Царица? Глаза Хатшепсут следили за неровным полётом пчелы, пока та не нашла проем верхнего света и не растворилась в синеве. Она слышала, что у пчёл есть царицы, которые живут в ульях, как в тюрьме, чтобы рожать малышей. А разве её участь была иной? Владычица Двух Земель... она даже не управляла собственным домом. Аахмес заказывала еду, давала указания садовникам и заправляла всеми делами. Когда Ненни выезжал, носилки Аахмес следовали в процессии вторыми. Когда он проводил приём, Аахмес стояла рядом с ним на Балконе Царских Появлений и бросала золото тем, кого он хотел наградить. И на Еженедельных приёмах были только гости Аахмес, опускающие головы, как положено, и бросавшие острые взгляды на талию Божественной Правительницы...

О, Амон! Сегодня был день приёма. Хатшепсут села в кровати и схватилась за голову. Да будет Великая Царская Супруга плодовита. Да будете вы Матерью Царя... А как сегодня чувствует себя маленькая царевна, наш дорогой ребёнок, так похожая на отца...

Может быть, с ней что-то не так, подумала она, или эти люди действительно непроходимо скучны? Возможно, такими были только высокородные, изящные и знатные. Низкорождённые не скучали. Стоит, например, вспомнить конюхов и кухарок, всё время шутящих во время работы, и лодочников на Ниле, поющих и перебрасывающихся насмешками и остротами. Ну, скажем, тот архитектор по имени Сенмут...

Перекатившись на живот, Великая Царская Жена выдернула лотос из чаши, стоявшей рядом с кроватью, и рассеянно помахала им перед носом. Опираясь на локоть, она взглянула на себя в медное зеркало, висевшее над туалетным столиком. Золотистое изящное тело, резко выделяющееся на белейшем покрывале, чернильно-чёрные волосы и ярко-синее пятно лотоса. Она бездумно передвинула руку, прикрывавшую её левую грудь, чуть-чуть подвинула одну ногу... Какое-то время Хатшепсут с неподдельным интересом рассматривала своё отражение, вяло поднимая кисть руки и расслабленно роняя её, рисуя пальцем узоры на изгибах боков и бёдер. Но вскоре её взгляд переместился, задумчиво уставившись в никуда. Затем она, крепко зажмурившись, перевернулась на спину, широко раскинула вытянутые руки и обняла пустоту. После этого женщина на несколько секунд замерла в напряжённой позе, а затем вздохнула и расслабилась.

«Почему я должна вставать? — подумала она. — На самом деле это абсолютно никому не нужно. Я могу бездельничать здесь с тем же успехом, что и в любом другом месте. Здесь даже будет не так скучно».

И всё же... Она приподнялась на локте, ударила в гонг, висевший рядом с дожем, затем опять легла на спину, засунула руки под голову и принялась болтать ступней из стороны в сторону.

«Надо попробовать давать малышке Нефер козье молоко», — подумала она.

Раздался лёгкий стук в дверь.

— Входи, входи, — резко бросила царица. — Ты не должна стучать, когда я тебя призываю. Поставь поднос... — Она вдруг умолкла. В комнату вошёл Ненни. Он закрыл за собой дверь и стоял, глядя на жену.

   — Ты поздно встаёшь, — сказал он. В хорошо знакомом голосе слышалась скованность.

   — А разве есть для чего вставать? — возразила она, нарочно принимаясь вновь болтать ногой.

Ненни ничего не ответил, но его лицо стало ещё больше похожим на маску, и лишь взгляд перемещался от её болтавшейся босой ступни вдоль всего тела. Подчинившись порыву, она закинула руки за голову и потянулась медленным чувственным движением.

Он отвёл глаза, прошёл через комнату и мимоходом бросил царице лежавшее на стуле платье.

   — Ты уже вызвала рабыню?

   — Да, вызвала, — пропела Хатшепсут. «Почему он не подойдёт и не овладеет мной, раз так меня хочет? — презрительно подумала она. — Нет, он всегда ждёт моего позволения, никогда не требует моей благосклонности, но просит о ней, как бы плохо я себя ни вела. Клянусь богами, он должен брать меня силой, раз называет себя мужчиной!»

Она снова вспомнила грубые сильные руки простолюдина по имени Сенмут и резко села, держа платье в руках.

