Но нельзя удивлять часто, а то перестанут удивляться.

Хотя азарт появляется. То и дело чувствуешь, что хочется что-нибудь такое замочить…

Не так давно сидим у телевизора с отчимом Петровичем, дружно сидим, как папа с сыном, я же уважаю его, он всегда считал, что уважаю. Он говорит: что-то наша мама задерживается опять, работа, работа! Меня подмывает, но терплю. А потом думаю: зачем терплю? Ведь хочется? То есть, если честно, даже не хотелось, наоборот, я себя переломил, я заставил себя это сказать. Политик должен уметь заставлять себя. В том числе говорить людям неприятные вещи. Говорю: какая работа, Петрович, она тебе рога наставляет! Он аж позеленел, хотя на самом деле не позеленел, он вообще не изменился, но надо же как-то обозначить, что с ним что-то сделалось, будем считать — позеленел. И говорит: с чего ты взял? Я говорю: ты сам это прекрасно знаешь, будто первый год, что ли? А он говорит: это наше с мамой дело, если ты что-то знаешь, лучше, пожалуйста, со мной на эти темы не говори, я не желаю слушать. Я говорю: да я и не собирался, просто к слову пришлось.

Даже смешно… А что смешно?

Время идет, кассета крутится, а я все по пустякам. Моя цель — мисс Маша. Я ее люблю. Я ее люблю самой распрекрасной любовью, очень духовной и возвышенной. Но мне надо ее взять. Я обязан это сделать. Я хочу, чтобы она от меня с ума сошла. Но я пацан, до сих пор пацан. Даже смешно. Это при том, что все считают, что я где-то там с кем-то там — без проблем. Хотя бы из-за того случая в раздевалке, он вроде случая с прыжком или с математиком, но никто же не знает, что это я опять пробовал себя. В раздевалке после школы стоим, идет Настя. Ничего в этой Насте нет, но у нее губы очень красивые. Это называется: чувственные. Описать не сумею, не то чтобы большие там, или толстые, или там… Ну, вот актриса есть американская, Ким Бесинджер или Бейсингер, по-разному называют, у нее что-то в этом духе. Короче, идет Настя, и тут у меня идея. Я достаю платок и ору: Настя, сотри помаду, у меня платок чистый, страшно нужно, сотри, пожалуйста.

Все смотрят. А помады у нее всегда в самом деле килограмм. Вообще-то в школе у нас иногда за это гоняют, ну, когда ярко, когда слегка — еще ничего. А потом они где-то там успевают намазаться — кто мажется, потому что некоторые совсем не мажутся. Кому не надо, а кому не поможет.

Все смотрят, она говорит: зачем?

Надо позарез!

Она говорит: покрасить что-нибудь хочешь, что ли?

Я говорю: Настя, скорей, не успеваю!

Она плечами пожала, взяла мой платок, стерла помаду, смотрит на меня. Тут я ее обнимаю, просто обхватываю, чтобы не вырвалась, и начинаю целовать. Она ошалела и вырываться не сразу начала. Потом вырвалась, что-то кричит, все с ума сошли.

Я говорю: прости, не удержался. Ты знаешь, что у тебя самые красивые губы в мире?

Дурак, говорит. Но уже тише.

Между прочим, я целовал ее замечательно. Я на Вике тренируюсь. Мы взаимно учимся — и очень успешно. Она в соседнем доме живет, я прихожу и говорю: давай целоваться. Она говорит: давай. И мы начинаем. Она до того доходит, что сопеть начинает, елозит по мне руками и ногами, но я от нее больше ничего не хочу. Она совсем девочка еще, а я девочек не трогаю. То есть я и других никого не трогал еще, но девочек ни за что. Вика говорит: ты странный, ты издеваешься надо мной.

Я говорю: я не странный, а откровенный. Мне с тобой нравится целоваться, и все. Если тебя это не устраивает, я больше не приду.

Не устраивает, говорит, но приходи, я знаю, что ты меня не любишь, а я тебя, гада, люблю, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Ужас какой-то.

Куда-то я опять свернул… Хотя сворачивать некуда, впереди мисс Маша. Я не хочу приходить к ней пацаном. Я хочу не только целоваться уметь. Я всему хочу научиться. Между прочим, мамин, как его назвать, любовник не хочется, хахаль грубо, бой-френд — не люблю американизмов этих. Ну, пусть друг. Илья Сергеевич. Они работают вместе. Но это не важно. Короче, сижу дома один, вдруг вваливается этот Илья Сергеевич. Совсем обнаглел. Делает вид, что по делу.

