Так вопил он и метался и, совсем потеряв голову, не видел и не слышал ничего вокруг. Но король остановил свою кобылу рядом с ним и сказал:
— Может, позабыл ты заповеди христианские, может, сарацин ты иль не слыхал никогда, что в голосах колокольных — благовест ангелов, обращенный к пастырям?
Услыхав слова эти, произнесенные голосом звучным, Кунчик стал понемногу приходить в себя и, распознав по сверкающим одеждам, благородной осанке и по тем почестям, которые оказывали ему знатные дворяне, сопровождающие его, — короля, отвечал ему так:
— Я — христианин, король, и воспитан в вере святой, но припоминаю я, будто епископ и папа учинили вердикт, касательный колоколов.
— Эге, — воскликнул король, — ну, а как сказано в святых песнопениях? Молитесь и гласом славьте Бога Создателя и взывайте к Нему инструментами и колоколами!
Мой отец, старший король, постигнут немощью странной, и звонкий колокол, прекрасный колокол Господень стал ему чудиться злокозненным, и потому просил он папу, чтоб умолкали колокола повсюду, куда бы он ни приехал. Но разве действует это решение в городе Праге, где правлю я — младший король? Разве это не кривда, не насилие? Ведь город Прага по договоренности, мирно отдан мне!
После чего приказал Пршемысл мещанину подняться с колен, и поспешать к Якубскому храму, и бить собственноручно в колокол до семи часов. И поплелся Кунчик к храму, молясь и взывая к Богу, чтобы простил его прегрешение, и стал звонить в колокол и звонил до указанного часа. Когда прошло время, он кинулся наземь, ожидая, что посланник Божий сметет его с порога звонницы. И мерещилось Кунчику, что, послушавшись короля, он предал Бога своего, и воспылал тогда Кунчик страшным гневом к тем, кто принудил его впасть во грех.
Из-за этой-то истории с колоколом, но, конечно, многим более под влиянием монахов и щедрых посулов короля Вацлава случилось так, что по всей земле и в городе Праге усилилось влияние его приверженцев, и мещане стали с неохотой слушаться приказов Пршемысла.
Им казалось, будто смогут они сделать выбор между младшим королем и королем старшим, казалось, будто Бог и мудрость Его сопутствуют отцам, но сыновья (как и век наступающий) ненадежны — увы, их смех грозен, словно буря, взгляд дерзок, они жестоки и жадны к жизни: спать иль бодрствовать, утратить иль обрести, была не была, — только б схватиться, сойтись грудь в грудь и померяться силой!
И мещане вроде получили возможность выбрать, куда приклониться. Куда, как не к тому, кто уже умудрен годами и кто стоит на поле брани в союзе со всемогущим папой?
Случилось так, что Кунчик, тот самый, которого заставили, ухватившись за веревку, бить в колокол в костеле святого Якуба, вошел в сговор со своими дядьями, сидящими в совете коншелов, а те с дядьями своими и со всеми зятьями и с подмастерьями, работающими в их мастерских, и в один из дней, а быть может, и в ночь, стояли они, затаив дыханье, с горящими ушами и руками холодными, словно лед, у ворот святого Бенедикта (у самых Кожевенных домов), чтобы, изловчившись, наброситься на стражу и открыть ворота людям короля Вацлава.
Тьма — хоть глаз выколи. В подворотне пана Кунчика жмутся человек десять лопоухих. Один то и дело поправляет шапку, другой, ошалевший, словно лис, которого выкурили из норы, хватается за нос, чтобы не чихнуть, третий трясется, пятый пыжится, выпячивает грудь, обтянутую курткой, чтобы не подумали, будто он со страху не дышит, а десятый, которого Господь Бог одарил храбрым сердцем, шутит:
— Что это, молодцы, у вас зубы со страху так клацают? Иль может, вы их точите?
— Царица Небесная, мое ремесло — топить воск, я скатаю тебе свечу длиною в два локтя. И такую толстую, как ляжки у пана приора, только сделай, чтобы все уже кончилось! Пошли мне, чтоб я жив-здоров вернулся в свою постель! С каких это пор честные подмастерья, будто дворяне, должны рисковать своей шкурой из-за господина короля? Будь оно все проклято!
