Из других дацанских публичных церемоний следует отметить Цаган-сара, что значит буквально «Белый месяц». По существу это праздник в честь ожидаемого прихода грядущего Будды — Майдари. Праздник носит еще название Майдари-хурала. Мы приведем его описание со слов очевидца 1840 г.

Цаган-сара празднуется ежегодно на новомесячие начала Нового года по монгольскому лунному календарю. Самой церемонии Майдари-хурала предшествуют две недели полупраздничного положения, когда люди ездят друг к другу в гости и большие массы верующих собираются к дацану в ожидании предстоящей церемонии. Накануне самого праздника верующие вынимают бурханов-идолов из сундуков и обряжают их в праздничные одежды. С утра в дацане происходит большой хурал. Прибывает хамбо-лама (высокое должностное лицо в иерархии лам), его привозят ламы на деревянной тележке. В самом дацане происходит освящение «аршияна» — святой воды. Младшие ламы обходят с этой водой сидящих полукружием старших, бросают каждому в горсть несколько капель, а те мочат святой водой глаза, нос и рот; считается, что этим они открывают свои души для приема Майдари. Потом происходит обряд освящения хлеба-зерна; для этого кучки этого зерна бросают на мандалу. Освященное зерно бросают вверх — в жертву многочисленным идолам-бурханам, заполняющим помещение храма. Все это время ламы, находящиеся в храме, поют речитативом молитвенные тексты.

После окончания хурала из алтаря выдвигается громадный ящик со статуей Майдари и с непрестанным пением выносится наружу. Там уже ждет колесница с балдахином, задрапированная тканями. Приведем описание очевидца: «Русские сани (роспуски) на четырех колесах и деревянные кони, выкрашенные зеленой краской, с гривой и хвостом из гаруса и шелка, кони запряжены в русскую упряжь с дугами. Когда шкап с бурханом поставили на колесницу, ламы, схватив концы веревок, прикрепленных к поддону, на котором были утверждены кони, повезли его в ворота, предшествуемые двумя знаменами вроде хоругвей и каким-то восьмиугольным зонтиком с лоскутами и кистями по углам…» За процессией следуют музыканты. Что это была за музыка, можно получить представление из следующего описания того же очевидца: «Оглушительные, как гром, барабаны и малые литавры, сиплые звуки огромных медных труб (бурэ), пискливые гоплины, раздирающие душу удары медных тарелок, звон колокольчиков и бубенчиков». Сопровождаемая этим невообразимым шумом, процессия во главе с Майдари на колеснице двинулась вокруг дацана. Достигнув северного угла его, остановилась, ламы полукругом уселись на войлоке на снегу и повели хурал. Опять пошла в ход святая вода. Потом было проведено церемониальное чаепитие, после чего процессия двинулась дальше, останавливаясь и на остальных трех углах и повторяя ту же церемонию. После этого можно было считать, что подготовка к приему Майдари в земное существование проведена достаточно основательно ³⁰.

Причудливо соединились таким образом в ламаистской обрядности элементы разных культов и религий: и собственно буддийские обряды, и шаманизм полидемонистического культа бон, и формы культа, весьма близкие как по форме своего выполнения, так и по смысловому содержанию к христианству. Достаточно вспомнить в этой связи святую воду, освященный хлеб, в данном случае зерно. То, что молитвы читаются на непонятном в Монголии и в Бурятии тибетском языке и смысл их поэтому недоступен молящимся, тоже не новость. В иудаизме молитвы произносятся на древнееврейском и арамейском языках, неизвестных большинству молящихся, в католицизме литургию служат на латинском. Главный же мотив всего праздника Майдари — эсхатологический — наличествует во многих религиях, где ожидают прихода мессии, двенадцатого имама или махди. Социальный смысл такого ожидания понятен: жить людям тяжело и плохо, вот фантазия и строит образ долженствующего прийти сверхъестественного существа, которое наконец наведет должный порядок.

