Стэна Геца. Саксофон обогрел комнату лучше любого камина. Она кивнула. Видно было, что она бы включила что-то другое, но это ее тоже устроило:

— Да… Он позвонил и пригласил тебя…

— Ну дак…

— И ты сразу согласился.

— Нет, я сказал, что подумаю.

— И вот ты сейчас думаешь. Мы с тобой думаем на пару.

Чувствовался в ее тоне какой-то подтекст, но я не понимал, какой:

— Может быть, думаю.

— Ни хрена ты не думаешь. Ты сразу же и решился. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты зашел попрощаться.

Я дал ей понять, что и это не исключено.

— Ну, тогда иди сюда, сядь рядом, что ли.

Я как во сне переместился к ней на диван. Она подвинулась, освобождая мне место, и положила ноги мне на колени. Толстые мужские носки с ромбами, между манжетами джинсов и носками розовые лодыжки.

— Интересно… Ты не боишься глядеть на пистолетную рану, а от зеркала удираешь.

— Не понял.

— Не можешь разобраться с Джейсоном. Не можешь развязаться с Дианой.

Но я не допускал мысли, что Диана для меня все еще что-то значила.

Может быть, я хотел себе это доказать. Может быть, поэтому мы, одолев еще один косяк, ввалились в спальню, рухнули на розовые простыни и, измяв их в результате бурного динамического процесса, заснули под шум дождя, не выпуская друг друга из объятий.

Но не Жизель маячила в моем отключающемся сознании. А первая же мысль моя, когда я проснулся, относилась к предстоящему переезду во Флориду.

На улаживание деталей ушла не одна неделя, как у Джейсона, так и у меня в больнице. С Жизелью я виделся в это время лишь мельком. Она как раз собиралась покупать машину, и я продал ей свою. Ехать через всю страну по шоссе мне не хотелось. На дорогах хозяйничали грабители. О нашей мимолетной близости во время грозы мы не упоминали, отнеся ее на счет пьяной снисходительности к слабостям друг друга — по большей части ее доброты ко мне.

Мало с кем мне пришлось прощаться в Сиэтле, кроме Жизели. Барахла я тоже не нажил, багаж мой состоял из нескольких цифровых файлов да пары сотен старых дисков. Жизель помогла мне засунуть чемоданы в багажник такси и помахала вслед рукой без особенной печали во взоре.

Жизель мне нравилась. Добрая женщина, она вела дурную жизнь. Больше я о ней не слышал, но надеялся, что она пережила последовавшие годы хаоса.

Из Сиэтла в Орландо меня нес старый скрипучий «Аэробус» с потертыми сиденьями, с исцарапанными индивидуальными видеоэкранами. Я втиснулся между уже сидевшим у иллюминатора бизнесменом из России и пожилой женщиной, занимавшей кресло со стороны прохода. Русский глядел волком и к беседам расположения не проявлял. Женщина же, наоборот, несколько нервничала и оказалась вовсе не прочь поболтать. Она оказалась медицинской фонотиписткой, направлявшейся в Тампу в двухнедельный отпуск, в гости к дочери и ее мужу. Звали ее Сарой, и разговор у нас с самого взлета завязался о медицине.

За пять лет, прошедших после китайского космического фейерверка, федеральное правительство вбухало уйму денег в аэрокосмические отрасли. Гражданской авиации, естественно, почти ничего не перепало, поэтому и продолжали летать такие постоянно заламываемые аэробусы. Деньги закачивались в проекты, управляемые И-Ди Лоутоном из его вашингтонского офиса и осуществляемые Джейсоном в «Перигелионе», во Флориде. Исследования «Спина», развитие Марса… Администрация Клейтона легко проводила ассигнования через покладистый Конгресс, довольный тем, что его никто не сможет упрекнуть в пренебрежении космической опасностью. Эти затраты повышали моральный дух общества. Еще лучше, что они не требовали немедленной отдачи.

Федеральные вливания поддерживали экономику регионов, однако не повсеместно. Юго-Запад, Сиэтл и окрестности, побережье Флориды. Невелика, однако, цена этому поверхностному процветанию местного характера. Сара беспокоилась о дочери и зяте, квалифицированном слесаре по трубопроводам, которого фирма, снабжающая местность природным газом, отправила в отпуск неопределенной длительности. Семья безработного жила в трейлере на федеральное пособие и пыталась воспитывать трехлетнего мальчика, внука Сары, Бастера.

— Странное имя для мальчика, правда? — спросила она меня. — Бастер, надо же… Так звали одного из актеров немого кино.

Я сказал ей, что имена — как одежда. Или мы их носим, или они нас несут.

— А как в вашем случае, Тайлер Дюпре?

И мы улыбнулись друг другу.

— Не могу понять, почему молодежь в наши дни заводит детей, — недоумевала моя попутчица. — Это ужасно звучит, но тем не менее… Нет, я ничего не имею против Бастера, наоборот, я его очень люблю и надеюсь, что он будет жить долго и счастливо. Но суждено ли сбыться моим надеждам?

— Иногда людям нужны основания для надежды, — сказал я, пытаясь сообразить, не эту ли банальную истину пыталась внушить мне Жизель.

— С другой стороны, — продолжала Сара, — многие молодые люди сейчас умышленно не заводят детей. Умышленно, проявляя к ним, к нерожденным, доброту. Они считают, что это лучший способ избавить детей от предстоящих страданий.

— Не думаю, что кто-то знает, что нам предстоит.

— Ну как же, необратимость и все такое…

— Необратимость уже наступила, но мы все еще существуем. По какой-то причине.

Она подняла брови:

— Вы действительно верите в какие-то причины, доктор Дюпре?

Мы еще поболтали, потом Сара решила попробовать заснуть и сунула под голову миниатюрную подушку. За иллюминатором, частично закрытым профилем мрачного русского, все покрыла густая ночная тьма, в стекле отражались потолочные светильники салона. Я убавил свет в лампочке над головой и направил ее лучи к себе на колени.