– Ммм… – Кукуруза завязла в зубах, и ему пришлось долго жевать, чтобы отодрать ее. – Это вы сами делаете?

– Ага. Семейная традиция.

– Ммм…

Он облокотился о кухонную полку и аппетитно жевал попкорн, следя за тем, как она убирает со стола, протирает его тряпкой, ставит на середину вазочку с рождественской композицией. Затем она взялась за щетку и принялась подметать пол. На ней были голубые джинсы и широкий пуловер, на котором сияла надпись: «Без ума от Миннесоты!». На ногах белые носки – не слишком чистые, как обычно, и у сына. Все время, пока она суетилась, наводя порядок, он вспоминал, как целовал ее на диване в прошлый вторник.

– А где Джои?

– Отсыпается за прошлую ночь. Он с обеда не высовывает носа из своей комнаты.

Кристофер отложил кукурузный шарик, облизал пальцы, подошел к ней сзади, взял из ее рук щетку и отставил в сторону.

– Идите-ка сюда, – сказал он и провел ее за руку в рабочий отсек кухни, куда нельзя было заглянуть из коридора. – Мне не удалось сделать это сегодня утром, и я с тех пор сам не свой.

Он обнял ее и поцеловал, стоя среди разбросанных повсюду бутылок из-под сиропа, грязных чайников, аппарата для приготовления попкорна, среди шуршащих под ногами обрезков лент и оберточной бумаги. Она не оказала ни малейшего сопротивления, обвила руками его шею, прижалась к его груди, защищенной бронежилетом. Первый поцелуй был легким и коротким, почти дружеским. Но потом губы их раскрылись, они оба поддались искушению и вскоре слились в долгом сладострастном поцелуе. Его руки, проскользнув под свитер, заскользили по ее голой спине. И, даже когда затрещала рация, он лишь на мгновение убрал руку, чтобы приглушить звук, не прерывая поцелуя.

– Это тебя? – прошептала она, не отрывая губ от его рта.

– Нет.

И они продолжали любовную игру, пока не почувствовали, что это становится опасным.

Она слегка отстранилась от него, не размыкая рук.

– Оказывается, такое наслаждение обнимать кирпичную стену, – поддразнила она.

– На дежурстве мы обязаны носить их, – сказал он, кивнув на свою бронированную грудь. – Но, если захотите обнять меня без этого жилета, назначьте лишь день и час. Я к вашим услугам.

– Вторник, семь вечера. Джои обычно ходит в кино на долларовые сеансы.

– Не могу. У меня дежурство.

– Среда, семь вечера. Джои не пойдет в кино, но – какого черта! – давай удивим его.

– Не могу. Дежурство.

С блуждающей улыбкой на лице, она почти повисла на нем.

– Ну и кавалер. Женщина назначает тебе свидание, а ты сочиняешь отговорки.

– Как насчет вторника, в полдень? На ленч?

В голове у нее почему-то пронеслось: «детский утренник».

– Ты серьезно?

– Хм. Что-нибудь легкое, чтобы потом не отяжелеть. – Он многозначительно хмыкнул, все еще продолжая поглаживать ее теплую мягкую спину. Она стояла, уткнувшись подбородком ему в грудь.

– О'кей, договорились, – перевела она дух и выскользнула из его объятий.

Слово прочно засело в сознании. Неужели именно так все и произойдет? На «утреннике»? Интересно, он с таким же волнением, как и она, ожидает этого свидания? Боится ли сложностей, которые непременно возникнут потом? Мучают ли и его неопределенность ситуации, неуверенность в том, что произойдет, когда их уединению ничто не будет мешать?

Во вторник утром, перед тем как выйти из дома, она окинула себя в зеркале оценивающим взглядом. Боже праведный, ей ведь предстоит любовное свидание – в самый разгар дня! А как еще объяснить ее тщательные сборы на работу! Зачем это ей вдруг понадобилось брить ноги, душиться, чистить ногти на руках с таким ожесточением, что после этого саднит кожу? И брить подмышки, надевать лучшее белье и новые колготки без затяжек под брюки?

Неужели она собиралась снимать их?

