«Вас ведь при этом не было, как вы можете знать?»
Мы отвели Каневари в караульное помещение. Там за барьером сидел полицейский. Увидев итальянца с распухшей губой и с запекшейся кровью на лице, который с нашей помощью проковылял по комнате, полицейский воскликнул:
«Черт возьми! Здорово вы его отделали».
Он пододвинул итальянцу стул, тот сел, опустил голову, и мне показалось, что сейчас его опять станет рвать. Но этого не произошло.
«Здорово отделали», — повторил полицейский.
Штрассер заметил, что, наверно, не помешает вызвать врача. Дело в том, что ночью и во время переезда итальянца несколько раз рвало, поэтому стоит вызвать врача. Теперь полицейский уже не был столь любезен, как прежде.
«Всему свое время, — возразил он. — Вначале давайте разберемся с деньгами».
Штрассер положил на стол конверт и сказал:
«Вот они. Мы их у него забрали».
Полицейский внимательно пересчитывал купюры, перекладывал их из одной кучки в другую, причем каждый раз поворачивал их таким образом, что голова изображенного на банкноте мальчика оказывалась сверху. Я помогал считать, заметив при этом, что и Каневари, подняв голову, мысленно пересчитывал разложенные на столе деньги.
Закончив подсчет, полицейский сказал:
«Значит, из этой суммы вам причитается шестьсот. Остальные он, видимо, стащил в другом месте».
«Весь вопрос — где?» — заметил кто-то.
«Это выяснится в ходе следствия».
Он положил шесть купюр рядом с остальными и сказал:
«Вам только придется расписаться в получении», — и, чуть сместившись на стуле, наклонился к пишущей машинке. Тут его взгляд упал на итальянца, впервые с того самого момента, как тот поднял голову и уставился на лежавшие перед ним деньги.
Вдруг, словно напоровшись на какое-то препятствие, полицейский застыл в крайнем удивлении. Несколько секунд он пристально смотрел итальянцу в лицо, потом перевел взгляд на Штрассера, потом снова на итальянца. И наконец изрек:
«Что за наваждение, черт возьми? Кто это?»
«Каневари», — проговорил Штрассер.
«Нет, это не Каневари. Это не мой Каневари. Это не он».
Услышав такие слова, все мы, разумеется, были крайне удивлены. Это вообще не укладывалось в нашем сознании — вот тебе и раз, как это не Каневари?
«Кто же это тогда, по-вашему?» — спросил Штрассер, что и в его устах прозвучало весьма неубедительно.
«Понятия не имею», — проговорил полицейский. В его интонации послышались еще менее любезные нотки.
«Во всяком случае, мы схватили его в горах, в теллибоденской хижине, — вмешался в разговор Артур, — и свои деньги мы у него нашли».
Однако полицейский дал понять, что ему абсолютно наплевать, где мы его нашли. Лично он может с определенностью утверждать лишь то, что это не Каневари. А с этим человеком его ничего не связывает. И кроме того, в таком виде он просто не может его принять. А вдруг у него обнаружатся какие-нибудь внутренние травмы. Если он примет его в таком виде, потом ему придется все самому расхлебывать, а нас тогда ищи-свищи. Он, может, и закрыл бы на все глаза, если бы сейчас перед ним сидел настоящий Каневари, а не этот вот, совсем незнакомый человек, который не имеет ни малейшего отношения ко всей истории.
«Мы, разумеется, искали не конкретно Каневари, — проговорил несколько обескураженный Штрассер, — а похитившего наши деньги вора. Мне все равно, как его зовут. Главное, чтобы мы получили наши деньги. И на этом вопрос для нас исчерпан».
Теперь полицейский не на шутку рассердился. И вообще, что это за постановка вопроса, уже давно никто не разговаривал с ним таким тоном, в конце концов он тоже человек, как все. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы выложить деньги до официального закрытия дела. Ведь вся эта история раскручивается через него, поэтому, случись какая-нибудь ошибка, все застопорится, и виноват будет он. Он, а не господин учитель. Вы только посмотрите, какой у него жалкий вид, такое впечатление, что он в любой момент может свалиться со стула. За все время к нему еще ни разу не доставляли людей в таком состоянии, и сейчас он первым делом попытается найти врача, чтобы тот его осмотрел.
