Я поддерживаю обращение Кашага к ООН
7 ноября 1950 года Кашаг[83] и правительство обратились в ООН с просьбой вмешаться и защитить нас. Я одобрил текст этого послания:
«Взоры всего мира обращены сейчас на Корею, в которой международные силы противостоят агрессии. Но никто не замечает, что в далеком Тибете происходят аналогичные события. Мы убеждены, что ни в одном регионе мира агрессия не должна оставаться без ответа, а свобода - без защиты. Именно поэтому мы решили проинформировать Организацию Объединенных Наций о событиях, которые недавно произошли в приграничной провинции Тибета.
Как вам известно, тибетский вопрос в последнее время развивается по тревожному сценарию. Не Тибет является инициатором этого конфликта, который объясняется главным образом захватническими амбициями Китая».
Китайская Народная Республика использовала такую стратегию, чтобы западный мир поверил в ее искренние намерения решить тибетский вопрос мирным путем. Великие государства были в тот момент озабочены угрозой ядерного конфликта с Кореей в центре, а СССР провозгласил свою поддержку маоистскому Китаю. Единственной страной - членом ООН, призвавшей воспротивиться иностранному нашествию в Тибет, оказался в ноябре 1950 года Сальвадор. Тибет столкнулся с отказом Неру[84], тогдашнего индийского премьер-министра, который был озабочен сохранением дружбы с великим северным соседом. Великобритания проявила равнодушие, США решили продемонстрировать осторожность, чтобы не портить отношений с Советским Союзом.
Между тем китайская армия творила бесчинства на территории Тибета, в его восточных районах. Тибетское правительство отправило в Пекин делегацию, чтобы начать переговоры. Но дискуссии оказались краткими, и под угрозой военного наступления на
Лхасу 23 мая 1951 года тибетские эмиссары подписали Соглашение
мирном освобождении Тибета, называемое по-другому Соглашением из семнадцати пунктов, которое означало аннексию их страны Китаем.
По мнению Международной комиссии юристов[85], этот текст, подписанный под угрозой применения оружия, с точки зрения международного права не имеет юридической силы.
Родина-мать - наглая выдумка
Я обычно слушал передачи пекинского радио на тибетском языке. Однажды, когда я был в комнате один, вдруг услышал, как какой-то гнусавый голос объявил, что представителями правительства Китайской Народной Республики и так называемым «региональным тибетским правительством» только что подписано Соглашение из семнадцати пунктов по мирному освобождению Тибета.
Я не поверил своим ушам. Я хотел побежать, позвать всех, но не смог подняться со стула. Диктор вещал, что «в течение последнего столетия агрессивные империалистические силы наводнили Тибет, чтобы предаться разного рода злоупотреблениям и провокациям». «В результате чего, - прибавил он, - тибетский народ оказался подвергнутым бесчисленным рабским страданиям». Мне стало физически плохо от этой смеси невероятной лжи и пропагандистских фантазий.
Но худшее было впереди. Радио объявило, что согласно первому пункту соглашения, тибетский народ возвращается в лоно «родины-матери». То, что Тибет может вернуться в лоно какой-то родины-матери, было наглой выдумкой! Тибет никогда не был частью Китая. Наоборот, он мог бы претендовать на некоторые просторные китайские территории. Наши народы и с этнической, и с расовой позиции разные. Мы говорим на разных языках, наша письменность не имеет ничего общего с китайскими иероглифами.
Больше всего меня беспокоило то, что тибетские посланцы не имели полномочий подписывать документы от моего имени. Они должны были только провести переговоры, а государственные печати хранились у меня.
Далай Лама оказался перед дилеммой. Один из его близких, старший брат Такстер Ринпоче, покинул монастырь Кумбум и вошел в контакт с иностранными дипломатическими миссиями в Калькутте. Он был убежден, что американцы не потерпят коммунистической экспансии китайцев и что они придут сражаться за Тибет. Зная, что американцы уже ввязались в корейскую войну, Далай Лама сомневался, что они пойдут на открытие второго фронта в Тибете. Кроме того, осознавая значительное численное превосходство населения Китая, он опасался, что военный конфликт, даже если его поддержат иностранные армии, окажется длительным и убийственным. Чтобы избежать кровопролития, юный Далай Лама решает встретиться с китайскими руководителями. Он надеялся вступить с ними в диалог и договориться.
