— Ладно, — сказал он. Она догадалась, что Пол не хочет прекращать этот разговор, каким бы напряженным и странным он ни был. Но в то же время на его лице отразилось облегчение оттого, что они возвращаются в привычный мир. — Я оставил свою сеть у вас в доме.

— Три года назад?

— Угу. Позову Райли.

— Не надо. У нее весь день температура. Пусть поспит.

Алиса с фиолетовым ведром. Ее загорелые ноги. Он смотрел, как она свешивается с фонарного столба, держась за него одной рукой и приготовившись забросить сеть — фактически его сеть — в воду. И бедные глупые крабы, щелкающие клешнями в ведре.

Насколько он может быть с ней откровенным? Что можно было бы ей сказать?

Что он верит в нее? Что нельзя разрушать собственную неповторимость? Что он помнит ее с самого рождения и сразу поверил в нее? Она была для него живым символом божества, его любимым ангелом. Он понимал, что просит слишком многого.

— Думаю, они спариваются ради жизни, — еле слышно произнес он, указывая на ведро.

— Беспокоишься о крабах, — откликнулась она. У нее был поразительный слух. Она всегда слышала все, что он говорил. — Ты такой слабак.

Действительно, слабак. Райли могла забыть вымыть руки после разделки рыбы. Алиса, не задумываясь, давила голой пяткой трехдюймовую чешуйницу. Он стыдился того, что не любит убивать живое.

— Никогда больше не стану есть крабовые пироги Итана. Эй, вот еще один.

Он разыгрывал из себя наблюдателя, но ему это занятие было не по душе.

— Этот совсем крошечный.

Ему было жалко крабов, но он вдруг ощутил прилив счастья. Вот он сидит на берегу тихой бухты, свесив ноги с причала. Вот Алиса, с ее большими, светящимися в темноте золотистыми глазами, в охотничьем запале тралит дно бухты. Он был бы счастлив, если бы она продолжала ловлю крабов, но больше ничего не поймала. Неудивительно, что о лучшей жизни ему нечего было и мечтать.

— Итак, ты вернешься в Нью-Йорк, — сказал он.

Теперь, когда он проломил брешь в ту, другую часть ее жизни, его так и подмывало заглянуть туда и осмотреться. Скоро ему придется эту брешь заделать.

— Да. Видел того краба? Он огромный.

— Ты знаешь, где будешь жить?

Она прищурила лисьи глаза.

— Двое из моих соучеников по средней школе нашли квартиру в Грин Поинт. Говорят, хватит места и для третьего.

— Какие соученики?

Теперь он чувствовал себя более уверенно. Ему нравилось представлять ее в новой жизни. Интересно, будет она там носить туфли?

— Оливия Баскин и Джонатан Дуайер. Ты их не знаешь.

Верно, Пол не знал Джонатана, но тем не менее готов был его возненавидеть. В приступе ханжества он чувствовал, что его уязвляла мысль о мужчине, назвавшемся ее приятелем и намеревающемся жить с ней в одной квартире. И все же сколько ночей он сам спал в одной комнате с Алисой? Как он мог намеренно и сознательно называть себя ее другом, чувствуя к ней то, что чувствовал? Может быть, именно поэтому они не разговаривали о других своих жизнях.

Разве мог он сказать ей, чтобы она не поступала в юридический колледж и не жила вместе с Джонатаном? Он не допустил бы, чтобы она это делала, если он, находясь рядом, знает об этом. Может быть, ему лучше было остаться в Калифорнии.

Однажды ему приснилось, будто его душа обрела форму пятнистой луны в миниатюре. Алиса подняла ее к небу, а потом положила на язык, как облатку во время причастия, после чего ему стало казаться, что в ее глазах сверкает его душа.

По-видимому, устав от войны с крабами, Алиса слезла с фонарного столба. Ее правая рука бессильно повисла вдоль тела. Она взглянула на него, не зная, как вести себя дальше и стоит ли им оставаться здесь.

— Ну а как ты? Где собираешься жить?

Было только справедливо, ответив на вопросы, иметь смелость в свою очередь задать их.

— Сначала мне надо попасть в программу — официально. И закончить незавершенную работу, чтобы получить степень бакалавра гуманитарных наук. В колледже помешаны на такого рода вещах.

