И была свадьба, где Люська была свидетельницей со стороны невесты, потом — рождение Насти, Игорь, закончив учебу, был взят в труппу драмтеатра, а через год, после академического отпуска, связанного с беременностью и родами, в этот же театр взяли и Лизу. Туда же хотела попасть и Люська, но ее почему-то не взяли. Озлившись, она приняла решение закончить артистическую карьеру, не начиная. Она простила Игоря и Лизу, ее спасло то, что она оказалась очень влюбчива. Были у нее мужчины и женатые, и холостые, и молодые, и в возрасте, и красавцы, и так себе, и бедные, и обеспеченные, но никто ее почему-то замуж не брал, несмотря на ее красоту и энергичность во всем. И когда счет пошел на шестой или седьмой десяток, Люська четко поняла, что все мужчины бескрайние подлецы, что нечего надеяться на них, нужно самой строить свою жизнь. Построив же, она всегда найдет себе подходящую партию. Сейчас, например, она еще молода, еще красива, появилось множество претендентов занять место в ее сердце и в ее, естественно, квартире, но она тысячу раз еще подумает, прежде чем продать свою свободу.

Люська увлеклась: сама себя, конечно, она интересовала больше, чем Лиза. Но вспомнила, что не про себя собиралась рассказывать, а про бедную подругу, потерявшую память.

Итак, продолжала она, Лиза пришла в драмтеатр и сразу стала блистать, сыграла несколько главных ролей. По натуре же оставалась гадюкой («Извини уж за прямоту!» — оговорилась Люська), интриганкой, возомнила себя примой и уже не мыслила, что в новом спектакле ей могут дать какой-нибудь вшивый эпизод. Для театра такие люди представляют опасность, они дестабилизируют обстановку, администрация всегда найдет способ восстановить статус-кво. И директор Петр Евгеньич Арсуляк нашел этот способ. Он справедливо рассудил, что женщину, имеющую крепкий характер, опасно напрямую притеснять. Нужно сначала каким-то образом перевести ее в разряд склочницы, направить ее энергию в мелкое русло. И он начал боевые действия не против нее, а против Игоря. Игорь тоже сыграл две главные роли, но потом что-то не заладилось, да к тому же он все чаще стал обнаруживать склонность к спиртным напиткам. Петр Евгеньевич, сначала закрывавший на это глаза, стал теперь чуть ли не караулить незадачливого актера. Взыскания посыпались одно за другим. Еще немного — и Игорь превратился бы в театрального изгоя, не смеющего претендовать на серьезную работу, потому что, как только режиссер назначит его на ответственную роль, тут же высунется административно-озабоченная рожа Арсуляка и промолвит: «Дело, конечно, ваше, творческое, но ведь ненадежный он человек!» Игорь, привыкший первенствовать, нервничал, злился. И однажды, выведенный из себя, при всех дал Арсуляку пощечину. Дело запахло жареным. Лиза бросилась спасать мужа. Всю ночь не спала и придумала: его поступок должен быть расценен как нервный срыв. И уговорила Игоря для достоверности недельки на три лечь в психоневрологический диспансер. Тот послушался, полежал там три недельки, выйдя же, сказал, что пересмотрел свою жизнь и не собирается больше тратить ее на дешевое лицедейство. Нет, он не свихнулся там окончательно, просто встретил своего дружка юности, ставшего бизнесменом и подлечивавшего амбулаторно расшатавшиеся от лихой российской конкуренции нервишки. И тот пригласил его в свою фирму. Сначала просто кладовщиком, для притирки и узнавания механизма товарооборота изнутри, а там видно будет. Игорь взялся за дело с рвением и даже бросил пить. Но тут обрушилась какая-то проверка, какая-то инспекция, обнаружились недостачи, непорядок в документации и т. п., причем не по вине Игоря, а по вине его хозяина, друга юности. Но друг юности продал его со всеми потрохами, а продав, еще и благодарности требовал за то, что Игоря удаляют от дел вчистую, не требуя материальной компенсации. «Другой бы у тебя и квартиру бы отнял, и машину, и жену, и даже ребенка. Сколько, кстати, твоей девочке лет? Я ее видел, симпатичненькая очень». Игорь вылил ему на голову бутылку минеральной воды, которой друг-хозяин его потчевал, и удалился действительно вчистую, потеряв только заработанную за этот короткий срок машину: друг юности не мог отпустить его, хоть сколько-нибудь не ободрав. С тех пор Игорь в трансе, вяло ищет работу, смирился со своим жребием неудачника. Его в этой жизни поддерживает только вера в него Лизы и ее к нему любовь.

