Вы вот сказали, что побороть слухи можно только еще более дикими слухами. Вы отражали нападки прессы таким способом?
В какой-то момент все итальянские газеты как безумные закричали о том, что Клаудию Кардинале сбил грузовик, и она находится в критическом состоянии. Один истеричный итальянский журналист даже умудрился разыскать меня в Икитосе, а чтобы туда дозвониться иногда требовалось двое суток. Помню, как он в страшной ажитации принялся меня расспрашивать о Клаудии, а я спокойно ему ответил, что мы буквально пару минут назад обедали с ней в ресторане, и она была в полном здравии. Но вышло только хуже, и вскоре мы узнали, что «новость» о несчастном случае стремительно разносится по миру. Два дня спустя тот же журналист снова звонит мне из Рима, и тут меня посещает вдохновение. Я говорю ему: «Сэр, не пишите, пожалуйста, что актриса серьезно пострадала. На самом деле все куда хуже. Клаудию Кардинале не просто сбил грузовик: пьяный мерзавец, который был за рулем, надругался над ней, пока она находилась без сознания». В трубке повисла тишина, а потом раздались гудки. После этого в газетах больше не появилось ни одной строчки о Клаудии и грузовике.
Вы сказали, что слухи преследовали вас десять лет. Вас это беспокоило?
Мне было плевать на слухи — и тогда, и позднее. Время все утрясает, расставляет верные акценты, есть у него такое свойство. Не всегда, но как правило.
Надеюсь, наша книга внесет свою лепту.
Нет, мы же делаем книгу не с этой целью. Авторитетнее всего обвинения опровергает, я думаю, сам фильм. Есть эпизод, когда Фицкарральдо рассказывает историю о французе, который был первым белым, увидевшим Ниагарский водопад, еще до колонизации. Когда он вернулся и рассказал о том, что видел, никто ему не поверил. «Какие у тебя есть доказательства?» — спросили его. «Я видел это своими глазами — вот мое доказательство!» — отвечал он. Я и многие другие своими глазами видели, как снимался «Фицкарральдо». Но, что примечательно, в каждой газетной статье я читал о Вернере Херцоге, который имел со мной очень мало общего. Да и пусть. Я чувствую себя в безопасности, я огражден от слухов щитом из ненастоящих Херцогов. Давайте лучше наплодим еще этих двойников-марионеток. Я не поскуплюсь.
Следующий фильм, «Баллада о маленьком солдате», тоже принес вам немало неприятностей. Почему вы стали снимать картину о восстании против сандинистов никарагуанских индейцев мискито, ранее поддержавших сандинистов в свержении режима Сомосы[81]? Пожалуй, это самая политическая ваша работа.
Позвольте, я вас поправлю. Это фильм о детях на войне, а не о сандинистах и не о Сомосе. Съемки проходили в Никарагуа, и левые догматики — для которых сандинисты в то время еще были священной коровой — отказывались признать, что я работаю не на ЦРУ. Но это вовсе не «политическое» кино. Мой друг, Денис Райхле, начал снимать фильм о детях-солдатах, но дело не двигалось, и тогда он обратился за помощью ко мне. Так все и получилось.
Расскажите о Райхле.
Он фотограф и журналист, полжизни проездил по самым труднодоступным уголкам Земли, писал «изнутри» об угнетенных меньшинствах. Отважный и в тоже время рассудительный человек, повидал на своем веку гражданские войны и мятежи, пять месяцев провел в плену у камбоджийских «красных кхмеров». Райхле — сирота, в четырнадцать лет его призвали в фольксштурм[82], подразделения, сформированные по приказу Гитлера в последние месяцы войны для защиты Берлина. Туда набирали всех, даже детей. Райхле чудом уцелел. Он родом из Эльзаса и после войны принял французское гражданство. Приняв во внимание его военное прошлое, Райхле отправили в Индокитай, где он участвовал в битве при Дьенбьенфу.
