– Марина! Вы не любите вашего жениха!

Марина снова не отвечала ни слова. Несколько минут продолжалось молчание; наконец Марина сказала:

– Прошу вас никогда не отягчать меня этими вопросами. Я буду женою царя Московского – это дело решенное. Если вам угодно, я приму вас ко двору моему в звании моего придворного кавалера и позволю сопутствовать мне в Москву.

Не дожидаясь ответа, Марина поспешно вышла из павильона в комнаты и прихлопнула дверь. Лжедимитрий возвратился в темную аллею и, взяв за руку Меховецкого, быстрыми шагами вышел с ним из саду и запер калитку. Лжедимитрий был встревожен и несколько времени шел в безмолвии, погруженный в думу. Наконец он спросил Меховецкого:

– Знаешь ли ты Осмольского? Что это за человек?

– Это дворянин богатого рода, отличного заслугами и в связях со многими знатными домами. Осмольский отличается между всеми юношами необыкновенною красотой, ловкостью и вежливостью. Он служил в телохранителях Французского короля и недавно возвратился в отечество. Дальний родственник его, примас Карнковский, хочет поместить его при дворе Сигизмунда; но король поныне холоден к нему, как думают, из ревности, намереваясь вступить в брак с молодою княжной Австрийскою. Поговаривают о любви Осмольского к невесте твоей, Марине, и даже о взаимности с ее стороны. Утверждать не могу, ибо наверное не знаю; но знаю то, что этот Осмольский враг твой, держится партии Замойского и явно утверждает, что ты не царевич. На вечеринке у пани Хмелецкой, большой приятельницы панны Мнишех, он много рассказывал о тебе молодым людям и утверждал, будто ты имел какую-то любовницу… словом, говорил много нелепостей.

– Хорошо, пусть он говорит что хочет, – возразил Лжедимитрий. – Но какого он нрава, какие его склонности?

– Он человек пылкий, но добродушный, любитель прекрасного пола, музыки, стихотворства, жадный славы, почестей, как обыкновенно молодые люди хорошего воспитания и происхождения. Он всеми любим и имеет множество друзей между знатным юношеством.

– Меховецкий! ты должен мне оказать услугу: подружись с Осмольским и постарайся привлечь его на нашу сторону обещаниями наград и почестей. Я хочу устроить прислугу царскую для моей невесты, когда отправлюсь с войском в Москву, и намерен поручить Осмольскому начальство над телохранителями.

– Помилуй, царевич! Я тебе слегка намекнул о любви его к Марине, то теперь должен уведомить, что никто не сомневается в том, что они взаимно любят друг друга. Какие из этого будут последствия?

– Мир и согласие в доме! У меня есть свои виды, любезный Меховецкий. Ты все узнаешь после. Теперь только постарайся привлечь Осмольского на мою сторону и предложи ему службу при дворе будущей Московской царицы.

Польская мелкопоместная шляхта. Набор войска. Панский пир.

Возле рогаток города Львова, со стороны Люблина, сидели три городские стражника в оборванных епанчах, в измятых поярковых шляпах с длинными полями и в ожидании товаров и пошлины ели ложками из одного горшка гретое пиво с сыром и сметаной, прикусывая жидовские крендели. Вдруг поднялась пыль на Люблинской дороге; стражники схватили свои алебарды и поспешно допили пиво чрез край. Пыль приближалась, и они увидели толпу конных и вооруженных людей, которые скакали во всю прыть.

Первый стражник. Что это за люди? Уж опять не хотят ли ввезти силою товаров, не заплатив королю пошлины?

Второй стражник. Бог ведает! Дороги ныне полны всякой сволочи. Собирают войско противу шведа и москаля.

Всадники приблизились к рогаткам. Это были толстые, высокие, краснолицые люди с длинными усами. У каждого была сабля; многие имели за плечами ружье, обвязанное бараньей шкурой шерстью вверх. Некоторые из всадников имели пистолеты. Большая часть одеты были в жупаны толстого сукна или крашеного холста темных цветов, подпоясаны кожаными кушаками с медною пряжкой напереди, в суконных шапках с бараньими околышами. Некоторые имели на плечах старую суконную епанчу, другие медвежью или волчью шкуру шерстью вверх. Иные были в старых желтых и красных сапогах, а другие в простых мужичьих ходоках (48). Все сидели ловко и крепко на конях.

Толпа остановилась, а вперед выехал человек огромного роста, средних лет, с длинными черными усами. Он был в поношенном кунтуше и жупане, в длинной синей епанче и на голове имел баранью шапку с длинными висячими концами.