Поэтому он пи за что не пойдет на то, чтобы немедленно взять итальянца под стражу, не говоря уже о том, что такой вопрос может вообще не возникнуть, в любом случае до этого еще далеко. Сначала тут надо выяснить, кто из нас может засвидетельствовать, что кражу совершил, именно он. Вероятно, никто. Значит, и представление доказательств упирается в него. Сейчас по крайней мере не надо его дергать, ему лучше знать, как поступить в таком случае.
Полицейский позвонил местному врачу, но того не оказалось дома. Он стал нервничать, он не может ждать, пока вернется господин доктор, ведь речь идет об экстренном случае. Ему, видимо, дали адрес другого врача. Набирая номер телефона, полицейский почему-то зажал трубку между плечом и подбородком, хотя руки его были свободны. Повернувшись к нам, он едва слышно проговорил:
«Врач сюда приезжает только на лето. Живет по соседству. Если он на месте, то сразу же придет».
Врач оказался дома. Полицейский объяснил ему суть дела, потом положил трубку и сказал:
«Сейчас он будет здесь».
Повернувшись спиной к итальянцу, полицейский стал закладывать лист бумаги в машинку. Потом резким движением на своем вращающемся стуле он вплотную приблизился к итальянцу и быстро проговорил:
«Фамилия? Имя?»
Прежде чем итальянец успел открыть рот, Штрассер заметил:
«Он не говорит по-немецки».
«Уж это он знает. Что им нужно понимать, они понимают. Итак: Фамилия? Имя?»
«Порта», — произнес итальянец.
Я так привык называть его Каневари, что сначала подумал, он лжет.
«Умберто Порта», — произнес итальянец, и теперь это прозвучало убедительнее, чем в первый раз.
Полицейский негибкими пальцами напечатал на машинке и, не поднимая головы, сказал:
«С моим Каневари у него вообще ничего общего. Это я сразу заметил. Совсем не похож. Удостоверение личности есть?»
Итальянец молчал, а полицейский, раскачиваясь на своем вращающемся стуле, проговорил, чеканя слова:
«Удостоверение личности. Паспорт. Passaporto».
«Si», — произнес итальянец. Он извлек из заднего кармана брюк паспорт и положил его на стол. Полицейский прочел фамилию, с ликованием сунул паспорт Штрассеру под нос и сказал:
«Вот. Читайте. Порта Умберто. Теперь-то вы признаете?»
«Что значит «признаете»? Мне нечего признавать. Я никогда не утверждал, что его зовут Каневари».
«Ну как же. Утверждали. Когда вы его сюда доставили, вы заявили, что он мой Каневари».
«Боже праведный! — проговорил Штрассер. — Да не запутывайте дело еще больше. Я повторяю: мы искали не человека по фамилии Каневари, а вора».
«Я не верю больше ни одному вашему слову. Сначала вы утверждали, что его зовут Каневари и он вор. Теперь же осталось только то, что он вор. Но и это вы доказать не в состоянии. А что, если вдруг выяснится, что он ничего не украл?»
«Откуда же тогда у него столько денег?»
«Пока рано делать выводы. Этим займется следствие. — Повернувшись к итальянцу, полицейский спросил: — Откуда у вас эти деньги?»
Услышав, что речь зашла о деньгах, итальянец оживился.
«Si, si, — торопливо заговорил он. — Эти деньги. Мои деньги».
И тогда, несмотря на свою распухшую губу и запекшуюся кровь на голове, он стал так быстро говорить по-итальянски, что в этом бурном потоке слов Сильвио, наверно, разобрал едва ли больше меня.
— А я, — добавляет Артур, — я подумал, он специально болтает так много только потому, что стащил деньги. И теперь выискивает тысячи всяких уверток, благо это несложно. Но не о них сейчас речь. Главное для нас — выручить наши деньги.
— А у меня уже тогда закрались сомнения, — признался Петер. — Я был еще в полной уверенности, что именно он стащил наши деньги, но то, что его звали не Каневари, меня очень насторожило. И потом я немного побаивался прихода врача. Ведь если итальянец начнет все выкладывать, у нас будет бледный вид.