Людмилы Максимовны нет?

Нет.

Он говорит, что и на работе нет, а телефон не отвечает.

Это правда, я телефон отключил, я его иногда отключаю, когда в медитацию ухожу, я медитацией занимаюсь, ни черта не получается пока, но уже что-то выходит. То есть ничего не выходит, но кажется, что еще немного и получится.

Короче, он вваливается пьяный. И бутылка при себе. Садится нахально на кухне, начинает пить и со мной разговаривать. И даже мне выпить предложил. Я отказался.

Я все попробовал, между прочим. Я хочу все знать. Водку пил и понял, что не мое. Вино — не мое, пиво — не мое. Наркотики тоже. Героин пробовал. Противно, они его обычной водой растворяют, а совсем кто уже в это дело вошел, вообще в шприц всыплет порошок, потом кровь вытянет из вены, порошок в этой крови растворится, и он ее обратно вкачивает. Настроение было вообще-то хорошее, без всяких глюков, зато потом как-то муторно было, настроение поганое. Не понравилось. Но решил пробовать дальше, чтобы знать все. Каллипсол пробовал, этот с приходом, с глюками, ханка тоже с приходом, но без глюков, винтом угощали, я даже сам с ними его варил, приход какой-то Дуровой, я испугался: вдруг передоза? На каждого же по-разному.

Из чего только не делают, из пенталгина, новокаина, из колдаксов там всяких. Приход на две минуты, вот и вся радость. Видел дурака: накупил этого колдакса упаковок десять, он дешевый относительно, из капсул ссыпал все, чего-то там нахимичил и начал качаться. Зальет кубиков десять этого дерьма, две минуты поторчит, бежит опять. И так раз десять. Идиотство полное… Ну, трава всякая — это вообще не в счет.

Короче, я программу выполнил, я попробовал все, только ЛСД не пробовал и экстази там всякие, у нас их достать трудно, но я уже не гонялся, мне хватило. Я понял, что меня туда не тянет, и успокоился. Значит, мне, замечательному политику, ничто не будет мешать. Главное, тут грязь во всем. И сама дурь редко чистая бывает, и шприцы хоть одноразовые, а им не терпится, чтобы пойти купить, они все равно одним на троих, а то на пять человек ширяются. И сами грязные все. Да и глюки тоже грязные. Но я к ним хожу все равно. Изучаю…

Короче, этот Илья Сергеевич говорит со мной, как со взрослым. О женщинах. Перед мальчиком хвалится, как не стыдно! Мне, говорит, чтобы женщину победить, нужен месяц или одна ночь. Нет, я его понял. Он себя считает великим умельцем. Камасутра ходячий. А ведь он тоже моим отчимом мог бы стать. Я бы повесился. Вид идиотский: взрослый дядя, а в кожанке ходит, волосы отпустил. На мотоцикле с байкерами гоняет. Хотя его дело. Главное — мысль он в меня заронил. Мне нужен опыт. Без опыта я до мисс Маши не дотронусь.

Я каждый день счастлив, я по пять часов с ней рядом сижу. С начала этого года, она тогда еще «Мисс губернией» не стала, но я уже понял, что люблю. Вообще-то еще раньше понял. Но я тогда все в приличного и тихого играл. То есть я на самом деле и есть приличный и тихий. Но… Рекламная пауза. Короче, на первом же уроке села к ней Мила-отличница, они два года вместе сидели. Тут я подхожу и говорю, что пересядь, пожалуйста.

С какой стати?

А с такой стати, что я Машу люблю!

Мила с ума сошла и смылась, я сел, кругом тишина. А я говорю спокойно, нормально, так, что все слышат: я тебя, Маша, действительно люблю, но ты не беспокойся, я приставать к тебе не буду. Я тебя буду молча любить.

Это было что-то!.. Между прочим, я в самом деле стараюсь с ней поменьше говорить. Даже жалею, что сел рядом. Я не хочу ее другом становиться. Это опасно. Она и так мне говорит то, что никому не говорит. Это опасно. Я умный, знаю: если с женщиной станешь другом, то потом в другой разряд трудно перейти. Она в тебе не видит мужчину уже. Поэтому я рядом, а как будто меня нет. Потому что хочу неожиданно появиться, как будто это не я. А если ничего не получится, я повешусь. И одним замечательным политиком будет меньше. Бедная наша страна!