— Гай, вы всегда такой серьезный? Знаете, что я сказала Анне, когда она сообщила, что выходит за вас?

— Что она с ума сошла.

— Я сказала: «Но он такой серьезный. Очень красивый и, может быть, гениальный, он такой серьезный, как ты можешь его выносить?» — Она потянулась к нему своим широковатым хорошеньким бледным личиком. — Вы даже и не оправдываетесь. Спорю, вы такой серьезный, что даже меня не поцелуете.

Он заставил себя подойти и поцеловать ее.

— Тоже мне поцелуй.

— Но я нарочно забыл о серьезности.

Он вышел. Она расскажет Анне, решил он, скажет, что в десять часов застала его в спальне со страданием на лице. А то еще и в комод полезет, и револьвер найдет. Впрочем, он и сам в это не верил. Хелен глупенькая, он не мог взять в толк, что в ней нравится Анне, но не вредная и, как Анна, не любит лезть в чужие дела. Господи, разве со дня их переезда револьвер не лежит себе спокойно на своем месте, хотя в соседнем ящике Анна держит свои вещи? Он не боялся, что Анна полезет досматривать его половину комода, как не боялся, что она будет вскрывать его письма.

Когда он спустился, Бруно и Анна сидели у камина на прямоугольном диване. Стакан, которым Бруно небрежно балансировал на спинке дивана, оставил на обивке темно-зеленые пятна.

— Гай, он мне рассказывает все-все о новом Капри, — сообщила Анна, глядя на него снизу вверх. — Мне так хочется побывать там с тобой.

— Главное — снять весь дом целиком, — продолжал Бруно, не обращая внимания на Гая, — например, замок, и чем больше — тем лучше. Мы с мамой жили в таком огромном замке, что ни разу не доходили до другого крыла, пока как-то вечером я не перепутал двери. Так на том конце террасы собралось за столом целое итальянское семейство. В тот же вечер они все пришли к нам, их было около дюжины, и предложили даром прислуживать, только чтоб мы их не прогоняли. Мы их конечно, оставили.

— Вы не изучали итальянского?

— Нужды не было! — ответил Бруно, пожав плечами, голос у него снова был хриплый, какой постоянно звучал в воображении Гая.

Гай занялся сигаретой, всей спиной ощущая жадный, робко-игривый взгляд, каким Бруно смотрел на Анну. Этот взгляд проникал под кожу глубже, чем цепенящие уколы алкоголя. Конечно же Бруно успел расхвалить ее платье, любимое платье Гая из серой тафты с крохотным синим рисунком, напоминающим павлиний глаз. Бруно всегда обращал внимание на то, как одеваются женщины.

— Мы с Гаем, — отчетливо произнес голос Бруно у него за спиной, словно он уже к ним повернулся, — мы с Гаем однажды говорили о путешествиях.

Гай раздавил сигарету в пепельнице, загасил каждую искорку и подошел к дивану.

— Ты не хочешь сходить наверх поглядеть нашу комнату для игр? — спросил он Бруно.

— Конечно, — ответил тот, вставая. — В какие же игры вы играете?

Гай втолкнул его в маленькую комнату, обитую красным, и закрыл за собой дверь.

— Ты когда-нибудь остановишься?

— Гай! Ты пьян!

— Чего ты добиваешься, рассказывая всем и каждому, что мы старые приятели?

— Не всем. Одной Анне.

— Неважно, ей или кому другому. Чего ты этим добиваешься? Чего добиваешься, явившись сюда?

— Тише, Гай! Ш-ш-ш-ш!

Бруно небрежно повел рукой со стаканом.

— Полиция до сих пор держит твоих знакомых под наблюдением, верно?

— Меня это не беспокоит.

— Убирайся. Немедленно убирайся, — Гай пытался сдержать себя, голос у него прерывался от напряжения. А почему, собственно, он обязан сдерживаться? За револьвером с последней пулей ходить недалеко — спальня напротив.

Бруно устало на него посмотрел и вздохнул. Он дышал под нос, и присвист его дыхания был точь-в-точь, как тот звук, что Гай слышал ночами у себя в комнате.

Гай слегка покачнулся, и это привело его в ярость.

— По-моему, Анна очень красива, — любезно заметил Бруно.

