«Ну уж хрен-то, мы сами будем решать, где перед, где зад! А ты можешь орать «Вперёд! сколько угодно, война без ора, без мата, без сваливания всех промахов и неудач на соседа, на подчиненного, на разведку — не война».

— Я доложу наверх! — всё ещё кипел комбриг. И тут же Нерославскому: — Немедленно доложите: разведка бездействует, болтается у меня под ногами…

Зорька усердно, даже лихорадочно стал записывать что-то в большом блокноте.

Я подумал: «Ну, зараза — уже насобачился. И всё молчком… Мне тоже надо бы попробовать. Может, и я сразу стану старшим лейтенантом и дырку проверну в гимнастёрке для ордена…» Пора было попросить разрешения удалиться. И ещё надо что-то пообещать. Я обнаружил щель в плотном монологе комбрига и — скороговоркой:

— Сведения о противнике получите в ближайшее время! Разрешите идти? — и приложил ладонь к козырьку. Георгий потом говорил, это у меня здорово получилось — произвело впечатление.

— Погоди, лейтенант, а где тот, другой из разведбата?

Я громко, чтобы услышали все, возгласил:

— Ранен в жопу, но остался в строю и разведку не покинул!

Присутствующие переглядывались, а Зорька спрятал лицо в своём блокноте, мне показалось, что он конспектирует и это сообщение.

— То есть как?.. — опешил Фомичев.

Пришлось ответить:

— Очень просто. Осколок (показал — мол, «с ладонь»)… Но не смертельно.

Я опять держал ладонь у козырька, но соображал: если что, комвзвода автоматчиков действительно ранен именно таким образом, я вывернусь: скажу — полагал, что спрашивали о нём.

— Ну-ну, иди, — пафос у комбрига куда-то испарился вместе с ненавистью к разведке.

Я вырвался на свежий воздух, как из свинарника — первый раз в жизни молчал при разносе перед чужим командиром. Это оказалось делом не лёгким. Теперь же надо было сразу решить, где я возьму, вот так сразу, сведения о противнике?.. Кто мне их сообщит?..

Из-за угла большущей риги опять появился Нерославский («Радость моя!»):

— Мотаем отсюда. Он требует немедленно передать на ПКП1: «Разведка бездействует».

— Попридержи, как сможешь. Я что-нибудь придумаю.

— Только, заклинаю, не лезь вперёд дотемна! Угробят. Мы попробовали выдвинуть вон туда два танка, так они сразу саданули по ним из противотанковых орудий. Один повредили.

— Откуда стреляли?

— Сам не видел, но говорят, справа, из-под горки. Во-он оттуда.

— Сколько было выстрелов?

— Три, — вот они, первые сведения о противнике. — Одно попадание…

Мы были уже на самом краю села. Наспех попрощались.

— Ты на него не очень-то сердись, его весь день сверху так волтузят, что непонятно, как он ещё не заикается.

— Погоди, я чуть оклемаюсь и пришлю ему донесение.

— Обязательно пришли. Но до темноты не лезь туда. До полной тьмищи! Прошу — в смысле «умоляю». А то ухандокают.

— Будь здоров. Донос притормози, сколько сможешь.

Зорька ушел по задам и огородам, а я направился к своим. Они уже оттянулись от деревни и засели все вместе в небольшой ложбине, прямо перед селом. Оставалось ждать, когда стемнеет. Я сговорился с Петром и накатал первое донесение:

«У северного подножья высоты 92,8, возле села Остапе, на самой окраине расположена противотанковая батарея противника, на конной тяге (уже когда начал писать, в какой-то момент послышалось что-то наподобие конского ржания, и деталь сразу пригодилась для достоверности): два орудия действующие, третье в засаде. Поиск и проверку данных продолжаю».

Тут мы пришлёпнули две подписи. Я подписал первым и разборчиво: если придётся отвечать, то мне. На Петре и так шкура уже ободрана, висит клочьями. Комбригу отправили донесение со связным, а сами стали чесать в затылках, готовить свою самую нелепую наступательную операцию: как обойти противника, его артиллерийский заслон (если он есть) и если удастся, углубиться во вражий тыл хотя бы на пять-шесть километров. А там ищи-свищи, мы хозяева положения, попробуй нас проверить или отколошматить. Не достанешь!

