— Я буду верить ещё несколько часов, — прошептал он. С усилием поднявшись на ноги, фараон вызвал раба, чтобы тот одел его.

Когда ежедневный обряд очищения закончился и приготовления к обряду Посвящения были в самом разгаре, солнце уже стояло высоко. Оно нещадно изливало свой жар на медленно бредущую процессию, на царя и жрецов, занятых в величественном бесконечном действе. Наконец обряд Посвящения Пространства начался. Тутмос, потея в своей жёсткой тяжёлой мантии, стоял с жезлом и цепом перед входом в Тростниковый дом и слушал жреца, читавшего священный рассказ о борьбе Гора и Сета. Колья, установленные в середине чисто выметенного Великого двора, отмечали кусок в сорок локтей — Поле. Вокруг него собрались все участники мистерии: жрецы, представители провинций, певцы, носильщики, писцы.

   — И были Осирис и Сет сыновьями Геба-земли, — жужжал голос чтеца. Он пустился в известную легенду об убийстве Осириса, о том, как Гор, его сын, отомстил за отца, как Гор и Сет боролись за власть над Египтом, как Сет похитил правый глаз Гора. Голоса певцов вибрировали на немыслимо высоких нотах, когда двое мужчин, вооружённых дубинками, выбежали на середину Поля и схватились в шуточном бою.

Вскоре жрец в золотом переднике, с двумя коронами Египта в руках, изображавший Геба, вышел вперёд и встал между противниками.

Тутмос наблюдал за происходящим через пелену усталости.

Полный страха из-за безрезультатного завершения Хеб-Седа и собственной слабости, усиливающейся от жары, он слышал лишь отдельные слова длиннейшего песнопения.

   — И Геб поставил Сета царём Верхнего Египта в Су, где он родился... Гора — царём Нижнего Египта в том месте, где был утоплен его отец... Глаз Гора был возвращён ему, и его мощь возродилась...

Он очнулся от внезапного крика толпы:

   — Смотрите, вот Глаз! Смотрите на мощь Священного сына!

Восторженные крики оглушили фараона, когда Геб в золотом переднике вручил короны обоим соперникам, а те, подняв короны на вытянутых руках, повернулись к фараону. Пантомима окончилась; он вновь отвлёкся от жужжания певцов, но вдруг осознал, что история приближается к завершению:

   — Но сердцу Геба стало больно от того, что Гор получил столько же, сколько и Сет, и тогда Геб отдал всё наследие Гору, сыну своего сына Осириса, его первенцу, открывателю его тела[70]...

Люди с коронами торопливо подбежали к фараону.

   — Пора, Ваше Величество, — прошептал жрец. Тутмос с усилием поднялся, скрестил скипетр и цеп на груди и направился к святилищу Упуата[71] — Открывателя путей, а двое сражавшихся мужчин устремились за ним и скрылись в Тростниковом доме. Толпа с взволнованным шумом подалась назад, чтобы пропустить властелина.

В закрытом со всех сторон, нагретом солнцем помещении стоял тяжёлый дух сохнувшего тростника, из которого оно было сплетено. Внутри ожидал сем-жрец Хапусенеб, державший штандарт Упуата; на специальном столике стоял кувшин с дорогим маслом. Тутмос, согласно ритуалу, обмакнул в кувшин средние пальцы обеих рук и смазал маслом штандарт. По помещению разлился настолько сильный запах мирры, что у него перехватило дыхание, а утомлённые длительным стоянием ноги подкосились.

   — С Вашим Величеством всё в порядке? Если я могу помочь...

   — Нет, ничего... Кажется, здесь слишком душно. Пожалуйста, скажи, чтобы мне принесли немного воды.

Жрец подал знак рабу, и тот стремглав бросился на кухню; сам же Хапусенеб с почтительным поклоном поспешил в заднюю половину здания, чтобы переодеться в одежды для другой церемонии. Тутмос обнаружил, что опирается на сильную чёрную руку неведомо откуда появившегося Нехси, который отослал прочь ритуальную стражу из жрецов и сам повёл фараона в его покои.

   — Всё это пустяки, — пробормотал Тутмос. — Я должен переменить облачение.

Но он был почти в отчаянии.

«О, Амон считает, что я слишком crap для того, чтобы так долго стоять на солнце. Я слишком стар — слишком стар для любого чуда, кроме смерти...»

