— Мне уже двадцать три, и я по закону "Одиннадцати" имею полное право на жилье, отделенное от родителей, — отчеканила девушка. — Сегодня же вечером подам соответствующий запрос в службу распределения ресурсов и с помощью муниципалитета начну подыскивать себе что‑нибудь подходящее. Если хочешь, могу составить требования и для тебя — только тебе придется выбираться из дома, чтобы осматривать варианты. Или ты все‑таки предпочитаешь остаться здесь, доплачивая за лишнюю площадь?

— Это какое‑то безумие! — простонала Вероника — в такие моменты, отчаянно фальшивя, она становилась похожей на героинь своих романов, которые трогательно и ненатурально страдали, демонстрируя это перед каждой репликой. — Ты совершенно отбилась от рук! Если бы твой отец был жив, он ни за что не допустил бы, чтобы ты уехала из родного дома!

Если бы Александр Фокс был жив, ей бы, вероятно, и в голову не пришло уехать… Сильвер прямо посмотрела в глаза матери. Отбилась от рук? Возможно. А может быть, Кароль и Камилла правы, и ей давно уже пора сменить обстановку, отпустить душу покойника и жить собственной жизнью, не цепляясь за прошлое. Отец бы обязательно одобрил ее — он вообще любил, когда дочь делала "взрослые" поступки.

— Мама, это мое решение, — строго произнесла Силь. — Ты остаешься или тоже переезжаешь?

На породистом лице Вероники Суздальцевой было отчетливо видно, как в душе ее привычка к комфорту сражается с жадностью. С деньгами она всегда расставалась неохотно, однако ради себя, любимой, готова была на жертвы. Сильвер поймала себя на мысли, что готова лично оплачивать матери пользование излишней площадью, — лишь бы самой не жить рядом с ней.

— Раз ты решила поступить со мной так жестоко, — всхлипнула Вероника, показательно содрогаясь, — мне не остается ничего другого, кроме как остаться здесь одной. Я не предам память твоего отца, а ему нравилась эта квартира! Ты уедешь — и я целыми днями буду бродить по пустому дому и оплакивать нашу семью! Мы ведь были так счастливы — ты, я и папа!..

— Хорошо, так и поступим, — чувствуя себя бесчувственным бревном, Сильвер отвернулась к столу. — Ты остаешься, а я уезжаю.

— Ладно, — слабым голосом произнесла Вероника. — В таком случае, если твоя комнате тебе не нужна, ты не станешь возражать, если я оборудую в ней салон?

— Салон? — недоуменно переспросила Сильвер. — Это который светский?

— Ну не парикмахерский же! — "умирающий" тон слегка ожил. — В свое время все мало — мальски крупные писатели собирались в салонах, а держать такой у себя дома считалось очень модным.

— Сколько веков назад? — усмехнулась девушка.

— Какая разница?! — Вероника махнула рукой. — Тебе ведь больше не нужна будет твоя комната!

— Конечно, нет, — Силь достала из холодильника и кинула в размораживатель две порционные упаковки грибов. — Делай, что хочешь.

Трагически — надрывно вздохнув и вытерев салфеткой глаза, Вероника грациозно поднялась со стула и направилась к выходу с кухни. Впрочем, напоследок она обернулась в дверях, чтобы подарить дочери еще один укоризненный взгляд, на который Сильвер уже с чистой совестью не обратила никакого внимания. Светский салон в бывшей ее комнате — отличная мысль!

— Разумеется, я по — прежнему считаю, что это очень глупо, недальновидно и даже в какой‑то мере жестоко с твоей стороны, — сурово произнесла новоявленная обладательница свободной жилплощади. — В последнее время я не понимаю, что с тобой происходит. У меня такое впечатление, что мы с Александром слишком избаловали тебя! Но ты единственная дочь, нам это было позволительно… Я и не подозревала, что ты вырастешь не милой и ласковой девочкой, какой была в детстве, а бездушным ходячим мертвецом, не желающим считаться ни с кем, кроме себя! Кстати, я сегодня обедать не буду — может быть, поужинаю позже, а пока у меня нет аппетита… Надеюсь, хотя бы от этого тебе станет стыдно!