Я не знаю другого столь же бесстрашного человека. Он отправился в Восточный Тимор, сразу после того как португальцы ушли из своей бывшей колонии, и там начались массовые убийства, люди гибли сотнями и тысячами. Никто не осмеливался походить к берегу, и тогда он спрыгнул с рыбацкой лодки и последний километр преодолел вплавь, держа камеру над головой. У него за плечами тяжелый опыт, и он инстинктивно чувствует опасность — потому что опасность подстерегает его всю жизнь. Как-то раз в Анголе, где земля нашпигована минами, он ехал на джипе по проселочной дороге и увидел детей, сидящих в тени большого дерева, совсем рядом с городом. Когда он подъехал ближе, дети вдруг заткнули уши пальцами. Денис нажал на тормоз, и машина остановилась в шести футах от мины. Он вовремя догадался, что ребятня хочет посмотреть, как он взлетит на воздух. Денис Райхле — самый методичный человек из всех, кого я знаю, поэтому он и жив до сих пор.
Какова историческая подоплека фильма?
Традиционно общественным строем мискито был примитивный социализм. Потом они стали воевать против Сомосы на стороне сандинистов, сандинисты захотели помочь индейцам построить «настоящий» научный социализм, и в попытке реорганизовать сельские общины согнали все население с целой полосы индейских земель на границе с Гондурасом и разрушили до основания шестьдесят пять городов и деревень. Сандинисты объясняли свои действия тем, что хотели превратить регион в военную зону для обороны от повстанцев «контрас». И конечно, после этого кошмара, что учинили сандинисты, индейцы отошли от них[83].
Нашлись те, кто считал, что раз я показываю, как девятилетние дети воюют против сандинистов, я, вне всяких сомнений, американский империалист. Никто не допускал мысли, что нарушаются права и свободы индейцев, хотя позднее это признали даже сами сандинисты. «Баллада о маленьком солдате», вообще говоря, принесла ощутимую пользу, потому что какое-то время спустя сандинисты предложили мне показать фильм в Никарагуа, и через несколько лет политика в отношении индейцев в известной мере изменилась. Но поскольку в моем фильме все честно, все как есть, после выхода «Баллады» на экраны меня немедленно обвинили в пособничестве ЦРУ.
Интеллектуалы не в состоянии были понять, что я не снимаю фанатичные фильмы о политике, и никто из них не взял на себя труд разглядеть, о чем же на самом деле это кино. Вместо этого они спроецировали на «Балладу о маленьком солдате» собственные политические представления. В то время ни для кого не было секретом, что США ведет активную борьбу с социалистическими режимами в Центральной Америке, но моя картина ни в коем разе не является обсуждением внешней политики Штатов. Главное в фильме — люди. Работая над «Балладой», я многое понял. Например, когда говорил с девочкой, которая рано утром вышла из деревни с винтовкой и вернулась очень гордая собой, потому что обменяла оружие на курицу. В этой войне под натиском современных орудий убийства погибала традиционная культура. Что проку говорить об этом в политическом или военном контексте? Центральной темой для меня были дети-солдаты, так что я теоретически мог бы снимать и в других странах, в Либерии или в Камбодже. Когда девятилетний мальчик идет воевать, политическое содержание отходит на задний план. Маленькие солдаты — это такая трагедия, что детали роли не играют. По-моему, двадцати процентам солдат мискито не исполнилось и тринадцати, а были и совсем малыши. Самое интересное, что все дети были добровольцами — каждого взять в руки оружие заставила личная беда. Я подошел к одному мальчику-бойцу: он был в таком шоке, что едва мог говорить. Его братьев, одному было два года, другому шесть, и отца, — всех убили, мать изрубили в куски прямо на его глазах. Он еще не прошел подготовку, но хотел завтра же идти в бой и убивать. К моменту выхода фильма многих из этих детей уже не было в живых.