Нет, конечно же, нет! Но мало ли что…

Утро тянулось медленно. После последней композиции из сушеного вереска пальцы ее выглядели так, будто их окунули в краску. Ближе к полудню, перед тем как покинуть магазин, она зашла в ванную и долго терла их, потом обильно смазала кремом с сильным запахом миндаля. Освежила помаду на губах, расчесала щеткой волосы.

– Сил? – позвала она, пройдя в помещение склада. – Я, может быть, немного задержусь. Ничего?

– Нет проблем. Я буду здесь. До встречи.

Когда припарковывала машину на стоянке около дома Кристофера, поднималась на его этаж, стучала в дверь, ее ни на минуту не покидало ощущение, будто она совершает нечто недопустимое, достойное осуждения. Хотя, что в этом особенного? Просто у нее встреча с мужчиной за ленчем.

И все-таки она не могла избавиться от дрожи и, когда он открыл дверь, от волнения все время нервно поправляла волосы.

– Привет.

– Привет.

Да, щеки, пожалуй, могли бы полыхать чуть меньше.

– Вы все-таки пришли. А я до самой последней минуты сомневался.

– Почему?

– Не знаю. Просто не был уверен, и все.

Он отступил на шаг, и она вошла в квартиру, сбросила у двери сапоги, он помог ей снять куртку и повесил ее на вешалку.

– Вы голодны? – спросил он.

– Как волк. Что у нас на ленч?

– Сандвичи с яичным салатом и томатный суп-пюре.

– Я его обожаю! И яичный салат тоже.

– Что ж… все готово. – И он указал на кухонный стол. – Осталось лишь разлить суп. Садитесь.

Тарелки были из ее старого зеленого сервиза. Сандвичи – пухлые, толстые ломти пшеничного хлеба – были щедро смазаны яичным салатом, на срезах проступали красные завитки кудрявых листьев. Около каждого лежала горстка солений, посыпанных укропом. Вместо салфеток бумажные полотенца.

В центре стола стояла толстая красная свеча и веночек из ветвей остролиста – рождественские украшения, которые они купили у «Густава». Свеча горела, хотя был яркий солнечный день.

Он разлил дымящийся томатный суп по тарелкам и сел.

– Кристофер, как все чудесно.

– Ничего особенного, как я и обещал.

– Красный салат…

– Когда я работал в «Красном филине», я много чего узнал о салатах.

– А это сооружение посреди стола…

– Это все ваше влияние. Если мне не изменяет память, именно вы как-то сказали, что невозможно чувствовать себя одиноким, если в комнате горит свеча. Я потому и купил ее.

– Мне кажется, я узнаю эти тарелки.

– Не сомневаюсь.

– Они появились у нас, как только мы с Биллом поженились. Это было задолго до того, как взлетели цены на газ. В то время газозаправочные станции, чтобы привлечь клиентов, сулили им всевозможные премии. При каждой заправке вручали бесплатную тарелку – вот откуда эти.

– Они очень пригодились.

– Да, это верно. Смешно, но, глядя на них, я чувствую себя как дома.

Они улыбнулись друг другу и взялись за сандвичи.

Она спросила, как поживает Джуд, виделись ли они с ним в последнее время. Кристофер сказал, что старается встречаться с ним каждую неделю. В последний раз он водил мальчика в их спортзал, чтобы тот немного размялся.

Спросила она и о Рождестве – будет ли у Джуда какой-нибудь праздник дома. Он ответил, что таких родителей, как у Джуда, в праздники обычно мучают угрызения совести, так что они стараются сделать хоть что-то для своих детей. Правда, рождественская пора – самое лихое время года для наркоманов и пьяниц, поэтому никогда нельзя предсказать заранее, что же произойдет на самом деле.

Она спросила, не задумывался ли он когда-нибудь над тем, чтобы усыновить Джуда.

– Нет, – ответил он. – Я всегда рядом, когда нужен ему, и он это знает. Он понимает, что жизнь обходится с ним сурово, но он должен сам выкарабкиваться. Я лишь могу помочь ему в этом. Я никогда не хотел иметь детей – ни своих, ни приемных. Хватит того, что мне с двенадцати лет пришлось заменять родителей своей сестре.

Они отхлебывали томатный суп, медленно жевали сандвичи. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие хлеб.

– Что у вас с пальцами?

Она выронила сандвич и спрятала руку в бумажное полотенце, разложенное на коленях.