Высказавшись напоследок, Вероника с достоинством выплыла из кухни. Вероятно, если бы она обернулась, реакция Сильвер ее бы порадовала. Девушка застывшим взглядом уставилась ей в спину, как будто видела впервые. В голове у Силь от финальной реплики словно что‑то щелкнуло. Бездушным ходячим мертвецом… Мертвецом!

Так — так, где‑то на личном чипе у нее записан прямой номер комма главы службы безопасности — Микаэла оставила его еще в тот вечер, когда опрашивала Сильвер в больнице. Быстро активировав коммуникатор и отыскав нужную комбинацию, девушка послала сигнал вызова.

— Добрый день, госпожа Войцеховская! — чуть не закричала она в комм, когда на экране появилось усталое лицо Железной Микки. — Это Сильвер Фокс. Простите, что беспокою…

— Никакого беспокойства, Сильвер, — ответила та. — Уверена, что вы не стали бы связываться без повода. Что случилось?

— Я кое‑что вспомнила, хотя не знаю, как вам это поможет в поисках доктора Эсстена, — смущенно забормотала Силь. — Тот человек, который встретил его в приватной зоне… Я видела только его рукав и не могла понять, что в нем такого знакомого. Но теперь я совершенно уверена! Он был одет в летную униформу!

— Что?! — словно ушам своим не веря, переспросила Микаэла.

— Я видела, что на том человеке, который вызвал доктора Эсстена в приватную зону, была форма космопилота летного подразделения номер три, — твердо произнесла Сильвер. — Я по — прежнему не уверена, был ли это мужчина или женщина, но могу сказать точно — это "мертвец"!

Среда, 21 августа, 243 год от Исхода (33 год Седьмого Поколения)

В больнице пахло не столько лекарствами, сколько цветами — в коридорах и палатах повсюду были расставлены букеты, принесенные родными и друзьями тех, кто пострадал при взрыве в "ДиЭм". Врачи день и ночь боролись за жизнь и здоровье уцелевших, а те, кто не мог помочь, поддерживал их хотя бы огромными охапками цветов. Один из них — охапку ярко — малиновых хризантем, любимых камиллиных цветов — принесла и Сильвер.

Ожидая, пока ей позволят навестить подругу (сейчас у нее, помимо младшего брата, сидела Ульяна, а врач категорически возражал против того, чтобы в палате находилось больше двух человек), она устроилась в кресле, задумчиво разглядывая разноцветные клеточки пластиковых плиток, которыми здесь покрывали пол. Они напоминали "классики" — старую земную игру, о которой Кэм и Силь узнали из какого‑то еще черно — белого детского фильма. Тогда они всю школу "заразили" этими "классиками" — по слухам, даже несколько молодых учительниц на досуге не только рассказывали об игре знакомым и друзьям, но и сами прыгали по расчерченным на полу квадратикам.

— Привет!

Сильвер неуверенно подняла голову.

— Привет!

Голос был мужским и казался довольно молодым, хотя лица под повязками видно почти не было. Можно либо рассмотреть лишь нижнюю часть левой щеки, рот и массивный квадратный подбородок, слегка смягченный ямочкой посередине, да внимательные и яркие синие глаза, искрившиеся теплым весельем, несмотря на то, что их обладатель сидел в инвалидном кресле, на подлокотниках которого покоились крупные сильные руки, ниже локтей буквально испещренные свежими швами. Левое плечо было перевязано специальными антисептическими повязками светло — коричневого цвета. Через бинт на верхней части лица и голове кое — где пробивались темно — рыжие вихры. Скулы и правую щеку почти полностью покрывал нанопластырь — похоже, лицо его сильно пострадало. На левой щеке и подбородке пробивалась рыжеватая щетина. Ноги общительного незнакомца были укутаны больничным пледом и, кажется, заканчивались где‑то под коленями. Девушка была совершенно уверена, что раньше никогда не видела этого человека.

— Здравствуйте… — Сильвер сморгнула. — Извините, а вы кто?

— Я? — казалось, молодой человек удивился, что его не узнали. — Можно сказать, преданный почитатель вашего таланта. Вы ведь солистка группы "Серебряная камелия", правильно?