Количество лам, проживающих в тибетских монастырях, исчислялось в XIX — начале XX в. сотнями тысяч. Почти в каждой семье один из сыновей посвящался духовному служению и по прошествии длительного курса обучения достигал ламской степени. Вначале он становился «банди», или «манджи», — послушником, обязанным в течение ряда лет точно исполнять возложенные на него десять обязанностей и обетов, доказывая право на собственное ламское достоинство. От 15 до 30 лет банди мог получить сан гецюля, связанный уже с 36 обетами, а заодно и новые права. Вершиной иерархии «невоплощенных» лам был сан гелюнга, носитель которого выполнял уже 253 обета. Было бы ошибкой полагать, что каждое возвышение ламы по иерархической лестнице было связано для него, со все более суровым аскетизмом образа жизни. В общем ламы вели очень свободную жизнь, о чем сохранилось много сведений и в народной памяти, и в официальных документах.

Помимо указанных трех ступеней иерархии церковнослужителей в ламаизме существует и система учено-ламских степеней, включающая около 30 наименований. Среди лам этого рода имеются специалисты не только по истолкованию догматов веры, но и по магическим заклинаниям (дарани), по магически-шаманскому врачеванию, по астрологии. Последняя «специальность» была связана с указанием счастливых и, наоборот, неподходящих дней для совершения тех или иных действий. В жизни каждого ламаиста консультация, которую он получал по важному жизненному случаю от ламы, играла существенную роль. Фактически ламы выступали в роли советчиков по всем вопросам жизни и деятельности верующего, а в общественно-политической жизни Тибета они были, как мы уже видели, диктаторами.

Перечисленные выше категории составляют лишь нижний и средний этажи ламаистской иерархии. На этих ступенях ламы еще не являются перевоплощенцами, а представляют лишь самих себя. Над ними стоит высшая категория, каждый представитель которой является хубилганом — воплощением того или другого небожителя. Верх данной пирамиды занимают, конечно, далай-лама и панчен-лама, воплощающие соответственно Авалокитешвару и Амитабу. За ними идут хутухты — ламаистские архиереи, возглавляющие церковную и гражданскую администрацию в отдельных областях страны и составляющие, кроме того, штат высших чиновников при дворах далай-ламы и панчен-ламы. Наконец, низшую ступень категории воплощенцев занимают просто хубилганы, из которых обычно назначаются настоятели монастырей и к которым, помимо того, относятся наиболее почитаемые и старые обитатели этих монастырей.

Таким образом, государственно-церковная система тибетского ламаизма располагала к началу XX в. огромным штатом функционеров, живших за счет народа и составлявших по существу эксплуататорский класс. Его привилегии и положение в обществе основывались на исторически сложившемся безусловном религиозном авторитете.

До недавнего времени считалось, что буддизм проник на территорию современного СССР только в форме ламаизма через Тибет и Монголию. Теперь археологическими исследованиями установлено, что буддизм имел уже известное распространение в Средней Азии в первые века нашей эры и что, очевидно, проникнуть на эту территорию он мог непосредственно из Индии.

Известно, что в Тохаристане, государстве, охватывавшем в раннее средневековье южную часть современных Узбекистана и Таджикистана, в V–VIII вв. буддизм был распространен. Об этом сообщают путешественники того времени ³¹. Больше того, похоже, что в домусульманской Средней Азии он вообще играл довольно большую роль. Ряд археологических открытий, сделанных советскими учеными начиная с 30-х гг., подтвердил это предположение.

Особо существенные открытия были сделаны на холме Кара-Тепе в Туркмении близ города Старый Термез. Там найдены остатки большого буддийского монастыря, существовавшего в первые столетия нашей эры. Монастырь включал в себя помимо наземных построек еще довольно большое количество пещерных сооружений, служивших помимо своего храмового назначения еще и «убежищем», где «спасались» отшельники. В недавнее время был открыт большой монастырь в долине р. Вахш (Южный Таджикистан), известный под названием Аджина-Тепе, относящийся примерно к середине VII в. Был сделан и ряд других открытий, давших основание одному из ученых, производивших эти исследования, В. А. Литвинскому, прийти к такому выводу: «Логично… предположить, что в доисламской Средней Азии буддизм являлся одним из важных компонентов идеологической жизни. Не только в крохотные монастырские кельи и в обширные дворцовые палаты, но и в дом бедняка ремесленника и в лачугу крестьянина — всюду проникала эта религия, во всяком случае, в Тохаристане» ³².