Личность Мао меня впечатлила
Несмотря на сложность отношений с Китаем, в 1954 и 1955 годы я ездил в эту страну. Открылся исключительный случай познать иной мир. Кроме того, во время поездки я встретился со многими тибетцами из провинций Кхам и Амдо, получил новый опыт и многое узнал. Я также встречался со многими руководителями, в том числе с президентом Мао Цзэдуном. Впервые я увидел его на публичном собрании. Войдя в зал, где он находился, я прежде всего заметил целую батарею ярких ламп. Мао собственной персоной стоял под ними, спокойно и раскованно. У него не было ауры особо умного человека. Тем не менее, пожимая ему руку, я почувствовал, что от него исходит большая притягательная сила. Он держался дружески, непринужденно, несмотря на протокол.
Мы встречались с ним меньше дюжины раз, в основном во время крупных собраний, но иногда и частным образом. При этом, были ли мы на банкете, или на конференции, он всегда усаживал меня рядом с собой, а однажды даже сам подкладывал мне на тарелку угощение.
Он показался мне одним из самых поразительных людей. Он и физически выделялся среди других. Лицом он был смугл, но его кожа казалась блестящей, словно покрытой косметическим кремом. Его очень красивые руки также сияли тем же странным отблеском, пальцы казались безупречными, а большой палец был очень изящной формы. Я заметил, что ему было трудно дышать, он страдал одышкой. Это, по-видимому, повлияло на манеру его речи, он говорил медленно и четко. Предпочитал изъясняться короткими предложениями, наверное, по той же причине. Его жесты, манеры также были ощутимо замедленны. Чтобы повернуть голову справа налево, ему требовалось несколько секунд, что добавляло ему достоинства и уверенности.
Наша последняя беседа состоялась в его кабинете в 1955 году, накануне моего отъезда. К тому времени я уже посетил несколько китайских провинций и собирался искренне сказать ему, что живо заинтересовался различными проектами по развитию Тибета. Но он наклонился ко мне и прошептал: «Ваше мнение верно, потому что вы - образованный человек. Но поверьте, религия - это яд, у которого два серьезных недостатка: она уменьшает население, потому что монахи и монахини соблюдают безбрачие, и она тормозит прогресс. У нее уже есть две жертвы - это Монголия и Тибет».
После этих слов у меня возникло ощущение, что мое лицо словно чем-то обожгло, и меня охватил сильнейший страх.
Далай Лама покинул Китай, не строя иллюзий. Но он проницательно заметил, что бедствующие люди всегда цепляются за малейшую надежду, и постарался найти хоть какую-нибудь зацепку и договориться с оккупантами, присутствие которых давало себя знать все сильнее, пока его не было на родине.
После подписания Соглашения из семнадцати пунктов Народно-освободительная армия Китая продолжила свое продвижение, заняв Лхасу и Центральный Тибет, нарушив все официально выданные гарантии. Коммунистическая партия Китая приступила к перекраиванию восточных тибетских провинций, передав их в новое административное подчинение в составе Китайской Народной Республики, поскольку Мао в 1955 году решил включить их в «великий прилив социалистических преобразований».
Между 1950 и 1959 годами необходимость содержать оккупационные войска и начало коллективизации земель привели к голоду; при этом людей силой отправляли на строительство стратегически важных дорог. Затем пришел период «большого скачка» 1959 года, и, поскольку демократические реформы сопровождались репрессиями против тибетских руководителей и уважаемых лам, народное недовольство усилилось. Китайские власти увеличили численность своих войск, а вооруженное сопротивление оккупантам на восточных склонах Тибета, в провинциях Кхам и Амдо, обострилось.
