Тут, чтобы и людям без надлежащего воспитания стало ясно, что аудиенция окончена, обрядник дал пажам знак стать вокруг того, кто только что держал речь. Один паж дотронулся до сборчатого купцова рукава, другой подал ему тесак, третий, шаркая остроносыми туфлями и шагая несколько поодаль, указывал изумленным купцам, где плотник прорубил дыру.

И поплелись восвояси смущенные купцы, и никто из них так и не понял, зачем они приходили и с чем уходят. Однако монах-цистерианец Гейденрейх и другие замечательные разумом мужи истолковали королевские слова в благоприятном смысле.

Король охотился в прекрасной местности, там, где река Мжа впадает в реку Влтаву. Охотился в дубравах, охотился в чернолесье. Когда занялась заря, он почувствовал утомление. Подал лук пану Петру, воротился в Збраславский замок и сел ужинать.

— Король, мои кладовые пусты, будто их кто вымел. Есть кусок солонины, хлеб и сыр. Право, это недостойный ужин.

Король постукивает пальцем по краю тарелочки. Ему весело.

— Петр, славный ловчий, ты что, всякий день на золоте ешь?

— Дворянин довольствуется и серебром, а это, король, твоя посуда. Я повешу ее на стену над местом, где ты сидел. Упаси Бог того, кто посмеет взглянуть на нее без почтения!

Король отужинал. Ловчий пробивает посудину. Тремя ударами прикрепляет тарелку к стене.

— Ты, Петр, гордец, одаряешь короля подарками. Ты и ловкий — жалко тебе, если твои дары король с собой унесет.

Веселится король, хохочет, отодвигает стол, приставляет лавку почти к Петру и дотрагивается до его локтя.

Кто бы не испытал счастья, находясь поблизости от короля, кто бы не возрадовался, кто бы не испытал блаженства? Лишь низкие духом трепещут перед властителем, лишь жалким существам становится не по себе, ежели король обратится к ним, но пан Петр сотворен из доброго теста и говорит от души. От души смеется вместе с королем, шлепает себя по коленям, поворачивается к королю лицом, поднимает тонкий нос; развлекая господина забавной болтовней, он знает, где нужно отпустить узду веселья, и умолкает, стоит королю впасть в задумчивость.

Владыка, опершись подбородком о сложенные руки, говорит:

— Дошло до меня, да и сам я вижу — не выносишь ты людей, которые приходят в нашу страну и закладывают города. А иные твои веселые проделки относятся к торговцам. Ты весело шутил, рассказывая о том, как распознаешь их слабости, как чинишь им всяческие препятствия и как рассчитываешься с ними за неловкие выходки. Да, прекрасные это были рассказы, однако королю видится нечто большее, чем твой смех и их просчеты. Ведь купец приносит пользу как королю, так и дворянам. Платит десятину, доставляет товар, вот и твоя соболина, и этот плащ — все появилось после их странствий.

А потом, куманек, разве среди купцов не ценятся обходительность и добрые нравы? Дошло до моего слуха, что некий Рейхерт, владелец торгового дома «У лягушки» — большого ума человек, весьма и весьма приумноживший свое, состояние. Что до сообразительности, то, говорят, не уступит и дворянину. Может быть, зря болтают?

Мне сказывали, будто Рейхерт лезет в знатные господа. Будто пренебрегает своим сословием, одевается роскошнее вельможи, а ведь его отец, говорят, был рабом! Денег у него куры не клюют, но ведь богатство без знатности ничего не значит?

— Король, я купца Рейхерта в упор не вижу. Выдал ему как-то долговую расписку и твердо рассчитываю на такую долю военной добычи, чтобы вернуть долг. Бог, твоя любовь да меч помогут мне разбогатеть, а в конце концов погибнуть на поле брани. Не за игрою в кости! Не за счетами!

