— Радуйся, превосходнейший, — сказала она.

   — Пусть вечно живёт Божественная Правительница, — с привычным достоинством поклонился он.

   — Войди. Закрой за собой дверь. Я хочу тебе кое-что сказать, и это не должны слышать ничьи чужие уши. — Когда он остановился перед ней, Хатшепсут посмотрела оценивающе на его лицо, неуверенная, успокаивает или волнует её непоколебимое спокойствие этого человека. — Превосходнейший, — медленно начала она, — я поставлю перед тобой задачу, которую нужно решить. Ты — благочестивый и умный человек. Я думаю, что ты сможешь разрешить её — если согласишься.

   — Мои слабые силы в вашем распоряжении, Сиятельнейшая.

   — Эта проблема касается сына Немощного, ребёнка, который сейчас подплывает к причалу дворца. Он прибыл из Вавилона, превосходнейший. С пяти до одиннадцати лет — годы, формирующие человека, — он провёл в стране, которая не знает Ра.

Верховный жрец несколько секунд всматривался в её лицо, а затем сказал:

   — Счастье для царевича — и для Египта, — что Ваше Сиятельство в течение первого времени будет регентом при нём...

   — Это действительно счастье, хотя вряд ли он будет так считать. Но я одна могу обучить его всем необходимым священным и государственным делам.

   — О, что касается этого, Сиятельнейшая царица может полностью положиться на меня и моих людей — мы поможем ему освоить священные правила. Я понимаю, что вас беспокоит. Умоляю, доверьтесь мне. Любые ошибки, которые он будет поначалу допускать в таких ритуалах, как, скажем, еженедельное жертвоприношение, не будут известны никому, кроме меня и нескольких доверенных помощников. Поверьте, я полностью понимаю вас

   — Нет, превосходнейший, ты не полностью меня понял, — раздражённо возразила Хатшепсут. — Я считаю, что ребёнку, воспитанному дикарями, потребуется гораздо больше, чем осторожные подсказки, прежде чем он станет пригодным для вступления на трон Гора. Я думаю, что он должен пройти полное обучение у писцов и жрецов в здравой обстановке строгой и набожной жизни — такое обучение он сможет пройти только в храме. И всё это ему нужно не после, а до того, как его провозгласят наследником.

   — Как я понял Ваше Сиятельство — возможно, опять не до конца, — это значит, что провозглашение будет отложено на несколько месяцев?

   — Несколько лет, — отчётливо произнесла Хатшепсут.

Неподвижные черты лица жреца не изменились, но взгляд его проницательных тёмных глаз осторожно пробежал по её лицу.

   — Понимаю, — пробормотал он. — Простите моё любопытство, но согласились ли на это министры? Я, кажется, слышал, что господин Кенука говорил...

   — Превосходнейший, господин Кенука — главное препятствие для решения нашей задачи. У него большие обязанности — и малый разум. Разумный человек не станет выступать против решения дочери Солнца. Умный человек — такой, например, как ты, Халусенеб, — не совершает поступков, которые принесут ему страшный вред в будущем, но может понять, что он должен сделать сегодня для того, чтобы потом это принесло ему пользу.

   — Понимаю, — сухо сказал Халусенеб. — А теперь — в чём состоит задача?

   — В том, чтобы избавить меня от вмешательства этого ребёнка — так, чтобы я смогла отобрать у господина Кенуки его хозяйство и титулы и добавить их к твоим.

Хапусенеб посмотрел на неё умными усталыми глазами и слабо улыбнулся.

   — Что-то такое я уже слышал, — сказал он. — Кажется, что подобную задачу я решил несколько лет тому назад.

   — Что ты выберешь? Если ты возьмёшься за неё, твой выбор будет работать на тебя ещё долгие годы.

   — Что я выберу? — задумчиво проговорил жрец. — Я думаю, что человек выбирает раз и навсегда. У него не будет второго шанса, хотя может казаться и не так. — Он снова улыбнулся и пожал плечами. — Я повторяю — мои слабые силы в распоряжении Великой Царицы.

   — Ты будешь делать то, что я скажу?

   — Конечно. Об этом не может быть никаких вопросов, не так ли?

Прежде чем она успела ответить, раздался Стук в дверь и приглушённый голос слуги:

   — Они прибыли, Сиятельнейшая. Меня послали спросить, где вы пожелаете их встретить.

   — Их? Нет, я хочу сначала увидеть одного мальчика! — Хатшепсут стремительно подошла к двери и открыла её. — Они уже здесь? Во дворце?

   — В Большом дворе, Сиятельнейшая.

   — Тогда проводите царевича в маленький сад. Я сейчас же приду туда. Визирь Нехси и благородный Сенмут могут подождать меня здесь.

Когда она закрыла дверь, Хапусенеб посмотрел ей в лицо.

   — Каких действий вы ждёте от меня?

   — Отказаться совершить над дикарём обряд помазания наследника.

   — А потом?

   — Потом я пошлю его в храм, чтобы начать образование. Включи его в число новичков, как любого другого парня, желающего стать жрецом. Тогда он будет принадлежать храму, а не дворцу. И держи его там.

Через пять минут она закрыла за собой ворота Царского сада и направилась к востоку. Её путь был совсем недалёк: на южную сторону дворца и по открытой лужайке маленького садика, примыкавшего к Большому двору. Не давая себе возможности для колебаний, она открыла калитку, вошла и остановилась.

Она вошла через боковую дверь. Усыпанная камешками аллея, бегущая под прямым углом к дорожке, на которой она стояла, вела через центр сада к беседке, находившейся поодаль от входа из внутреннего двора. Посредине этой аллеи стоял мальчик. Это должен был быть Тот — должен, так как не мог быть никем другим. Она недоверчиво смотрела на него, а слово «Вавилон» тем временем постепенно наполнялось тревожной и страшной реальностью.

Она много говорила о дикарях Хапусенебу, но подсознательно рассчитывала увидеть складки на безупречном белье, царский локон, свисающий на щёку, и непокорное высокомерие в хмуром взгляде. Теперь же она потрясённо и недоверчиво рассматривала странную, действительно невиданную фигурку. Такого она не смогла бы вообразить, даже если бы попробовала. В нём не было ничего от Египта, ничего от царевича — кроме носа. Он стоял и медленно осматривал окружающее, без высокомерия, без хмурого вида, но с выражением такой растерянности, что её сердце рванулось было к нему, словно это был простой потерявшийся и испуганный беспризорный ребёнок. Она могла бы поверить, что это действительно был беспризорник, отставший от какого-нибудь купеческого судна, — могла бы, если бы не его нос.

«Я должна с ним говорить? — с удивлением спросила она себя. — Он не видит меня. Я должна говорить, идти вперёд и говорить то, что собиралась, кратко и сухо...»

Это был не тот ребёнок, которого она представляла себе, когда готовилась к встрече. Она не ожидала, что он тронет её сердце... ничего из того, что она ожидала увидеть, совсем ничего. Голосом, столь же странным, как и её собственные смятенные чувства, она, запнувшись, позвала:

   — Тот?

Он повернулся и увидел её. На его лице появилось выражение благоговейного узнавания, отчего оно медленно изменилось.

   — Госпожа Шесу! — прошептал он.

От звука старого имени, которым он когда-то её называл, произнесённого со странным новым акцентом, у неё перехватило горло, словно его стиснули рукой. «Бедный ребёнок, бедный ребёнок! — думала она. — Почему он любит меня так же, как тогда...» Против воли она протянула к нему руки.

Он бросился к ней, его босые ноги замелькали, разбрасывая гравий и тихо прошуршав в траве. Через мгновение он оказался в её объятиях и вцепился в неё своими неловкими руками любящего мальчика, как ни один ребёнок, кроме него, никогда не хватался за неё, как не сможет девочка. Безмолвное страстное проявление его любви полностью обезоружило её. Слёзы обожгли её глаза, она почувствовала, что её лицо исказилось, а горло опять нестерпимо сжалось.

«О Боги. Я должна овладеть собой, — подумала она, — что это со мной, я не должна плакать...»

Она взяла его за крепкие маленькие плечи и отодвинула от себя, искривив рот в улыбке. Его глаза тоже были полны слёз, но он радостно улыбался.