— То есть? — попросила уточнить Лиза.

— А то и есть. Это я оказалась такая разносторонняя, а ты — однолюбка.

— Постой. Но если ты моя лучшая подруга, ты должна знать, что…

— Что? Что любовник у тебя есть? Васенька-то? Какой он, к свиньям, любовник! Васенька для тебя маленькая отдушина, потому что любая женщина, если не имеет ничего, кроме работы и семьи, свихнуться может. А любишь ты своего психованного козла, как ни странно. И даже прощаешь ему то, что он бабеночку себе завел. Ты, как я понимаю, и сама-то Васеньку завела для того, чтобы вам с Игорем на равных быть. Думала, ревновать меньше будешь. Но не получилось. Ревнуешь, как и раньше. Сама себя ругаешь, мне то и дело говоришь, что дура, что надо сдерживать себя. Но — увы. Терроризируешь его расспросами и чуть ли не слежкой. Да и дочку тоже. Ты дома мелкий тиран.

— Я?

— А кто же?

— И что это за бабенка?

— Да стыд сплошной! Ни кожи ни рожи! Единственное преимущество: работает в рюмочной и имеет с алкашей хороший доход. Подпаивает Игоря, подкармливает, даже деньжонками ссужает. Альфонс типичный, я сто раз говорила тебе, гнать его в три шеи, а ты все за него держишься!

— Ладно. А Ефим Андреич, режиссер, у меня с ним что?

— Да ничего. Арсуляк своего добился: мужа твоего из театра поперли, ты скандалила, у тебя репутация склочницы сложилась, главные роли тебе перестали давать. И тут у тебя кризис, и ты решила тоже из театра уйти. Но женщина же разумная, поэтому осваиваешь компьютер и английский язык. Офис-менеджером мечтаешь стать при какой-нибудь иностранной или совместной фирме. А что, с твоей внешностью, пожалуй, и получится! Но решила дать последний бой: обрушилась своими чарами на режиссера, сделала вид, что вдруг влюбилась в него, и он не выдержал, и сейчас ты репетируешь главную роль. Но почему-то недовольна.

— Почему?

— Не знаю. Я рассказываю только то, что ты мне сама рассказывала. А что у тебя в голове, я же не залезу, правильно?

— Ясно… Скажи… Ты ведь тоже хотела актрисой быть, ты в этом разбираешься. Я хорошая актриса?

— Очень! Ты меня знаешь, я тебе врать не буду, мы обе гадюки, нечего нам друг перед другом выпендриваться! Ты хорошая актриса! Я тебе сто раз твержу: брось все, Настька твоя взрослая уже, Игорю деваться некуда, он с ней останется, а ты езжай в Москву, из кожи лезь, чтобы тебя заметили! У тебя товарный вид роскошный, я, конечно, и сама на тридцать выгляжу, но ты вообще феномен какой-то, совсем не меняешься! Но это сейчас, а пройдет лет пять, и будет уже не то! После тридцати пяти женщина стареет за год на три года, ты это знаешь? Сейчас ты выглядишь на двадцать пять, а через пять лет, умножь пять на три, как раз получится пятнадцать, тебе будет сорок, и выглядеть будешь на сорок! Езжай в Москву, показывай себя режиссерам, ложись под них, хотя они, сволочи, все или гомосексуалисты, или импотенты, все равно, пробуй, дерзай! Сгниешь ты тут! Офис-менеджер! Тебе это надо? Нет денег на Москву — я тебе дам. Хоть прямо сейчас! Я же люблю тебя, дура, у меня в жизни, кроме тебя, никого нет!

Слова эти Люська закрепила хорошим глотком из стакана.

— Не знаю… — сказала Лиза.

— Она не знает! Да ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Ты сама себя не помнишь, это же счастье! Между прочим, ты изменилась, ты это заметила?

— Как я могу заметить?

— В самом деле. А я вот заметила. Ты мягче стала. Сидишь такая тихая, скромная, просто прелесть, будто и не гадюка вовсе! Ты другим человеком стала! Так пользуйся! Ты везучая, ты всегда была везучая! Мне бы такое счастье: взять и забыть все! Всех этих паразитов, мужиков своих, саму себя забыть, подлюку, которая ни во что не верит уже и спивается, между прочим! Я серьезно, я уже лечиться хочу. У меня дня нет без этого, пусть сто граммов, а в кишках бултыхается всегда! Ты, кстати, выпить тоже не дура, а сейчас?