   — У вас есть время отдохнуть, Ваше Величество, — пробасил глубокий и успокаивающий голос Нехси. — Садитесь сюда, пусть с вас снимут эту тяжёлую мантию. А теперь глоток воды.

Тутмос откинулся в кресле и закрыл глаза. Его сердце стучало как барабан. Он чувствовал, как его тело протирают мокрой прохладной тканью, как губы смочила вода, но его мыслями завладел штандарт Упуата, который, сверкая, как путеводная звезда, двигался перед ним через сутолоку двора, пока не привёл в это убежище. Упуат-волк, великий защитник, изящный и гордый, возвышался над ним на штандарте и крепко держал передними лапами шедшед — непостижимый сфероид, многозначительно напоминающий Мировое Яйцо. Этот образ, как никогда прежде, тронул сердце фараона. Он, фараон, был Гором — а волк тоже был Гором в его ипостаси Старшего сына, открывателя тела. Они были тесно связаны, он и Упуат, мистически неразделимы, как человек и его Ка. Больше того — Упуат был стражем шедшеда, а ведь именно на шедшеде фараоны отбывали в путешествие в потусторонний мир, когда умирали, чтобы вновь войти в чрево Мут, Матери-Земли, и возродиться к новой, лучшей жизни...

   — Упуат ведёт меня, — прошептал фараон. — Освободите мне путь. Я думаю, это продлится недолго.

   — Ваше Величество обращается ко мне? — с тревогой в голосе спросил Нехси.

Тутмос открыл глаза. Над ним склонился Нехси, за его спиной столпились жрецы из ритуальной стражи. Испуг на их лицах заставил фараона вернуться к реальности. Если слабеет фараон, то весь Египет, душа каждого его жителя слабеет вместе с ним. Он вернул лицу обычное сдержанное выражение.

   — Я ничего не говорил, — произнёс он спокойно. — Я чувствую себя освежённым. Прошу тебя, благородный Нехси, помоги мне подняться.

Могучая чёрная рука мгновенно оказалась рядом, и фараон с глубокой признательностью понял, что она будет рядом до тех пор, пока он не встанет твёрдо на ноги. Поднимаясь, он видел, как тревога на лицах окруживших его жрецов сменялась облегчением. Нехси осторожно и незаметно убрал руку.

   — Принесите мне одежды для Посвящения, — приказал Тутмос. Он стоял молча, пытаясь укротить трясущиеся ноги, пока жрецы одевали его. Они вновь считали его сильным. Он должен быть сильным, говорил себе фараон, но будет ли достаточно этого самоубеждения для предстоящего ритуала? Ему придётся дважды, в длину и в ширину, пересечь Поле, причём почти бегом. Выдержат ли его ноги хотя бы одну пробежку?

Тутмос ощутил, что на него надели юбку, ожерелье холодило грудь, ритуальный бычий хвост болтался сзади. Прислужники убрали руки, наступило его время. Он повернулся, вышел из комнаты и двинулся по коридору, где поджидал Хапусенеб, одетый в тунику из шкур, со штандартом Упуата. Глаза фараона остановились на фигурке волка и не могли оторваться от неё. Он безотчётно взял царский цеп, почувствовал, что в другую руку ему вложили свиток папируса, именуемый Секретом Двух Участников, который был волей Геба и обозначал право посвятить пространство Египта божественной короне.

   — Веди меня, Упуат, — прошептал фараон.

Осторожные руки возложили на его голову Белую корону Верхнего Египта. Со взглядом, прикованным к изящной фигурке бога-волка, он прошёл вслед за Хапусенебом в дверь Тростникового дома, в Великий двор. Сияние солнца и крики толпы фараон ощутил как двойной удар. Быстрой подпрыгивающей ритуальной походкой он шёл по длинному раскалённому Полю. Штандарт прыгал перед ним, как блуждающий огонёк; на противоположном конце Поля, казалось, бесконечно далеко, жрица, изображающая богиню Мерт[72], ритмично хлопала в ладоши и пела:

   — Иди, иди... Неси сюда! Неси сюда!

Его глаза слезились от солнечного блеска, в какой-то миг золотой штандарт расплылся и заколебался, затем вновь обрёл чёткость, и фараон достиг конца Поля только для того, чтобы Мерт — жрица ускользнула от него и появилась на западном краю. Штандарт повернул, фараон повернул следом, пытаясь привести мысли в порядок. Когда Тутмос пересёк Поле в ширину, его слух уловил невнятные слова чтеца: