Часов до двух удалось спокойно, без суеты поработать с бумагами. Постановление о передаче материалов по одному из портовых буфетов в товарищеский суд, несколько важных документов по интересному и перспективному делу о группе спекулянтов чеками Внешторгбанка — следствие, как обычно, всю черновую работу переложило на оперативников, — отчет о проведенных по очередному указанию Управления мероприятиях… Словом, стопка неотложных документов, до которых в течение недели просто не доходили руки, заметно похудела.

Зато почти сразу же после обеда жизнь в очередной раз показала, что работа оперативника на семьдесят процентов состоит из общения с людьми. Пред суровыми очами дежурного по отделу начали возникать «несуны», или, по принятой в ОБХСС терминологии, «мелкие хищники». Несли все — апельсины и автозапчасти, дефицитную немецкую эмаль и копеечные гвозди. Вот уж воистину — «Порт полон соблазнов», как смущенно оправдывался тальман, задержанный с тремя новенькими импортными малярными кистями.

Оформив надлежащим образом шестого — и последнего на сегодня любителя соцсобственности, Виноградов почувствовал себя полностью неработоспособным. Пропало даже желание выяснить отношения с дежурившим от уголовного розыска коллегой… Проявив незаурядное оперативное мастерство, тот еще часа три назад растворился в дебрях портовой контейнерной площадки и в отдел вернулся, когда последние объяснения уже лежали, подготовленные к отправке в нарсуд. Около семи вечера Виноградов попил с ребятами из дежурной части чаю, посидел на инструктаже заступавших на посты милиционеров, с позором проиграл две партии в шахматы отдельскому водителю и вернулся к себе в кабинет, твердо намереваясь выспаться — пусть на составленных стульях, но часов до восьми утра. А что, ночь без ЧП на обслуживаемых объектах — не такая уж редкость, как может казаться любителям детективов. К счастью. Но на этот раз…

Герой одного из популярных одесских кинобоевиков призывал любить сюрпризы, но, судя по всему, сегодняшний сюрприз мог бы доставить удовольствие разве только человеку с нездоровой психикой. А таких, как известно, в милицию не берут.

В комнате ВОХР находились трое. Начальник караула, шестидесятилетний отставник в тужурке с зелеными петлицами, несколько минут назад звонивший в отдел, с явным облегчением встал и вышел из-за стола навстречу Виноградову. В углу, под написанными от руки соцобязательствами и графиком дежурств, сидел безукоризненно одетый мужчина с высокомерным и презрительным выражением на лице. Весь его облик — от плотно сжатых губ до нарочито, вызывающе непринужденной позы — подчеркивал глубокое отвращение к происходящему. При появлении Виноградова он переложил к себе на колени лежавшую рядом пластиковую папку с эмблемой знаменитой западногерманской судоходной фирмы. Сидевшему рядом с ним дородному парню в кожаных джинсах и грязно-серой куртке было не до Виноградова. Судя по мутным глазам и натужному сопению, молодой человек отдавал все силы борьбе с вполне естественным в его состоянии желанием — принять горизонтальное положение. Он был пьян, пьян тоскливо и безысходно, до той степени, которая в милицейских протоколах именуется «видом, оскорбляющим человеческое достоинство». Ко всему прочему оба они были иностранцами — Владимир знал это из телефонного рапорта начальника караула.

— Старший инспектор Виноградов, — представился он, специально для «холеного» добавил: — Криминальная полиция, экономический отдел.

Вышло достаточно внушительно и замысловато, хотя и не совсем точно. Однако объяснять, что такое ОБХСС, гражданину страны, где вообще не существует социалистической собственности, было бы делом по меньшей мере неблагодарным. Во всяком случае в данных обстоятельствах.

— Пауль Штрассер. — Иностранец счел все-таки нужным встать.

— Говорите по-русски?

— Не очень… много.

— Слушаю Вас. — Виноградов улыбнулся как можно более располагающе и не без труда выудил из школьного багажа: — Их шпрехе аух айнбинсхен дейч.

Штрассер также счел уместным улыбнуться — сдержанно, одними губами — и заговорил на довольно сносном русском. Минут через пятнадцать оживленного диалога — начальник караула куда-то вышел, а второй иностранец только периодически всхрапывал и пускал слюну — Виноградову удалось установить следующее.

