Наконец мне однажды представился случай, которого я так долго ждал: доктор Альт вошел, взволнованный, в канцелярию и спросил господина Кнайса, как дела у такого-то? Какой срок назначен ему для платежа?
Господин Кнайс, всегда хорошо во всем осведомленный, на этот раз смешался.
— Ах тот, да… да… Что там, собственно, было? Так сразу не припомню, но могу посмотреть, господин доктор.
Тут вмешался я:
— Мы писали ему недели две назад и дали три недели сроку. Угодно вам посмотреть письмо? Оно у меня.
Доктор Альт пристально поглядел на меня и свистнул сквозь зубы — раздался такой звук, словно из баллона выпустили воздух.
— Так! — произнес он наконец. Потом подошел и дернул меня за ухо. — Так, так! Откуда же ты знаешь?
— Я часто читаю письма, прежде чем разложить их.
Он дернул еще сильнее, и острый, хорошо отточенный ноготь его большого пальца врезался мне в ухо.
— Так, так! — повторил он. — Зачем же ты читаешь письма? А? Ты так любопытен?
От боли слезы выступили у меня на глазах, но я спокойно посмотрел на него, зная, что сейчас мне нельзя уронить свое достоинство и я должен ответить так, как мысленно отвечал уже много раз, готовясь к подобному случаю:
— Нет, господин доктор, я их читаю лишь затем, чтобы помочь вам, если вам будет трудно что-нибудь найти.
Несколько секунд он выкручивал мне ухо еще сильнее и в то же время одобрительно и удивленно разглядывал меня, словно любуясь тем, как слезы катятся у меня по щекам, или тем, как стойко я переношу боль.
Вдруг он отпустил меня, повернулся и сказал:
— Пойдем ко мне в кабинет!
С быстротой молнии юркнул я мимо него, открыл дверь и отступил, пропуская его. Я знал, что он ценит такие маленькие знаки внимания.
Он прочел мне длиннейшее поучение и объяснил, что я никому не должен рассказывать о виденном и слышанном здесь. Если я все-таки позволю себе что-либо подобное, он меня немедленно уволит и позаботится о том, чтобы я больше нигде не нашел себе работы. В заключение он взял Библию, всегда лежавшую на несгораемом шкафу, дал мне в руки и заставил повторять за ним:
— Клянусь никогда не разглашать служебные тайны…
С этой Библией, лежавшей в кабинете, была связана целая история. Доктор Альт был очень набожен. Кажется, он даже был членом какой-то секты. Ежедневно, приходя в контору к девяти часам утра, он снимал в канцелярии шляпу и пальто, коротко здоровался, спрашивал, нет ли каких-нибудь новостей, заглядывал господину Кнайсу через плечо, чтобы знать, чем тот занимается, дергал меня за ухо и называл «соней». Эти утренние процедуры, по-видимому, приводили его в благочестивое настроение: он потирал руки, предвкушая удовольствие, в его глазах светился почти экстаз, и он размеренными шагами человека, отрешенного от мирской суеты, направлялся в свой кабинет, как пастор, восходящий на кафедру. Тотчас вслед за этим он громко и отчетливо, так, что до нас долетало каждое слово, начинал читать какой-нибудь псалом или отрывок из книги Иова.
Среди дня он тоже часто брался за Библию. Доктор Альт был управляющий домами, большей частью огромными каменными коробками, заселенными беднотой. Эту работу домовладельцы поручали ему, скорее всего, потому, что у них самих не хватало духу отвечать решительным отказом на бесконечные ходатайства об отсрочке и просьбы о снижении квартирной платы. С тем большей энергией они требовали от доктора Альта, чтобы он взимал долги неукоснительно и в срок. И вот изо дня в день просители совершали паломничество к нам и настаивали на личном разговоре с доктором Альтом, несмотря на то, что господин Кнайс разъяснял им бесцельность таких разговоров. Когда их после этого допускали к нему, они сначала мялись у двери, не зная, в какой руке держать шляпу, а получив наконец приглашение сесть, запинаясь и с трудом подбирая слова, рассказывали о своих напастях — о том, что кто-то заболел или стал жертвой несчастного случая.