С трех сторон пробирались такие же герои и, прождав около часа, соединились у ворот, святого Бенедикта. Ветер дул им в спину, и они, стараясь не шуметь, подошли к страже. Однако, когда был дан знак снять семерых караульных, пришлось семь раз их понукать. Все им было не с руки, все что-то мешало, но в конце концов, дождавшись подходящего момента, они набросились на караульных и, словно цыплят, перерезали всех. За воротами уже стояли всадники короля Вацлава. Вот так, ценой предательства, старшему королю удалось захватить город. На следующий день, а случилось это всего народа, въезжал на улицы Праги, где пред храмом его приветствовали епископ Миколаш и светящееся радостью духовенство. Люди выбегали из домов, мужчины подбрасывали вверх шапки, женщины и девицы визжали от восторга, а детвора, избегая толкучки, сидела на крышах. Король Вацлав, сопровождаемый знатью, торжественно вступил в монастырь святого Франтишка, где встретился со своей сестрою Анежкой.
В то трудное для него время Пршемысл не был готов к войне, и потому, когда мещане бросили его, могло показаться, что он отступился и даже не помышляет обороняться. Люди вздыхали, войско разбегалось, разбегались и дворяне тоже, священнослужители дружно переметнулись на сторону папы, и, казалось, лишь те, кто ясивет надеждой и у кого душа жаждет борьбы и трепещет от гордости, и прежде всего те, кто завидовал приближенным Вацлава, только те остались с Прще-мыслом. Пршемысл увлекал лишь тех мечтателей, кто был молод, лишь юношей, кому гром барабанов зажигает кровь, и юных дев, что в предвечерний час — когда сердце в огне и слова рвутся из уст — пускаются в разговоры о рыцаре, идущем в бой под звуки труб. Он привлекал их своей силой, великой силой духа и непоколебимой уверенностью, когда, казалось бы, уже и надежды нет. Можно было видеть, как молодой король, плечом к плечу с Цтибором и Ярошем, скачут на конях через селецья под Пражским градом, как на местах переходов оставляет он солдат и наводит мост, как врывается в дом вероломного епископа.
И скачет он из селенья в селенье, и собирает воинов под свое знамя. В то время подоспела (не нарушая преклонения пред Девой Пресвятой, но вместе с тем испытывая также чувства, которым не чужда душа человека, и устремляясь к отношениям любовным и нежным) пора цветущих дев. И девы, и жены спешили в сады мирские. Кто знает, какова их доля в том сиянии, что окружало молодого короля? Кто знает, какие крыла подняли ввысь его имя?
Пока Пршемысл в окрестностях города Праги собирал войско, воины, стоявшие в доме епископа Миколаша, слишком живо учуя власть Вацлава, — ибо младший король уже не в силах их обуздать и нет над ними нависшей кары, — разграбили то, что им надлежало охранять, и, подпалив дом, разбрелись по кабакам.
Услыхав о беде, Пршемысл добрался до Пражского града, повелел укреплять крепостные стены и запасать корм для коней. Король же Вацлав тем временем, согнав иглавских рудокопов и бесчисленное войско, двинулся со всей своей челядью под стены Града и стал готовить осадные машины, приказав также рыть подкопы. Он расположил войска вокруг Града так, чтобы туда не могло проскользнуть даже дитя, несущее жбан воды.
На склоне лета король Вацлав решил взять Град приступом. Три сильных отряда обложили Град и ударили с трех сторон. И мейссенцы, и солдаты из земель Австрийских, и мораване, и чешская знать, и вооруженные простолюдины в великом множестве стояли под крепостными стенами. К лагерю подъезжала повозка за повозкой. В неустанном движении, то поднимаясь, то опускаясь, воины углубляли ров, складывали грузы, сооружали осадные механизмы и готовили себе пищу. Дым столбом и смрад, обычный для лагеря, растекались вширь и вдаль. Воины подходили к самым стенам и, запрокинув головы, надрывали глотки, выкрикивая угрозы и проклятья. Подпирали один другого плечом, звенели мечами, трубили в рога.
Кто-то, широко расставив ноги, грозит кулаком, другой громко бранится, третий, припав на колено, пускает в сторону валов стрелу из своего лука.
Но с зубчатых стен слышны лишь смех, да звон, да пение. Дворяне, перегнувшись к войску и нависнув над пропастью так, что ноги болтаются в воздухе, — : развеселые, бойкие, полные безумной веры, посылают старым рыбакам воздушные поцелуи да размахивают мечами. Каждому сдается, будто рядом стоит молодой король и улыбается его шуточкам. Каждый ощущает молодого короля своей спиной, ибо Пршемысл — повсюду. Он обходит укрепление за укреплением, дом за домом и шагает простоволосый, сняв шлем. За ним следует по пятам веселая дружина. И воины говорят ему:
