Федор Сологуб (1863–1927) «Люблю тебя, твой милый смех люблю…» Люблю тебя, твой милый смех люблю, Люблю твой плач и быстрых слез потоки. И нежные, краснеющие щеки, – Но у тебя любви я не молю. И, может быть, я даже удивлю Тебя, когда прочтешь ты эти строки. Мои мечты безумны и жестоки, И каждый раз, как взор я устремлю В твои глаза, отравленное жало Моей тоски в тебя вливает яд. Не знаешь ты, к чему зовет мой взгляд. И он страшит, как острие кинжала. Мою любовь ты злобой назовешь, И, может быть, безгрешно ты солжешь. «Я – бог таинственного мира…» Я – бог таинственного мира, Весь мир в одних моих мечтах. Не сотворю себе кумира Ни на земле, ни в небесах. Моей божественной природы Я не открою никому. Тружусь, как раб, а для свободы Зову я ночь, покой и тьму. 28 октября 1896 «Люблю блуждать я над трясиною…» Люблю блуждать я над трясиною Дрожащим огоньком, Люблю за липкой паутиною Таиться пауком, Люблю летать я в поле оводом И жалить лошадей, Люблю быть явным, тайным поводом К мучению людей. Я злой, больной, безумно мстительный. Зато томлюсь и сам. Мой тихий сон, мой вопль медлительный – Укоры небесам. Судьба дала мне плоть растленную, Отравленную кровь. Я возлюбил мечтою пленною Безумную любовь. Мои порочные томления, Все то, чем я прельщен, – В могучих чарах наваждения Многообразный сон. Но он томит больной обидою. Идти путем одним Мне тесно. Всем во всем завидую И стать хочу иным. 1902 Ирина Помнишь ты, Ирина, осень В дальнем, бедном городке? Было пасмурно, как будто Небо хмурилось в тоске. Дождик мелкий и упорный Словно сетью заволок Весь в грязи, в глубоких лужах Потонувший городок, И тяжелым коромыслом Надавив себе плечо, Ты с реки тащила воду; Щеки рдели горячо… Был наш дом угрюм и тесен, Крыша старая текла, Пол качался под ногами, Из разбитого стекла Веял холод; гнулось набок Полусгнившее крыльцо… Хоть бы раз слова упрека Ты мне бросила в лицо! Хоть бы раз в слезах обильных Излила невольно ты Накопившуюся горечь Беспощадной нищеты! Я бы вытерпел упреки И смолчал бы пред тобой, Я, безумец горделивый, Не поладивший с судьбой, Так настойчиво хранивший Обманувшие мечты И тебя с собой увлекший Для страданий нищеты. Опускался вечер темный Нас измучившего дня, – Ты мне кротко улыбалась, Утешала ты меня. Говорила ты: «Что бедность! Лишь была б душа сильна, Лишь была бы жаждой счастья Воля жить сохранена». И опять, силен тобою, Смело я глядел вперед, В тьму зловещих испытаний, Угрожающих невзгод, И теперь над нами ясно Вечереют небеса. Это ты, моя Ирина, Сотворила чудеса. 1892 Расточитель Измотал я безумное тело, Расточитель дарованных благ, И стою у ночного предела, Изнурен, беззащитен и наг. И прошу я у милого Бога, Как никто никогда не просил: – Подари мне еще хоть немного Для земли утомительной сил. Огорченья земные несносны, Непосильны земные труды, Но зато как пленительны весны, Как прохладны объятья воды! Как пылают багряные зори, Как мечтает жасминовый куст, Сколько ласки в лазоревом взоре И в лобзании радостных уст! И еще вожделенней лобзанья, Ароматней жасминных кустов Благодатная сила мечтанья И певучая сладость стихов. У тебя, милосердного Бога, Много славы, и света, и сил. Дай мне жизни земной хоть немного, Чтоб я новые песни сложил! «Пылают мрачно адовы…» Пылают мрачно адовы Разверстыя врата. Святая в кольца гадовы Обитель обвита. Над тихою лампадою Померкла синева. Под старою оградою Огнем сожглась трава. Но чую дуновение Прохладных райских рос И знаю – в дни гонения Придет к земле Христос. Свершатся упования, Крестом мы победим, И вражьи беснования Развеются, как дым. 26 января 1918 |