Доктор Альт давал им выговориться. Он никогда их не прерывал и спокойно продолжал работать — писал или читал. Иногда он вставал, чтобы открыть окно, если на улице сияло солнце, или же охотился за мухой, которая, жужжа, билась о стекло. Он особенно любил давить мух пальцем, и, конечно, это порой не сразу ему удавалось.
Итак, просители говорили и говорили, иногда вдруг останавливаясь в надежде, что доктор Альт наконец что-нибудь ответит. Но он продолжал молчать, и они начинали все снова и рассказывали свою историю еще раз. Лишь после того, как поток слов у них окончательно иссякал, доктор Альт поднимал на просителей глаза и приветливо произносил «нет» — так любезно и так решительно, что лишь очень немногие отваживались после этого повторить свою просьбу. К таким людям доктор Альт обычно обращался с торжественной речью: он ссылался на Библию, он говорил, что бог посылает нам горе, чтобы испытать нас, требовал стойкости и веры в час земных страданий.
Этим все и кончалось. Никогда я не видел, чтобы он поколебался, отказывая — старику ли, приковылявшему на костылях, вдове ли с детьми, плачущей навзрыд.
Но каждый раз, отделавшись от просителя, он брал Библию и читал из нее вслух. Лишь после этого он снова принимался за работу. Плакали люди или проклинали его за то, что напрасно перед ним унижались, называли они его лицемером или разбойником — его это нисколько не трогало. Он прочитывал отрывок из Священного писания и был доволен и весел.
Я тоже долгое время считал его жалким лицемером, но я был к нему несправедлив. Он искренне верил в то, что проповедовал людям. По его глубокому убеждению, бог для того посылает этим беднякам тяготы жизни, чтобы они вспоминали о нем и в истовой молитве благодарили за то, что он мудрой рукой дарует всем блага и страдания, каждому — по его силам.
Я сказал, что он всегда без колебаний отклонял просьбы. И все-таки я был свидетелем того, как — один-единственный раз за четыре года — он согласился на отсрочку. Я тогда уже прослужил у него некоторое время, и мне иногда разрешалось работать в его кабинете: что-нибудь переписывать или приводить в порядок; нередко он диктовал мне письма.
И вот как-то под вечер, когда я сидел в кабинете, к доктору Альту явился человек, которого мы поджидали: он запоздал внести очередной взнос за помещение, занятое его лавкой. Посетитель вошел и, подобно другим, остановился у двери. Но, покосившись на него исподтишка, я заметил, что он не смущен, а скорее весел и лукаво посматривает на нас.
Наконец доктор Альт предложил ему сесть, и тогда посетитель начал говорить о том, что дела идут плохо и в этом месяце он никак не может внести плату за помещение. Я не видел его лица, но голос показался мне не таким раболепным и неуверенным, как у других задолжавших плательщиков. Должно быть, это заметил и доктор Альт, потому что он не дал ему договорить и сразу произнес свое «нет». Не заботясь о впечатлении, которое должен был произвести его ответ, он начал распространяться о том, что следует терпеливо переносить испытания, ниспосланные нам богом. Но, как раз когда он особенно воодушевился, снова восхитив меня своим красноречием, посетитель вдруг воскликнул:
— Постойте, постойте!
Я испуганно оглянулся и посмотрел на него. Гость сидел выпрямившись и, словно для защиты, вытянув правую руку вперед.
— Постойте! — еще раз крикнул он и продолжал: — Пожалуйста, не думайте, что я не приемлю божье испытание с благодарностью, пожалуйста, не думайте этого! Я принадлежу к тем людям, которые от всей души благодарят господа за все, что он ниспосылает. Более того, я смею сказать, что господь отличает меня перед другими людьми — да, именно! — ибо он говорит со мной в моих снах!
— Господь со всеми нами говорит в наших снах, — возразил доктор Альт и улыбнулся, как человек, которого не так-то легко выбить из седла. Но его собеседник по-прежнему хранил серьезность.
— Бог говорит со мной в моих снах, — продолжал он, — и являет мне то, что от других людей еще сокрыто за непроницаемой завесой будущего. Да, именно!