— Это статья, которую ты пишешь?

— Да.

Она опустила сетку и села рядом с ним.

— А потом… думаю, найду жилье. Может быть, в Бруклине, — продолжал он.

До этого момента он не думал о Бруклине. Он вообще не думал, где будет жить.

Запах крабов, пытающихся выбраться из ведра, обманывал его подсознание, заставляя поверить, что время остановилось на месте и ничего не изменилось. Но сидящая рядом с ним особа, с ее планами и намерениями, не осталась прежней. И разговаривали они по-новому. Перед ними разворачивалось будущее, которого не было раньше. У него было ощущение, что он одновременно проживает прошлое, настоящее и будущее.

Алиса заглянула в ведро с крабами. Пока она поднималась на ноги, для устойчивости зацепившись большими пальцами ног за край мола, он внимательно смотрел на нее. Она взяла ведро, отвела в сторону белую ручку и вывалила в воду плененных крабов, которые тотчас же устремились к кружку света.

Когда Алисе было около восьми, она узнала, что у отца роман. Узнала она это от матери. И только через несколько лет, когда роман, предположительно, окончился, она стала понимать, что это означает. Мать, во всяком случае, не говорила ей, продолжался ли этот роман или начался новый.

Это одна из тех самых вещей. У Алисы это не вызвало ни возмущения, ни гнева. Когда человек узнает что-то в юном возрасте, он сваливает все в груду бессистемных фактов о жизни и продолжает свой путь дальше.

Только один факт Алиса помнила дольше, чем остальные, — то, что женщина, с которой у отца была связь, жила на этом острове, в этом городке. «Прямо у меня под носом» — так говорила мать. Алиса об этом знала, но не знала, кто была эта женщина. И, хотя она не собиралась выяснять, кто именно, но в определенные моменты получалось, что она так или иначе пытается это сделать.

В такой момент, как этот, уже много лет спустя, когда она, к примеру, сидела перед универсамом в воскресное утро, наблюдая за входящими и выходящими людьми, в руках у которых были стаканчики с кофе, газеты, рогалики, донатсы, и пристально рассматривая каждую женщину. «Может, это ты?» — размышляла Алиса, помахав рукой Коре Фьюри в ее широких брюках. «А как насчет тебя?» — молчаливо вопрошала она миссис Тойер с ее морщинистым лицом, читающую «Уолл-стрит джорнал». Но много лет назад она вполне могла быть привлекательной, думала Алиса. Она думала и о Сью Кросби, которая как раз ставила на стоянку велосипед. Но это не могла быть она. Итан называл ее «та крупная женщина».

Был ли это кто-то, кого она хорошо знала? Вроде миссис Кули? Эта мысль заставила ее съежиться. Или кто-то, кого она едва знала или не знала вовсе? Наподобие той дамы, которая изготавливала цыганские украшения и продавала их в своем доме на Манго Уок. Она одевалась в полупрозрачную одежду розовых тонов и во время ходьбы издавала легкий звон. К огорчению Алисы, это был тот тип фальшиво-экзотической женщины, который понравился бы Итану.

Иногда Алиса пыталась угадать это по тому, как разные женщины смотрели на нее, обиженную дочь. Возможно, они испытывали чувство вины? Вели себя уклончиво? Или немного нервничали? Алиса чувствовала себя сыщиком-любителем, но у нее не было серьезного намерения раскрыть эту тайну. Просто это был такой особый вид спорта.

Однажды, вскоре после того как услышала, она попыталась поговорить об этом с Райли.

— Ты знала о папе? — спросила она однажды вечером, когда Райли лежала в постели.

Райли кивнула, но ничего не ответила.

— Ты думаешь, теперь они будут разводиться? — спросила Алиса.

Нахмурившись, Райли пожала плечами.

— Что сказала мама?

— Сказала, что они попытаются это как-то уладить.

— А что папа сказал?

— Он страшно рассердился из-за того, что мама рассказала мне.

Разумеется, их родители не развелись. Но и не вполне уладили этот конфликт. Мать так и пребывала в состоянии постоянной обиды, а отец — постоянного раскаяния. Правда, отцу было свойственно чувство вины, а мать привыкла на всех обижаться, поэтому обоих устраивало то, что для этого нашлось основание.