Сетка благополучно спустилась вниз, о чем мне сообщили, три раза дернув за веревку, которую Шапиро назвал «сигнальной». Я полез следом, руки дрожали, в трубе воняло дымом и не хватало кислорода. Кружилась голова. Я спускался, сжимая веревку в руках и переступая ногами по стенке трубы. Получалось медленно, до конца спуска сил могло не хватить. Тогда я попробовал отталкиваться ногами от стенок и скользить вниз. Один раз оттолкнулся и больно ударился боком о стенку, второй раз получилось. Третий раз оттолкнулся – и сорвался. В ту секунду, пока я летел вниз, в черную гудящую бездну, мне вспомнился Вергилий. «Смертный час для них недостижим» – продекламировал он голосом Комина, и гудящая бездна поглотила меня.

Сквозь сон где-то совсем близко я услышал жалующийся голос:

– Он меня вообще ни во что не ставит. Конечно, такой возраст сейчас, рядом мужик нужен, мужчина. Чтоб где надо пример показал, а где надо и рявкнул. Чтоб по-мужски. А я что? Мать для него не авторитет. Хоть в лепешку расшибись, внимания – ноль.

«Валентина, – догадался я. – Опять про сына рассказывает».

Лежать мне было удобно, мягко, лишь немного покачивало. Едем в машине, определил я. Только не открывать глаза! Ни в коем случае не открывать глаза! Это ведь все мне приснилось, и взрыв, и бегство, и чудовищная темная труба. Этого всего не было! Не могло быть! Ведь сейчас так спокойно, голос у Валентины такой родной, такой теплый, хотя, кажется, она вот-вот заплачет. Ну так это она из-за сына… А почему у меня болит нога? Сильно болит левая нога. Значит, все-таки что-то было?

– А мы сейчас вот что сделаем, – раздался голос Комина. – Я скажу ему: Павел, ты знаешь вообще, кто такая твоя мать? Она одна из нас, революционеров, борцов за светлое будущее человечества. Кто такие мы, он сегодня из теленовостей узнает. А ты одна из нас. Более того, ты – наш тайный лидер. Наша Софья Перовская и Вера Фигнер. И он, Пашка, за твою безопасность головой отвечает, пока я не вернусь.

– Да что ты такое придумал!? С ума сошел! – испугалась Валентина.

– Для пятнадцатилетнего пацана это именно то, что надо, – возразил Комин. – Он тебя так зауважает, сама еще не рада будешь.

– Не надо ничего такого говорить, пожалуйста!

– Ладно, на месте разберемся, – сказал Комин. – Должен же я ним, наконец, познакомиться! Должен или нет?

– Должен, – всхлипнула Валентина.

– Вот то-то!

Я открыл глаза. Валентина была рядом со мной на заднем сидении автомобиля. Впереди сидел Комин, за рулем – Лещенко.

– Ой, Володя проснулся! – радостно воскликнула Валентина.

– Очнулся, скалолаз? – Комин повернулся назад. – Как самочувствие?

– Вроде неплохо, – ответил я. – Только нога болит.

– Специалист сказал, что кости целы, – Комин кивнул в сторону Лещенко.

Лещенко посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

– Попробуй пошевелить.

Я выпрямился на сидении и подвигал ногой.

– Больно?

– Терпимо.

– Значит, жить будешь.

– Шапиро твой все предусмотрел, – сообщил Комин. – На случай падения он в трубе заранее маты постелил.

– А он сам где? – поинтересовался я.

– Растворился в тумане, – сказал Комин. – Мавр сделал свое дело, мавр может соскочить. Он, кстати, коробку с часами забрал. Сказал, у вас с ним договоренность была. Была?

– Была.

– Не соврал, значит. Вообще, неплохой мужик. Только нервный очень.

– Станешь нервным, – вздохнула Валентина, – когда такое вокруг, они же тут не привыкли…

Какое-то время ехали молча. За окном потянулись кварталы серых домов.

– А куда мы едем? – Я специально не торопился задавать этот вопрос, чтобы не расстраиваться раньше времени, потому что понимал – утешительного ответа на него быть не может.

– Валю надо к сыну завезти, – ответил Комин.

– Он здесь подрабатывает учеником автослесаря, – пояснила Валя, – еле уговорила, чтоб взяли.

«Или они все сошли с ума, или я», – подумал я.

– Приехали, – Лещенко свернул с дороги и притормозил около гаража под ярким желто-красным рекламным щитом. – Судя по адресу, здесь.

– Здесь, здесь, – подтвердила Валентина.

Комин вышел из машины, открыл заднюю дверь и подал Валентине руку.

– Ребята, у вас на все про все семь минут, – предупредил Лещенко. Комин кивнул, огляделся по сторонам и, придерживая Валентину за локоть, быстрым шагом направился с ней к стеклянной двери гаражного офиса.

Лещенко проводил их взглядом и усмехнулся.

– Ты пока в отключке лежал, пропустил тут бурю страстей. Я им говорю, давайте, когти рвать пора, в горы уходить. А Валентина ни в какую, у меня сын, говорит, мне к нему надо. Слезы, крик. А тут еще Шапиро с часами этими пристал. Даже немного стукнуть его пришлось, чтоб не верещал. – Поймав мой взгляд, Лещенко добавил: – Чисто символически. Без увечий. А с Валентиной-то, так просто не решается. Вот, пришлось везти. Тут, кажется, к свадьбе дело идет. Не в курсе ты?

– Нет, не в курсе, – ответил я.

– Пусть попрощаются, и махнем в горы. У меня там дачка, дня три-четыре отсидимся, пока ситуация прояснится. Там не найдут.

– Кто не найдет? «Смежники»? – вспомнилось зловещее словечко.

– Никто не найдет, – ответил Лещенко.

– А можно подробнее? И, желательно, с самого начала.

– С самого начала, – Лещенко усмехнулся. – Ишь, чего захотел!

Во мне вспыхнула злоба.

– Хватит строить из себя Джеймса Бонда! Чуть не поубивали всех! Какого черта!

Лещенко серьезно посмотрел на меня в зеркало. Провел руками по рулю, словно смахивая пыль.

– Комин был «активистом», – начал он. – Так у нас называют кадров с идеями, которые готовы на решительные поступки. На очень решительные. Сами идеи не так важны, это может быть все что угодно – религия, экология, марксизм, маоизм. Спецслужбы плотно работают с такими «активистами», направляют их, если нужно, защищают, а когда приходит время, «активист» срабатывает. Там, где нужно. Чаще всего активисты не знают о конторской опеке, в некоторых случаях им представляется какая-то версия о помощи со стороны конторы, которая позволяет им сохранить лицо. Это очень старый метод. Вспомни попа Гапона, Азефа. В каком-то смысле активистом был Ли Харви Освальд, и точно им был Мехмет Агджа, тот самый, что стрелял в папу римского. Неплохо было сработано, Ватикан порешал свои внутренние проблемы, а списали все на болгарские и советские спецслужбы, которым, если подумать, какое вообще дело до папы и Ватикана.

Контора берет под опеку активиста на ранней стадии и дальше ведет его, «растит», что называется. Готовый активист – это еще и товар, предмет торга и обмена между разными отделами внутри конторы или разными конторами. Мы же сейчас с американцами на почве борьбы с терроризмом дружим, так что тут практикуется обмен активистами. Комина взяли в разработку в Антарктиде американцы, он там свое дело сделал, проявил себя как ценный кадр с большим потенциалом. Наша контора им тоже заинтересовалась. Его передали. В порядке «перезагрузки» российско-американских отношений, так сказать. Меня назначили его куратором. Никаких конкретных планов на него пока не было, была поставлена задача «растить». То есть позволить ему побыть в роли идейного борца, накапливать вес, собирать единомышленников, устраивать какие-то акции в определенных рамках, но и помогать в случае форс-мажоров, как это было в Генуе.

– Это когда он вдруг исчез? – вспомнил я.

Лещенко кивнул:

– «Активисты» – мой профиль в конторе. Это трудная работа, многим конторским она не под силу, потому что, чтобы понимать активиста, надо самому быть немножко «активистом», нужно иметь собственные идеи, нужно иметь мечту. Для большинства конторских мечты и идеи – вредный балласт.

– И какая же у тебя мечта, если не секрет?

– Не секрет, – ответил Лещенко, – я тебе много раз о ней говорил. Моя мечта – это новая Россия, сильная и счастливая. Сейчас уже поистрепали слово «национальная идея», я его даже произносить не хочу. Новая Россия – это такие люди, как Комин, мечтатели, готовые бороться за свою мечту. И такие, как ты.