Билькинс опрометью бросился в лагерь экспедиции. Он застал проводников за деятельным обсуждением событий.

— Эй, вы там, поворачивайтесь так живо, как могут двигаться ваши ноги и руки. Мистер Зарсен, тот, самый большой норвежец, и я сейчас же едем к старому лагерю, где остался воздушный корабль. Мы берем с собой всех собак. Кормить в дороге не будем. Пусть падут все собаки. Мы должны быть завтра на месте.

Михайло неторопливо поскреб бороду:

— Ничего не выйдет, мистер.

— То есть как это ничего не выйдет? — оторопел Билькинс.

— А так вот не выйдет. Собаки у нас не американские. Чай, свои собачки-то. Коли кормить не станем, поминай собачек, как звали.

Билькинс с трудом сдерживал кипевший в нем гнев. Наконец он не выдержал. Схватил Вылку за плечо, взбешено крикнул:

— Ну, будет дурака валять… Немедленно запрягать!

Илья вскочил, сбрасывая руку американца.

— Кази ему, Михайла: грозить мине не нада, — спокойно сказал он. — Коли мы не захочим, никуды ты езжать не станес.

Билькинс стоял совершенно ошеломленный. Вылка заговорил с Михайлой по-самоедски. Тот хмуро подавал короткие реплики. Потом вдруг оживился:

— Погоди, председатель, я так располагаю, што ехать нам с ними след. Нам сейчас как нельзя больше на руку с земляком нашим Федором потолковать.

Илья задумался.

— Может статься, — решил он наконец, — пусцай так буде. Поидим, цто ли.

Михайло повернулся к нетерпеливо ожидающему Билькинсу:

— Ин ладно, мистер, не кипятись зря. Поедем. Нам самим эта волынка тут надоела до смерти. Гляди только, собирайся живым манером. За нами дело не станет.

Через полчаса четыре упряжки, запряженные двойными комплектами собак, мчались во весь дух по снежному хребту в обход угольного поселка. Взметая снежный след, они исчезли в том направлении, откуда несколько дней тому назад пробирались к таинственному поселку, скребясь по песку и камням.

Пасмурный осенний день хмуро серел за окнами. Директор Андерсен неохотно вытащил длинные старческие ноги из-под одеяла. Шлепая ночными туфлями, подошел к дребезжащему телефону. В большом трюмо тускло отразилась долговязая фигура в обвисшей мятой пижаме.

— Алло, у телефона Андерсен… Так… Не может быть… Колоссально!.. Невероятно!.. Лучший уголь… исландский шпат… Я совершенно растерялся от такого невероятного известия… Херре Кнудсен, сейчас же приезжайте ко мне. Мы посоветуемся, что следует теперь предпринять… Да, да… хорошо, жду.

Директор Андерсен уже не чувствовал неприветливого холода серого осеннего дня. Перед глазами его вставали необычайные видения. Он нажал кнопку звонка и не отнимал пальца до тех пор, пока не услышал, что встревоженный этим необычайно ранним трезвоном дом проснулся.

Через полчаса сияющий глянцевой розовостью выбритых старческих щек Андерсен возбужденно беседовал со своим помощником Кнудсеном.

— Значит, это все оказалось не пустой мечтой. Наша страна будет обеспечена собственным углем высокого качества.

— Да, молодец наш Зуль. Когда вспомнишь все его злоключения с этой незадачливой экспедицией Билькинса, делается жутко. Странно только, что сам доцент нам ничего не сообщил о своих приключениях. Это могло бы быть хорошей иллюстрацией для доклада в стортинге. Тогда бы депутаты узнали, как дается нам этот уголь, и не стали бы кричать о невероятных дивидендах нашей компании. Как будто они сами не дышат только этим же самым углем.

— Ну, этот стортинг, херре Андерсен, кажется, не станет ставить нам палок в колеса. Теперь там сидят ведь до-

статочно здравомыслящие люди. Промышленность представлена там на этот раз достаточно сильно: Миккельсон, Ни- кольсен, Сара, Фальк, Сверреберг и вся их партия. Это ведь чего-нибудь да стоит.

— Ах, мой дорогой, — сокрушенно покачал головой Андерсен, — попадая в парламент, люди как-то непонятно перерождаются, и очень часто самые благонамеренные и разумные граждане, отлично ведшие свои торговые дела в частной жизни, начинают делать невероятные глупости, сидя на скамьях стортинга.

— Пожалуй, это верно, директор, — согласился Кнуд- сен.

За кофе разговор велся не спеша. Было еще слишком рано, чтобы куда бы то ни было торопиться. Только когда часы ударили девять, Андерсен обратился к Кнудсену:

— Я попрошу вас позвонить от меня в министерство промышленности и сговориться о том, чтобы я был немедленно принят министром.

Пока Кнудсен сидел у телефона, директор наспех закончил кое-какие домашние дела, которые он привык делать в пижаме. Потом вызвал старую служанку:

— Фру Герта, приготовьте мне фрак. Да только не через три часа, как вы любите это делать, а теперь же. — С важностью он добавил, как бы невзначай:

— Через полчаса я поеду к министру.

— О-о! — воскликнула старуха, сложив руки на колышущихся крахмальной горой кружевах передника.

Шаркая ногами, она побежала в кухню:

— Господин директор едет к министру. Я буду приготовлять ему фрак… Фрак! — многозначительно повторила она, подняв палец.

Министр выигрывал время для ответа, старательно стряхивая сигарный пепел с рукава. Наконец он поднял глаза на Андерсена:

— Я думаю, дорогой господин директор, что это уже не моя компетенция. О, конечно, я готов всемерно поддержать вас перед министром иностранных дел, но вам, по- видимому, придется все-таки действовать через него. Ведь эта самая Земля Недоступности, или как вы там ее назвали, находится в зоне владения коммунистического униона социалистов…

— Советского Союза, — поправил Андерсен.

— … вот именно, я и хочу сказать: Советского Союза. Тут, вероятно, придется еще и поговорить. Да, так я говорю, вам надлежит обратиться в министерство иностранных дел.

Министр встал, делая вид, что тянется к звонку.

Андерсен понял, что прием окончен, достал из-под стула цилиндр. Выставив в сторону министра сверкающее донышко цилиндра, директор старательно отвесил поклон. Ни больше, ни меньше того, что следовало сановнику уважаемому, но не исполнившему ходатайства.

Министр иностранных дел был личным другом доцента Зуля. Он принял директора Андерсена более любезно, нежели министр промышленности. Желая доказать Андерсену свое полное сочувствие его планам, он отменил прием следующего посетителя и отдал еще четверть часа сверх нормы для детального обсуждения плана действий. Тут же был вызван советник отдела Восточной Европы доктор Зеренсен, и ему было предложено осуществить некоторый демарш в сторону посольства Советского Союза в Осло: надлежало выяснить, не слишком ли резкий отпор со стороны советского правительства встретит прямое посягательство на недра территории, которую королевское министерство иностранных дел склонно рассматривать не иначе, как {егга пиШш5.

— Вы должны им дать понять, господин Зеренсен, что, по существу, декрет господина Калинина не может нами рассматриваться как документ международной нотификации. Вы сами понимаете, что…

Министр покрутил пальцами перед носом:

— От этой игры пахнет лежалой треской. Чистыми картами ее не выиграешь.

Министр решительно поднялся.

Андерсен и Зеренсен вышли вместе.

Пользуясь безлюдностъю просторного коридора, директор отвел советника в глубокую нишу окна. Здесь, в знак неофициальности разговора, он взял советника за пуговицу сюртука и, покручивая ее, о чем-то зашептал в оттопыренное ухо старого дипломата.

Вернувшись в свой кабинет, советник долго говорил по телефону. Дважды вызывал секретаря. Затем весело, потирая руки, вызвал свою квартиру:

— Это ты, Марточка? Скажи маме, чтобы она сейчас же приготовила мне фрак — через четверть часа я буду дома… Нет, деточка, не в церковь… ха, ха, даже наоборот, это вроде преисподней… Нет, нет… ну, ты еще мала, я тебе это потом объясню.

Солидно постукивая по ступенькам, советник Зеренсен спустился по широкой лестнице министерства. Важно принял из рук швейцара шляпу и зонтик. Не спеша вышел на сверкающий от дождя асфальт Карл-Иоганнесгате.