Потом включила телевизор. Попала на рекламу, которую тоже вспомнила, но большой радости от этого не испытала. За рекламой последовал выпуск новостей. Ведущего она не узнала. И то, о чем говорил он, почти не понимала. Кризис… Премьер-министр… Какое-то Косово… Какая-то Чечня… Красноярский губернатор с красивой фамилией Лебедь и совершенно неотесанным лицом…
Лиза чувствовала себя так, словно попала в чужую страну, понимая язык этой страны, но совершенно не зная, как и чем эта страна живет. Это плохо. Впрочем, что плохого? Ничего не вспомнив, Лиза тем не менее почему-то была уверена: о чем бы ни были все эти новости, они не для нее, она живет другой жизнью, с жизнью из телевизора никак не соприкасающейся. То есть она умом понимает, что соприкосновения не может не быть, но — не чувствует…
…Игорь вернулся в девятом часу вечера. С деньгами. С пакетом продуктов. С бутылкой водки и бутылкой вина. И крепко навеселе.
— Зачем? — спросила Лиза. — Это же все дорого.
(Вспышка: ОТКУДА ОНА ЗНАЕТ, ЧТО ЭТО ДОРОГО?)
— Она еще недовольна! Надька — молодец! Говорит: даю бессрочно, все равно, говорит, мой козел их в казино продует. Он в казино теперь повадился играть, представляешь? Почему ты не похвалишь меня за крабовые палочки? Я помнил о тебе! Вино — видишь? Чтобы тебе опять с водки плохо не было!
— А мне было плохо вчера?
— Она даже не помнит! Такая здоровая девушка и такой слабый организм! — веселился Игорь. — Ну, выпьем?
Он суетливо откупорил вино и водку и, не дожидаясь Лизы, налил себе и выпил сразу полстакана.
Она попробовала вино. Кислое. Отставила стакан. Надорвала упаковку с бело-розовыми крабовыми палочками. Взяла одну, надкусила. Какой-то неприятный химический вкус. И она это любит?
— Чего кочевряжишься? Не нравится? — спросил Игорь.
— Да нет, просто… Аппетита как-то нет.
— Бывает. А где Настя?
— На день рождения к Степану пошла.
— Я же сказал ей, чтобы она туда ни ногой!
— Если вы с братом в ссоре, при чем тут она и Степан?
— Ссора? Это ты называешь — ссора?
Мгновенно озлившись, Игорь выпил еще полстакана.
— Ссора! Родной брат занимает квартиру родителей, царство им небесное, и нагло показывает брату и сестре кукиш, это ссора? Мало того, он надо мной и Надеждой еще и смеется, что мы не такие наглые оказались! Надежде-то что, у нее всего хватает, а я? Я не в счет? Сволочь он, по гроб жизни сволочь!
Лиза промолчала. Она не помнила этой истории.
А Игорь еще долго кипятился и перечислял обиды, которые нанес ему брат, вместо восклицательных знаков употребляя равномерные водочные порции. Поэтому водка довольно быстро кончилась.
— А ты почему вино не пьешь? — спросил он.
— Не хочу.
— Тогда я немножко. Можно?
— Можно.
Он был уже пьян. Он нес полную околесицу, ерзая на стуле и кренясь то в одну, то в другую сторону.
Лиза смотрела без брезгливости, без любопытства. Она не помнила этого человека таким, но помнила, что такое, когда люди пьют. Быстро, словно смонтированные в кино, с сумасшедшей скоростью промелькнули лица, лица, лица: мокроглазые, криворотые, с пеной на губах, с мычанием из горла, пьяные, пьяные, пьяные…
Вдруг поток речи Игоря прекратился. Он уронил голову, потом с трудом поднял и с трудом выговорил:
— Хочу спать.
И протянул к ней руки.
Она поняла этот жест. Подошла к нему, помогла ему встать, помогла дойти до постели. Он рухнул. Она приподняла его ноги, оставшиеся на полу, забросила их на кровать. Он замычал, забормотал и тотчас же вслед за этим громко захрапел.
Ей тоже захотелось спать, она пошла в комнату Насти и легла поверх покрывала. Настя вернется и разбудит.