Противник противником, он всегда есть и в меру опасен. Но нет опаснее своих, особенно в часы и минуты неудач. Больше всего нам хотелось уйти от Фомичева, а хорошо бы и намылить ему холку… В отместку за донос. Донос, а не донесение.

Если по честному, то мне просто обрыдла эта так называемая последовательность изложения — словно крадёшься по следу и мало того, ещё эти следы описываешь. А потом тщательно заметаешь. Ведь последовательность нужна, главным образом, из сочувствия к читателю. Даже если он тебя об этом не просил. А у автора своя забота: только бы основную линию повествования не потерять, и ещё хорошо бы не допустить грубых искажений правды факта. Ну, разве что самую малость — только там, где память подводит окончательно да концы с концами не сходятся. А главное — очиститься от трухлявой ржавчины ВЕЛИКОЙ ГЕРОИКИ, не волочить этого вранья за собой в ту страну, что зовётся ЦАРСТВОМ ВЕЧНОГО ПОКОЯ. Там, небось, и своего хлама накопилось предостаточно, вернее — невпроворот… Я бы лучше сердечно поблагодарил каждого, кто решился прочесть это повествование. Ведь они вынуждены будут хоть на час-другой, хоть умозрительно, а всё-таки взвалить на себя часть того груза нелепостей, что упали на наши плечи-головы и зовутся Традиционным Военным Искусством!.. — чтоб им всем увековеченным, отлитым, высеченным и возвеличенным так скакалось на Том свете, как всем действительно воевавшим — на Этом.

Прямо перед нами, в полутора километрах, возвышался холм не холм, а так, вспученная горка. Шишак какой-то. Отдельно торчащая фиговина среди долины ровныя. И притулившееся к горке не малое село, всё укрытое могучими голыми деревьями. Обойти эту крутую горку с отметкой «92, 8» можно будет только слева, справа к ней лепится Остапе, и противник просто так это село не уступит.

Вы сейчас подумали: «Какой наглец, накатал донесение, ничего толком не зная о противнике!» Нет, не так. Я всегда старался играть за противника: скажите, можно поставить в заслон одно орудие, когда навстречу катит такая армада?.. Нельзя. А два?.. Уже лучше… В батарее три орудия. Командир батареи, связь, снабжение у них у всех единое. Не резон отрывать одно орудие. Значит, их там три.

А вот у нас остался один-единственный танк «валентайн», его уже ни от чего не оторвёшь, ни к чему не привяжешь. И тот принадлежит гвардии младшему лейтенанту Иванову, зато «везучему» (за «тигра» его и экипаж надо представлять к награде). Плюс восемнадцать автоматчиков: их командир, гвардии лейтенант Тишин, лежит на моторе, сквозь жалюзи танка согревается. Бойцы остались под командой гвардии старшины Николая Загайнова (толковый и замечательно молчаливый разведчик), ну, и мы с Петром (на всякий случай) — командование.

Я, к примеру сказать, люблю смотреть в карту. На местности или всё видно или ничего. Чаще — ничего. Когда пересматриваешь лист боевой карты, можно воображать всё, что придёт в голову. А туда иногда кое-что приходит. Фантазия — штука не бесполезная. Особенно когда ты в этих картах разбираешься. Если в своё время тебя кое-чему научили толковые люди. Смотрю в карту и вижу: просёлочная дорога уходит от нас влево (да вот она, перед моими глазами, и тоже заворачивает влево); на карте она упирается в мосток (пока в натуре его не видно и неизвестно, каков он, существует ли? уцелел или сокрушён, рухнул под тяжестью обстоятельств?); дальше на карте небольшая возвышенность, что-то вроде плато, в настоящих горах называется «прилавок», а тут скорее всего пастбище — эта довольно обширная площадка нависает над всем селом, и если орудия действительно спрятаны где-то там, то по этому просёлку их можно бы обойти, обогнуть и, ежели повезёт, оказаться у них в тылу… Заманчиво… «Человек предполагает, а Господь располагает, если это совпадает — человеку «хорошо»… А если не совпадает?.. Тут вопрос: существует ли этот мостик? И сразу второй: выдержит ли он наш не такой уж тяжелый, однако и не столь лёгкий танк?.. Вот на этот раз я советоваться с Петром не стал бы — он излишне прямолинеен и ни в какие предчувствия не верит.