Передний всадник. Гей, вы, стражники, отворяйте рогатки! Скорей, мошенники, королевские слуги!

Стражник (идет отворять рогатку). Да будет восхвален Иисус Христос!

Передовой всадник. Во веки веков, аминь!

Стражник. А куда едут господа рейтары?

Передовой всадник. А тебе какая нужда, осел? Видишь, что в Львов. Ты, верно, не знаешь еще конфедератов! Не одного вашего брата, слугу королевского, мы так проучили, что он и теперь пляшет, повиснув на дереве.

Стражник (в страхе). Попытка не шутка, а спрос не беда! Просим прощения.

Передовой всадник. Ничего, прощаем! Видно, что ты трус и дурак! Хотя бы вам, однако ж, и не следовало прощать, потому что все вы, горожане, обыкновенно придерживаетесь королевской партии. Скажи-ка, где здесь собираются конфедераты?

Стражник. Какие конфедераты?

Передовой всадник. Какие конфедераты! Такие, которые соединяются и составляют конфедерацию противу короля. Не знаешь, что ли?

Стражник. У нас не слышно ни о какой конфедерации и нет никаких конфедератов.

Передовой всадник. Это что значит? Говори правду, осел, а не то изрубим в куски! – Как нет конфедератов? Иосель, жид, арендарь пана Конецпольского, был в прошлую пятницу перед шабашом в Львове и видел, как на всех улицах шляхта составляла конфедерацию и вооружалась противу короля. Даже господа конфедераты побили крепко этого жидка за то, что пан его корчмы приятель королевский.

Один всадник из толпы. Что вы теряете время в разговорах с этим плебеем, пане Михаила! Что эти мещане разумеют в шляхетских делах? Вот какой-то шляхтич едет из города, спросим у него!

В это время подъехала к заставе огромная бричка, крытая холстом, запряженная пятью лошадьми, из которых две были в дышле, а три рядом спереди. Извозчик сидел верхом на дышловом коне и управлял тремя передними одною вожжой, похлопывая длинным бичом. Бричка устлана была перинами, между которыми торчали головы сахару, бутыли, а напереди виден был бочонок. По бокам лежали ружье, сабля и пистолеты. Толстый усатый шляхтич сидел на перинах, завернувшись в епанчу и насунув высокую шапку на глаза.

Передовой всадник (добыл рожка из-за пазухи, подъехал к бричке и попотчевал шляхтича табаком). С позволенья вашего, милостивый государь! Нельзя ли спросить вас о некоторых обстоятельствах политических, касающихся до нашего шляхетского состояния? Я есмь Михаила Пекарский, ротмистр Черской земли (при сем покручивает усы). Имя мое, верно, вам известно. Не хвалясь, скажу, что я был первым наездником в конфедерации пана Самуила Зборовского, которому пан Ян Замойский отрубил голову в Кракове; не последним также был я в конфедерации Христофора Зборовского при покойном короле и на элекцийном Сейме держался партии их же, Зборовских, и дал мой голос в пользу князя Австрийского Максимилиана. Если б его немцы не струсили под Бычиной и не дали побить себя пану Замойскому, то Максимилиан был бы королем, а Михаила Пекарский, ротмистр земли Черской, был бы кастеляном или воеводою (49). Но не в том дело. Я завсегда защищал вольности шляхетские, как следует digno republicae civi (т. е. достойному сыну республики), и когда целая Польша признала шведа королем, я один протестовал противу этого выбора и удалился в деревню, чтоб не быть участником постыдного дела. Господа сенаторы продают наши вольности шляхетские бабам, окружающим короля. Известно, что он связался с Австриею, посылает казаков на помощь немцам (черт их побери!), для того что немцы обещали ему уничтожить права наши избирать королей и заставить нас при жизни короля признать наследником королевича Владислава. При всем этом король нарушает права шляхты и братского равенства, составляя ординации и позволяя принимать чужеземные титулы и ордена (50). Видите ли, что мы хорошо знаем политические дела наши так же, как умеем владеть саблею! При сем случае имею честь рекомендовать вам приятеля моего, Бонавентуру Цециорку, герба сорвикаптур (51), шляхтича от потопа, славного наездника, привязанного душою и телом ad jura et privilegia praeclarae gentis Polonae (т. е. к правам и привилегиям польской нации). Пан Бонавентура Цециорка служил со мною во всех конфедерациях, сжег в имениях пана Замойского и королевских двадцать шесть корчем вместе с жидами, разбил и выпил семьдесят шесть погребов в имениях приятелей королевских!