И она — вдруг — проснется прежней! Тою, что была. Все вспомнит. Вылечится. Все началось после сна, значит, после сна может и пройти. Интересно, а то, что с ней случилось, она будет помнить? Или очнется в твердом убеждении, что Васенька ее любовник, Игорь — муж навечно. И еще какой-то Ефим…
И Лиза поняла вдруг, что новизна ее, которая так пугала утром, сейчас уже не кажется такой страшной. Она поняла, что ей уже не хочется расставаться с этим ясным взглядом на окружающее, ей хочется заново понять все это, то есть именно заново, как впервые, без груза привычек, приспособленности, без отягощающего хлама памяти…
Все-таки она задремала.
Проснулась от толчка.
Игорь стоял над ней и довольно бесцеремонно тыкал ее в плечо.
— Двенадцатый час, — сказал он. — А Насти нет.
— Я сказала: до одиннадцати.
— С какой стати? Всегда до десяти, и вдруг до одиннадцати! Ты ее не знаешь? Если скажет в десять, придет в одиннадцать. Если в одиннадцать, то в двенадцать. Или вообще не придет. Ты что? Ты звонить пойдешь или нет?
— Кому?
— Братцу моему! Не я же звонить буду! Может, она уже час назад вышла. Может, ее уже искать надо!
Игорь имел вид полупьяный-полупохмельный. Поспал, встал, выпил еще и вот теперь встревожился.
— Мало ли, — сказала Лиза. — С мальчиком целуется в подъезде.
— В пятнадцать лет? А если не целуется? Слушай, ты вообще что? То из-за пяти минут опоздания с ума сходит, то лежит, видите ли! Твою дочь, может, сейчас в соседнем подъезде насилуют, а она лежит, видите ли!
— Не нагнетай страсти.
— Ну, хорошо, не насилуют, а по доброму согласию! Тебе хочется, чтобы твоя дочь трахалась с кем попало в пятнадцать лет?
— Если она захочет, она сможет это сделать и в дневное время.
— То есть ты так и собираешься лежать?
— А что я должна делать?
— Звонить идти! Братцу моему, подлецу!
Возможно, Лиза и пошла бы звонить. Но она не помнит номера.
И она сказала:
— Если дочь тебе дорога, то можешь ради этого и наплевать на ваши с братом отношения. Позвони сам.
Игорь только головой покрутил:
— Ты сегодня чокнутая совсем. Что ты собираешься делать вообще?
— Ждать. Рано или поздно она придет.
Он опять покрутил головой и пошел в кухню. Допивать вино. А потом поплелся спать.
Лиза задремала.
Разбудили ее голоса.
Они слышались из прихожей.
— Сейчас! — злорадствовал голос Игоря. — Сейчас мать тебе устроит! Сейчас она тебе голову открутит!
Что это он меня таким пугалом выставляет? — подумала Лиза.
Зажегся свет, Настя стояла в двери, съежившись, с виноватым видом.
— Мам, ты только не ругайся, — торопливо заговорила она. — Понимаешь, мы поехали на набережную погулять, ничего особенного, а потом смотрим — уже почти час, транспорта нет никакого, на такси денег нет ни у кого… Ну и мы пешком…
— Даже у Степана денег нет? — спросил Игорь.
— Его не было с нами.
— Так. А кто же был?
— Ну, люди всякие. Ты их не знаешь.
— Сколько?
— Какая разница?
— Большая! В пятнадцать лет она приходит в третьем часу ночи! А что будет потом? — накалялся Игорь, выполняя, быть может, роль Лизы (потому что посматривал на нее, словно каждую секунду ждал ее вступления в разговор, а пока был вынужден в одиночку нести тяжкий родительский груз). — Может, там всего один был? А? И не на набережной, а? Ты кем растешь? Кем вырасти хочешь? Панельной девочкой, да?
— Игорь, заткнись! — сказала Лиза. — Иди спать!
Игорь, оскорбленный тем, что его педагогический пафос не понят, ушел.
— Иди сюда, — сказала Лиза.
Настя, исподлобья глядя на нее, приблизилась.
Лиза подняла руку, Настя отшатнулась.
Она что же, била ее, что ли?
Лиза встала, обняла ее за плечи, усадила рядом с собой. Погладила по голове. Настя вдруг всхлипнула.
— Я тебя не трону. Я тебя била? Сколько раз я тебя ударила? — спросила Лиза.
— А я считала? А ты сама не помнишь? Раз пять. Два раза по роже, один раз полотенцем по спине, один раз сапогами тоже по спине и один раз по плечу курткой. А там пуговица была металлическая, у меня след от нее неделю не проходил.
— Я больше не буду, — сказала Лиза. — Только все-таки нужно предупреждать. В два — значит, в два. Если, конечно, я буду знать, что ты под защитой.