— Еще раз застану тебя за разговором с ней — убью.

Улыбка увяла на губах Бруно, но тут же расцвела еще шире:

— Это что, Гай, угроза?

— Нет, обещание.

Через полчаса Бруно отключился позади дивана, на котором раньше сидел рядом с Анной. Лежащий на полу, он казался очень высоким, а его голова — маленькой на большой каминной плите. Трое мужчин его подняли и остановились, не зная, что делать дальше.

— Отнесите его… в комнату для гостей, куда же еще, — распорядилась Анна.

— Это к добру, Анна, — рассмеялась Хелен. — На новоселье кто-нибудь обязательно должен остаться в доме на ночь. Первый гость?

К Гаю подошел Кристофер Нельсон.

— Где вы его раскопали? В нашем клубе в Грейт-Неке он вырубался так часто, что его перестали пускать.

После свадьбы Гай поговорил с Тедди. Тот не приглашал Бруно и ничего про него не знал, кроме того, что его недолюбливает.

Гай поднялся в студию и закрыл дверь. На рабочем столе лежал незавершенный эскиз дурацкого универмага, который больная совесть заставила его взять домой, чтобы закончить за субботу и воскресенье. От вида знакомых линий, которые расплывались в его одурманенном взоре, ему сделалось тошно. Он взял чистый лист ватмана и принялся рисовать здание, какое им нужно. Он в точности представлял себе, что требуется, и только надеялся, что успеет закончить до того, как ему станет плохо, а потом пусть будет плохо, как последнему псу. Однако, когда он дорисовал, плохо ему не стало. Он всего лишь праздно посидел в кресле, а потом пошел и открыл окно.

Универсальный магазин был принят на «ура» и превознесен до небес сперва Хортонами, а потом и заказчиком, мистером Говардом Уиндемом из Нью-Рошели, который явился в фирму днем в понедельник посмотреть эскиз. Гай вознаградил себя, просидев остаток дня у себя в кабинете, покуривая и листая «Religio Medici»[24] в сафьяновом переплете, только что купленную у «Брентано» Анне ко дню рождения. Интересно, каково-то будет его следующее задание? Он проглядывал книгу, припоминая куски, что так нравились им с Питером… и не имеющий пупка,[25] однако, живет во мне… Какое варварство поручат ему теперь? Одно задание он уже выполнил. Разве этого мало? Еще один такой же универмаг ему просто не вытянуть. Это не жалость к себе, всего лишь жизнь. Он покамест жив, если ему так уж нравится винить себя за это. Он встал из-за чертежного стола, подошел к пишущей машинке и начал печатать заявление об увольнении.

Анна настояла на том, чтобы вечером они поехали отпраздновать ее день рождения. Она была счастлива, счастье переполняло ее, он почувствовал, что у него самого немного приподнимается настроение — неуверенно, как в безветренный день пытается оторваться от земли воздушный змей. Он смотрел, как она своими ловкими тонкими пальцами приглаживает волосы на висках, прихватывает их сзади широкой заколкой.

— И вот еще что, Гай, можно нам теперь отправиться в плаванье? — спросила она, когда они спустились в гостиную.

Анна по-прежнему мечтала о плаванье вдоль побережья на «Индии» — об этом их отложенном на потом медовом месяце. Гай намеревался отдать все свое время чертежным мастерским, где по его проекту рождались чертежи будущей больницы, но сейчас он не мог отказать Анне.

— Когда, по-твоему, мы сможем отплыть? Через пять дней? Через неделю?

— Может, через пять дней.

— Ох, я совсем забыла, — вздохнула Анна, — мне же придется остаться до двадцать третьего. Из Калифорнии приезжает один человек, его заинтересовал наш текстиль.

— К тому же, по-моему, на конец месяца намечена выставка мод?

— Ну, с этим Лилиан справится и одна, — улыбнулась Анна. — Как мило, что ты не забыл!

Он подождал, пока она натянет капюшон леопардовой шубки; ему доставляла удовольствие мысль о том, что на следующей неделе она заключит крупную сделку с калифорнийским дельцом. Этого она не станет поручать Лилиан. Анна отвечала за деловую часть работы магазина. Тут он впервые заметил на кофейном столике оранжевые цветы с длинными стеблями.