– Вот наши подвижные крепости и наш подвижной лагерь! – сказал Меховецкий. – В сухопутных походах мы кладем на телеги съестные припасы и военные тяжести, запрягаем волов или лошадей и идем, прикрывая телеги и прикрываясь ими в случае нападения. Пешие казаки стреляют из-за телег, как из-за шанцев, и удерживают натиск конницы неприятельской. Наша конница находит убежище в средине четвероугольников, если не устоит противу неприятеля, и пока она оправится, ружейные и пушечные выстрелы занимают врага. Сказать правду, запорожцы лучше сражаются пеши, нежели на конях. Во время бунта Наливайки мы видели примеры, что двести польских всадников разбивали 2000 казаков, но зато сто казаков в таборе, то есть за телегами, не боятся 1000 поляков (62). На лодках казаки еще смелее. Эти таборы особенно пригодны нам в беспрерывных наших войнах с татарами, которые не умеют сражаться пешие, неохотно идут на огонь и не имеют пушек в своих набегах. Телеги наши так устроены, что дышло можно прикреплять к обеим сторонам; оттого мы можем подвигать наш табор в разные направления с большим удобством. Телеги наши всегда прикрываются сырыми кожами, которые смачиваются при всяком удобном случае, и это предохраняет нас от татарских стрел с огнем.

– Многие европейские полководцы и даже древние римляне употребляли обозы для защиты войск в чистом поле, – отвечал Лжедимитрий, – но чтоб строить особенно огромные обозы для войны, тогда как другие войска стараются иметь их как можно менее, есть дело местности; честь и слава тому, кто умеет пользоваться местностями и обстоятельствами! Против татар, без сомнения, это прекрасная оборона, но против войск регулярных слабая защита!

– Но где же эти регулярные войска! – возразил Меховецкий. – Московское войско храбро, но сражается почти в таком же беспорядке, как и татары. Турки – сброд без всякого понятия о военном ремесле…

– Правда твоя! – отвечал Лжедимитрий. – Пока запорожцы будут иметь таких соседей, таборы их останутся превосходною выдумкою. Все хорошо в свое время и в своем месте!

Возвратись в свою хижину, Лжедимитрий застал казака, присланного от кошевого, который велел ему явиться к себе. Уже смеркалось, и Лжедимитрий пошел сквозь ряд огней, оглушаемый криками пьяных своих товарищей. Он удивлялся одному только, что вино не порождало драк и ссор в этих диких толпах, а возбуждало одно веселие. Братство и дружество строго было соблюдаемо между запорожцами, и если б один осмелился обидеть другого, то нашел бы немедленно тысячи противников, которые наказали бы его за нарушение равенства и доброго согласия.

– Садись, Дмитрий! – сказал атаман, – и выпей со мною чарку.

Лжедимитрий извинился, сказав, что не может переносить крепких напитков, и сел на скамье.

– И то добре! – возразил кошевой. – А мы, грешные, так пьем, пока нечего делать. Послушай, брате Дмитрий! Приятель наш, поп Михайло, писал ко мне, что ты молодец ученый и знаешь разные книжные науки. И то добре! Мы люди неученые, а знаем кое-как свое дело, как пригодно воевать и как управлять своею братьею. Хоть в книгах для нас темно, как в ночи, но мы любим книжных людей, когда они не хвастаются своим знанием. Хочу поговорить с тобою о важных делах, но прежде спрашиваю: тверд ли ты на языке?

– Испытай – узнаешь, – отвечал Лжедимитрий.

– За это люблю! – примолвил атаман. – Еще спрашиваю: боишься ли ты смерти?

– Если б боялся, то не пришел бы к тебе искать опасностей.

– И то добре! – сказал атаман. – Но испытывал ли ты себя когда-нибудь? Ведь, иногда голова хочет, а сердце дрожит да держит волю, как медведя на привязи. Сказываю тебе вперед: страшно заглянуть в глаза смерти.

– Я уж не раз видел ее с глазу на глаз, – отвечал, улыбаясь, Лжедимитрий, – и мы расставались с ней добрыми знакомцами.

– Итак, и это было с тобою? – сказал атаман. – И то добре! Вот-те бумага; тут написаны все города, моря и реки, и видишь, как красно размалеваны! Посмотри-ка, далеко ли от устья Днепра до турецкого города Трапе-зунда?

Лжедимитрий развернул карту с латинскими надписями и стал размеривать по масштабу расстояние мест, употребляя согнутую тростинку камыша вместо циркуля.

– Прямым путем около тысячи верст, а по берегам в полтора столько, – сказал он.

– Написано ли тут, как богат этот город Трапезунд и много ли в нем жителей? – спросил кошевой.

– Это здесь не написано, но я знаю, что город богат и имеет до 30000 жителей, – отвечал Лжедимитрий.

– И то добре! – сказал атаман. – Нам нужны деньги, и я хочу поочистить этот город Трапезунд, – примолвил он, улыбнувшись, и выпил чарку водки.

– Разве у тебя есть корабли? – спросил Лжедимитрий.

– А на кой черт мне корабли! – возразил кошевой хладнокровно, закусывая сухарем. – Я люблю топить и жечь корабли, а не ходить на них.

– Да ведь без кораблей нельзя и добраться до Трапезунда, – сказал Лжедимитрий. – Надобно проплыть поперек почти все Черное море; как же ты хочешь попасть туда?

– Уж конечно не на крыльях и не на облаках, а по-казацки, на наших чайках, – сказал кошевой, наливая себе другую рюмку водки.

– Черное море глубокое и бурное, особенно в нынешнее время, – возразил Лжедимитрий, – чайки твои разнесет, как щепы, по морю.

– Ну, вот ты говорил, что виделся с смертию глаз на глаз, а теперь запел другое! Видно, ты встречал смерть сухую, а не мокрую, когда боишься моря, – сказал атаман, грызя сухарь и улыбаясь.

– Я не боюсь ни сухой, ни мокрой смерти, – возразил Лжедимитрий, – но почитаю долгом сказать тебе, что знаю. На лодках ходят по рекам, а в море на кораблях.

– А мы так люди небогатые, кораблей не имеем, а пойдем туда же на лодках, куда другие ходят на кораблях, – сказал атаман. – Куда пролетит птица и проплывет рыба, туда проберется и запорожец. Слышишь ли, Дмитрий!

– Слышу и готов идти с тобою куда угодно, – сказал Лжедимитрий.

– И то добре! У нас есть стрелки, которые показывают северную сторону, есть часы и вот эта бумага, да еще и другая побольше, на которой расписано одно Черное море. Я возьму тебя с собою, слышишь ли, чтоб ты вел нас по этой бумаге. Только до поры молчи и не сказывай, куда пойдем, чтоб кто-нибудь не проболтался на дороге к морю.

– Благодарю тебя за выбор, – сказал Лжедимитрий. – А где ж наши ладьи?

– В лесу, на пнях! – отвечал кошевой, улыбаясь и налив третью рюмку водки.

– Итак, мы пойдем в поход на будущую весну? – сказал Лжедимитрий.

– Чрез две недели, приятель! – возразил атаман. – Деньги мне нужны для войска на зиму. Чрез шесть недель мы будем обратно в Сечи, исключая, однако ж, тех, которым придется заснуть навеки на турецком берегу или приютиться на дне морском. Кому добыча, а кому смерть! И то добре! Прощай, ступай спать. Завтра потолкуем более.

Морской набег запорожцев. Взятие турецкого корабля. Опустошение Трапезунда. Битва. Выезд из Сечи.

Две недели провели запорожцы в совершенном бездействии, между тем как отряд искусных ремесленников и опытных в постройке судов казаков работал на берегу Днепра, в месте, называемом Войсковое Щебевище (63). Наконец, посланный от войскового обозного, присматривавшего за работами, донес атаману, что суда готовы. На другой день был назначен поход из Сечи к судам. Того же вечера при огнях поставили на паромы пушки, заряды, запасное оружие и бочки с сухарями, с пшеном и саламатой. Казаки запаслись одеждой, то есть каждый взял на дорогу одну пару платья и одну рубаху; осмотрели ружья и пистолеты, навострили сабли. Ночь провели в веселии, прощаясь с остающимися товарищами. Всего назначено было к набегу восемь тысяч самых удалых казаков. Они почитали себя счастливыми сим выбором и охотно шли на опасности, как на пир.

С восхождением солнца заблаговестили во все колокола, и все войско собралось на площади вокруг церкви. Под открытым небом стоял налой, пред которым священник совершал молебствие с коленопреклонением, окропил святою водой знамя атаманское и допустил приложиться к кресту всех отправляющихся в поход. После молебна кошевой атаман Герасим Евангелик выступил на средину и произнес речь к войску.