– Забавно здесь? – спросил он.

– Ммм… самое забавное в моей жизни – это, пожалуй, ты.

Он коснулся ее кончика носа и слегка наклонил голову, словно намереваясь поцеловать.

– Твои друзья смотрят, – пробормотала она.

– Плевать.

Он поцеловал ее и еще крепче прижал к себе, так что их тела словно растворились друг в друге. А хор голосов все повторял слова песни: «Люби меня… люби меня… люби меня…»

Он слегка отстранился и заглянул в ее рыжеватые глаза, в которых плясали искорки света.

– Как ты отнесешься к предложению сбежать отсюда, побыть вдвоем?

– Прямо сейчас? Не дожидаясь, пока кончится танец?

– Итак, я предлагаю: давай…

– Ты серьезно?

– Да, просто выходим из зала, забираем наши пальто из гардероба и уже не возвращаемся.

– Но наше отсутствие заметят. Все удивятся, куда это мы так рано отправились.

– Меня это совершенно не волнует. А тебя?

– Тоже.

Они скрепили свой уговор улыбками, развернулись и начали пробираться к выходу, ступая по испещренному бликами света полу, и каждый думал в эту минуту о том, что в эту новогоднюю ночь их отношениям суждено стать совершенно иными.

На улице было очень холодно. Обнявшись, они шли к машине Кристофера. Ожидая, пока прогреется двигатель, Кристофер сказал:

– Сядь со мной рядом.

Она отбросила привязной ремень и переместилась на сиденье к Кристоферу, поджав под себя ногу. Одной рукой она обняла его за плечи, прижавшись щекой к грубому твиду его куртки. Она коснулась губами его подбородка, потом поцеловала в ухо. Он отыскал ее свободную руку и прижал к сиденью своим теплым бедром, так что теперь она могла чувствовать движение его мускулов всякий раз, как он перебрасывал ступню с педали газа на тормоз и обратно. Он включил радио – в салоне разлилась негромкая мелодия кантри. Они слушали ее молча.

Подъехав к его дому, они оставили машину в гараже и поднялись на лифте. Она с каким-то странным чувством наблюдала, как коротко стриженный молодой сильный мужчина наклоняется, вставляя в замочную скважину ключ, и открывает дверь, за которой, она знала, должно было произойти нечто очень важное.

Он включил верхний свет, прислонился спиной к двери, скинул свои ковбойские ботинки и снял с нее пальто. Потом, взяв за руку, сказал:

– Иди сюда.

Она не противилась тому, что он увлекал ее к своей спальне, медленно, на ходу развязывая галстук и напевая себе под нос песенку «Люби меня». В спальне, куда проникал лишь слабый свет из коридора, он обернулся и поцеловал ее, опустился на колени и обнял за талию обеими руками. Затем, встав, подхватил ее на руки и перенес на кровать.

Они так долго шли к этому, что предстоящее принимали с восторгом и как само собой разумеющееся.

– О, Кристофер, – прошептала она, когда он склонился над ней. – Я так хочу тебя.

– Я тоже тебя хочу… но скажи это еще раз. Я так долго ждал этих слов.

– Я так хочу…

Он не дал ей договорить. Признания ее утонули в страстном, неистовом поцелуе, и руки их, словно выпущенные стрелы, устремились к объектам своего вожделения. Пока еще они ласкали друг друга сквозь покровы одежды, движениями ладоней словно подсказывая друг другу, как бы они хотели, чтобы это свершилось, чувствуя, как нарастает возбуждение их разгоряченной плоти. Они на какое-то мгновение замерли, прислушиваясь к ритму сердец. Глаза их были открыты, на лица падали световые блики, и казалось, будто предвкушение счастья озаряет их.

Ее лодочки на высоких каблуках глухо ударились об пол… пам… пам… Она закрыла глаза и вздохнула: «О-о-о…» Лежа на спине, вытянув ноги, она блаженствовала, ощущая заново прикосновение к своему телу мужских рук. Наклонившись, он поцеловал ее груди, скрытые плотным кружевом.

Она сказала:

– Пожалуйста… может быть, мы разденемся, Кристофер?

Он встал на колени посреди постели и приподнял ее.

– Это не очень-то прилично – раздеваться. Я не знал, как ты отнесешься к этому.