— Вот тебе мое расположение, Петр. Манеры твои и характер настолько мне по душе, что я прошу тебя, не изменяй им. Однако и от пренебрежения, к купеческим трудам отрекись! Пустое это! Нет в том ни малейшего смысла, ибо даже чрез эти низкие занятия король упрочает свое владычество. По торговым путям, по быстрому ли течению или по речке, медленно струящей свои воды, через пастбище, где вьется стежка, через горы, где лежит снег, или вдоль ущелий меж отрогов и скал свожу я в свою землю богатство и успехом и пользою беру в союзники и владельца лошака, и речника. Хорошенько вдумайся в то, что говорит король: когда завоеванную страну покидает войско, наступает время купеческих дел; торговые сделки умножат связи и опутают ими весь новый край, и тогда победа обернется выгодой. Для — свершения этого различные способы даны королям. Бог сотворил их десницу, дабы хваталась она за меч, и шуйцу — чтобы во время еды придерживать ею миску. Славен меч, но и другая сторона да не пребудет в небрежении! Тут я должен заметить, дошло до меня о какой-то вроде бы обиде купца Рейхерта. Я замкнул слух и ни сейчас, ни позже не стану ни о чем тебя расспрашивать. Пренебрег я купеческой жалобой, но в минуту доверительной близости и на правах доброго кума советую тебе не бередить его обиды, ибо Рейхерт не вовсе противен твоему королю.

Спустя некоторое время изыскал владелец торгового дома «У лягушки» предлог, чтобы вместе со своим сыном нанести пану Петру визит. Сам облачился в красивейшие свои одежды и сыну велел надеть двухцветный наряд. Долго собирался в путь. И вот наконец он в седле. — Эй, слуги, вы уже на конях? А ну-ка покажитесь! Ну что же, наряд великолепен. Евстах, подтяни-ка пояс. На месте ли у всех застежки, слуги мои? А? Тогда головы выше! Помните, я не потерплю, если вы будете болтаться в седле! Держитесь по-военному!

Говоря так, купец дал знак дружине выступить вперед и оглянулся на сынка. Филипп восседал на рослой кобыле и, хоть был несколько хрупок, телосложением все-таки походил на рыцаря. Прелестное лицо, маленькие руки, красиво изогнутый нос, шелковистые волны волос.

«Ах, подумал купец, — когда он заговорит, когда произнесет слова, которые освоил, когда выкажет всю свою учтивость, когда со свободой и естественностью поистине удивительной — минует пустую прихожую залу господина нищего, должен будет этот знатный попрошайка Петр понять, что мой сын благороднее дворянина и что с ним не сравнится никто».

Тут славный купец выехал из ворот и направился через поле в рощу.

Когда они одолели половину пути, вспомнил он, что забыл взять хорька, которого хотел привезти в Збраславскии замок. Схватился за сердце, тяжело дышит.

Слуги, вы забыли зверька в запертом сундучке! Оставили хорька дома!

— Напрасно ты гневаешься, ответил Филипп, вот твой хорек — в мешке дергается. Вон у того парнишки.

Купец ощупал мешок, хорек огрызнулся.

— Ой-ей-ей, беда, хорек этот сущий скорпион! Будь моя воля, я б его раздавил. Понятное дело, мы отдали его в плохие руки. Евстах сглазил его и свел с ума.

Подобные речи неприятно слышать. Филипп тоже не любил, когда его батюшка обнаруживал свою простоту и, размахивая руками, издавал свои: «Ой, ей-ей», «охи» да «ахи». Его это коробило, и хотел он сделать говоруну замечание, однако не произнес его только потому, что его добрый нрав, а также религиозное воспитание велели почитать и уважать отца.

В конце концов и купец, и его сын — один болтая и обливаясь потом, а второй молча и с беспорочным челом — доскакали до ворот Збраславского замка. А что же теперь? А теперь слуги отряхивают с себя пыль, Евстах вытащил из мешка хорька и посадил на веревку, а купец приводит в порядок свои мысли.

Сын, голубчик, остается всего лишь пустяк, однако я, привыкший к серьезной работе, не люблю пускать слов на ветер. Так что ты уж сам поздравь знатного господина своим изысканным словом и вообще — поговори с ним. Для твоего отца, даже если он не произнесет ни единого слова, такие встречи — скверное развлечение.