   — Рабыня сейчас придёт. Когда ты мгновение назад вошёл, постучавшись, я подумала, что это она. Я уверена, что сегодня будет спелый виноград. Ты не хочешь освежить рот вместе со мной?

   — Нет, я ничего не хочу, — пробормотал он.

Она поднялась, завернулась в кусок чистого полотна и бросила на мужа нетерпеливый взгляд.

   — Ну садись, садись. — Когда Ненни опустился на стул, она повернулась к туалетному столику и начала расчёсывать свои густые волосы. — Что привело тебя сюда в этот час? Разве Нехси опоздал на утреннее совещание?

   — Он пришёл рано. Я уже видел его. — Нечто в его тоне заставило Хатшепсут попристальней вглядеться в его зеркальное отражение. — Что-нибудь не так?

   — Какие-то беспорядки в храме. Я не знаю что это. Вероятно, ничего серьёзного.

   — Ты должен был поговорить с этим жрецом вчера. Или с одним из тех, кто приходил раньше.

   — Они приходили лишь с просьбой об аудиенции для Акхема, Верховного жреца. Так мне сказал Нехси. Зачем мне нужно было видеть этих людей? Я очень мало знаю о храмовых делах — лишь то, что касается моих собственных обязанностей. Я рассчитываю, что Акхем управляется с делами жрецов. Но всё же мне говорили, что какие-то жрицы вызывают переполох своими видениями и прорицаниями, призывают к разладу, беспорядкам, открытому сопротивлению и неподчинению высшим...

   — Милосердный Осирис! В храме Амона? — Хатшепсут бросила гребень и повернулась к нему лицом. — Но ведь это серьёзно, Ненни!

   — Возможно, возможно! — Он нетерпеливо взмахнул тощими руками. — Если так, то это дело Верховного жреца и раба Амона. У меня достаточно забот, которые занимают всё время и силы. На моих плечах управление всем Египтом.

«Скорее на плечах Нехси! — подумала Хатшепсут. — На плечах старого Футайи и других министров, которые требуют указаний и не получают их, ожидают решения, пока могут, и оказываются вынужденными принимать их сами. Спасибо Амону, у них широкие плечи, и господин мой отец хорошо их обучил! О боги, если бы я родилась царевичем...»

Она поднялась из-за туалетного столика, подошла к стулу Ненни и со всё возрастающей досадой поглядела на его тонкую сутулую шею, напряжённое лицо, обрамленное полосатым немесом[80], и гордую кобру Египта, свисавшую перед его запавшими ускользающими глазами.

   — Ненни, ты не можешь отказать во встрече Верховному жрецу Амона!

   — Я увижусь с ним. Нехси предлагает, чтобы я дал ему аудиенцию в храме сегодня утром. Это — День жертвоприношения, я буду там в любом случае. Не могу представить себе, что хорошего может получиться, но Нехси настаивает.

   — О, ради сладкого имени Мут! Нехси предлагает, Нехси настаивает. Ты — фараон! Почему ты не можешь выпрямиться, дать указания, стать подобным богу и царю? Ты должен только приказать, и весь Египет подчинится. Ты не можешь всегда сидеть, избегая то одного дела, а то другого, ты должен действовать!

   — А если моё действие окажется неверным?

   — Ты снова беспокоишься об этом?

   — Да, снова. Как обычно. Всегда! — Он поднялся и стоя посмотрел на неё с такой горечью, что она умолкла. — Ты не знаешь этого беспокойства, моя милая Шесу, — сухо сказал он. — Ты не спрашиваешь себя: «Верно это или неверно?», но лишь: «Каким я желаю это видеть?» Так лучше. Значительно лучше, поверь мне. Ты счастливая.

   — Так уж и лучше! — возразила Хатшепсут. Она чувствовала, что не ответила по существу, но не могла придумать ничего другого. «Что он имеет в виду?» — возмущённо думала она. Действительно, царица спрашивала себя только о том, какими бы она хотела видеть вещи и события. Если они были такими, то, значит, были верными. Разве она не дочь Солнца? Она никогда не знала, как обходиться с Ненни, когда он был в таком настроении. Он становился загадкой для неё. — Я не вижу нужды в этих вопросах, — холодно сказала она. — Если у жрецов разброд, то они должны быть наказаны — или их должен объединить новый Верховный жрец.