– Неприлично оставаться одетыми в такой момент, как сейчас. Одежде будет удобнее на полу.

Он начал раздевать ее, она – его; с самыми трудными деталями одежды каждый справлялся сам. Когда они оказались раздетыми и все еще сидели друг перед другом на коленях, она вдруг оседлала его – совсем как тогда, на кухонном стуле.

– Эй, это что такое? – поддразнил он ее, удивленный тем, как бесцеремонно взгромоздилась она на него, обвив руками шею.

– Я хочу спрятаться.

– От кого?

– От твоих глаз. С того самого дня, когда мы наряжали здесь елку, я, ложась в постель, думала о том, что придет этот волшебный миг, ждала его и в то же время боялась.

– Почему? – Он откинулся назад и кончиками пальцев коснулся ее волос.

– Потому что… я представляла, какими молодыми и красивыми были твои девушки. Кожа их была, наверное, упругой и загорелой, и не было следов растяжек и морщин, вздувшихся вен и огрубевших рук, да и многого другого из арсенала сорокапятилетней женщины, не слишком-то ласкающего взгляд.

– Ли, – сказал он, чуть сдвинув ее со своего колена. – Ты забываешь одну простую вещь.

Он поцеловал ее, рука его скользнула вверх по ее обнаженному телу, и он прошептал в ее раскрытые губы:

– Я не любил их.

И эти простые слова помогли ей избавиться от стыдливости, которая, подобно одежде, мешала полностью отдаться чувству, и она, окрыленная и свободная, с наслаждением кинулась в бездну страсти. Он прилег на бок, оперевшись на локоть, и рука его заскользила по ее ноге, поднимаясь к животу и ребрам, захватила сначала одну грудь, потом другую. Он уткнулся в них лицом, попробовал на вкус, теперь уже обнаженные. Ее кожа стала влажной от его поцелуев, и она, облизав губы, потянулась рукой к его телу, млея от удовольствия ощутить его тепло. Оргазм наступил быстро – после долгих лет спячки одних нежных прикосновений мужских рук было достаточно, чтобы она вновь испытала это блаженство. Она дарила ему счастье наблюдать за тем, как извивается ее тело, слушать ее хриплое бормотание, видеть, как ее руки судорожно комкают покрывало.

И в этот момент он склонился над ней, опустившись на четвереньки, и прошептал в самое ухо:

– Ты сама хочешь надеть его или мне это сделать?

– А как бы тебе хотелось? – спросила она, осознав, что и он давно не был близок с женщиной: в некоторых его жестах безошибочно угадывалась неуверенность.

– Сделай это сама, – ответил он и вложил ей в руку крошечный пакетик.

Он откинулся на спину, заложив руки за голову, и тихо застонал, когда она коснулась его плоти и исполнила положенный ритуал.

– Два года – это чертовски большой перерыв, – громко произнес он, не открывая глаз. – Даже не представляю, как ты продержалась девять лет.

– Сейчас я тоже этого не представляю.

– Пожалуйста, поторопись… я умираю.

– О, не умирай, – взмолилась она, заканчивая свой труд, и упала ему на грудь, осыпая поцелуями его лицо. – Пожалуйста, не умирай. У меня в отношении тебя есть кое-какие планы.

Он заключил ее в объятия, ноги их сплелись, и они вместе перекатились на другую половину постели.

– Ах, сладкая моя женщина, ты спасла мне жизнь, – сказал он.

Охваченные жадным желанием, они тем не менее с трудом, как новички-влюбленные, преодолевали первые неуверенные шаги в этой любовной игре, призывая на помощь воображение, стремясь поскорее подойти к заветной близости.

Игра закончилась, стоило им заглянуть в глаза друг другу. Языки их замерли в благоговейном молчании. В этот момент они могли говорить лишь глазами. Он склонился над ней и проник в ее лоно, медленно и глубоко.

– Ли… Ли… – шептал он в ее раскрытые губы. – Наконец-то.

И тела их слились в блаженной гармонии. Это было кульминацией той нежной дружбы, которая сблизила их за эти полгода. Горести прошедших месяцев канули в небытие. Из пролитых слез, долгих разговоров и слов утешения родилось наконец долгожданное счастье. Счастье! Кристофер и Ли словно обретали себя заново.