Вчера приблизительно в двадцать три часа моторист лесовоза «Анна-Маргарита» Эрих Бауер, расплатившись с таксистом, поднялся на борт своего судна. Никто, даже занудный пастор из его родного городка Альтенкирхен, не осмелился бы утверждать, что Эрих пьян. А досадное падение на трапе, разумеется, объяснялось не парой-другой стопок знаменитой русской водки, а усталостью и проклятым морским туманом, покрывшим скользкой влагой ступени и поручни. Эриху захотелось с кем-нибудь поделиться этими соображениями, но вахтенный у трапа куда-то отошел, и на пустой палубе у разверстой пасти носового трюма стоял только крупный светловолосый докер в оранжевой каске и мышиного цвета робе.

— Водка — гут! — убежденно сказал Бауер.

— Ага, — согласился докер.

Вскоре непреодолимое желание Бауера «добавить», как говорят русские, и готовность докера помочь ему сломали языковые и межнациональные барьеры. Было заключено джентльменское соглашение: Бауер получает бутылку «Столичной», а докер взамен — новую двадцатипятирублевую купюру и початую пачку «Кэмела». Русский вышел на причал, благо в работе крановщиков образовалась какая-то заминка, а затем, благополучно миновав пограничника, вернулся с водкой.

Все это, разумеется, дело сугубо частное, и герр Штрассер — он является капитаном «Анны-Маргариты» — не стал бы отрывать в неурочное время господина обер-инспектора от его забот, однако…

Когда моторист в значительной степени, а честно говоря, почти до конца опустошил бутылку и поднялся на палубу подышать свежим воздухом, к нему вновь, теперь уже первым, обратился услужливый русский. Без лишних слов он отвел мало что соображавшего Бауера в закуток за брашпилем, куда почти не проникал свет прожекторов и где их не могли видеть другие докеры, суетившиеся у трюмов. Там, в полутьме, он показал на часы Эриха, затем на его теплую нейлоновую куртку и кроссовки, достал из кармана скомканную бумажку и прошептал:

— Суоми марк. Файв хундрит.

Моториста такой бизнес вполне устроил. Он быстро снял часы, куртку, чуть помедлив — кроссовки и подивился тому, как молниеносно все это исчезло под мешковатой робой докера. А тот, воровато оглянувшись, сунул ему в руку купюру и махнул рукой в сторону берега:

— Полицай! Аллее контроль! Чао.

…Короче говоря, когда приблизительно в четыре утра капитан обнаружил Бауера на палубе в непотребном виде, с трудом разбудил его и, выслушав маловразумительные объяснения, полюбопытствовал, стоил ли бизнес хорошего радикулита, который моторист имел все шансы получить, он сразу же понял — весьма желательно вмешательство полиции.

— Только много пьяный идиот может думайт — это есть настоящий деньги, — закончил свой рассказ Штрассер. — Нужно посмотреть сами.

Он открыл папку, чуть помедлил и добавил:

— Вы имейт власть рабочий, но это есть криминаль везде, и полицай должна ловить такой хафенарбайтер. Иначе это можно делать международный резонанс.

Виноградов взял протянутую купюру по профессиональной привычке осторожно, двумя пальцами, хотя, видимо, необходимости в этом не было — не в одних руках за последние час-полтора побывала она, нужные «пальчики» загублены.

Да, деньгами то, что сейчас рассматривал Виноградов, трудно было назвать даже совсем неискушенному в валюте человеку. Фактура бумаги, небрежность прорисовки деталей, не говоря уже об отсутствии менее бросающихся в глаза, но обязательных признаков любых иностранных купюр… Словом, «липа» — наглая, грубая, сработанная, по-видимому, наспех.

Виноградов снял трубку портовского телефона, набрал номер:

— Валерий Витальевич, Виноградов беспокоит. Доброе утро… Да, спасибо. Такая, понимаете, просьба. Что за бригада сегодня у нас на «Анне-Маргарите» трудилась? Двести четвертая? А они где сейчас?.. Ну правильно, смена у них кончилась… Что? Уже в автобусе? Слава те Господи! Ладно, я их тут, на воротах встречу. Еще просьба, Валерий Витальевич, — перезвоните мне сюда, на «караулку», кто где работал, кого подменял, словом, полную раскладочку по наряду… Ну, уж это не мне вам объяснять… Хорошо, жду звонка.