– О, нет, вы хотели сказать другое. Фактически вы назвали ее шлюхой. У вас это очень остроумно получилось, не отрицаю, но в обществе не принято называть вещи своими именами, даже когда все об этом знают.
– Но я же этого не говорила. Я и не знаю ее имени.
– Пруденс Мэллоу, – сказал он, покачав головой, – вы или наивная дурочка или талантливая актриса.
– Не понимаю. Объясните, пожалуйста, чтобы я не повторила той же ошибки.
Он беспомощно развел руками, как часто делал, когда попадал в затруднительное положение.
– Не знаю, как объяснить. Видите ли, шлюха – это не имя, милая вы моя дурочка, это не то же самое, что Мэри или Джоан, это титул, вроде принцессы или проститутки. Скорее последнее, если улавливаете мою мысль.
Пруденс была ошеломлена, но она уже приняла решение не уступать в изощренности своим новым знакомым и попыталась превратить все в шутку. Однако он не понял, что она шокирована.
– Вы разочаровались во мне?
– Нет, – отозвалась она быстро. – Почему я должна разочаровываться в вас?
– В самом деле. Я никогда не строил из себя святого. О, Пруденс, зачем я встретил вас? Вы пробуждаете мою совесть, которая давно уже меня не беспокоила. Давно не ощущал себя пропащим, неисправимым человеком, с того самого времени, когда впервые пришел домой в стельку пьяный, и мама проплакала два часа подряд.
– Но я же не плачу. – Ей стало смешно, как совсем по-мальчишески он сокрушался, а также, что он сам не заметил, как назвал ее по имени. – Меня просто удивляет, что вы считаете возможным появляться в общественном месте с… подобной женщиной.
– Все так делают. Половина тех женщин, которых вы видели в театре, проститутки. Я считаю, что они ничуть не хуже замужних дам, изменяющих мужьям направо и налево, может быть, даже лучше их. По крайней мере, не лицемерят. Они не дают перед алтарем клятв в любви и верности. Почему не награждают презрением так называемых порядочных женщин, предающих мужей с любовниками? А иногда им платят за это еще большим уважением. Но нет, я не позволю уговорить себя ограничить любовные похождения салонами замужних дам.
– Вам следует ограничить себя хотя бы в той легкости, с которой вы порочите свою репутацию.
– Кто вам сказал, что моя содержанка недостаточно респектабельна? Это высший класс. Она не путается с первым встречным, только с избранными, сливками общества. При этом не с несколькими сразу, а только с одним, в отличие от замужних леди, которые имеют двоих в одно и то же время, а чаще троих или четверых. Поэтому я предпочитаю шлюх, на этот счет не имею никаких сомнений. А какие аргументы вы можете привести против? С каких логических позиций хотите осудить меня?
– Не собираюсь ни приводить аргументы, ни осуждать. В том, что вы говорите, есть большая доля истины, но это не значит, что вы безупречно ведете себя. С одной стороны, собираетесь дать приют девушкам, свернувшим с пути добродетели, с другой – сами толкаете их на этот путь. Какая в этом логика?
– Пруденс, мы говорим о двух совершенно разных типах женщин. Те девочки – они очень молоды и не понимают, что делают. Моя девица – любовница джентльменов – совсем другой случай. Они сознательно выбирают такую жизнь, потому что не хотят работать, предпочитают праздность и роскошь, они обладают красивым телом, которым могут заплатить, и продают его. Это деловое предприятие, бизнес.
– О, не пытайтесь убеждать меня, что так уж хорошо содержать любовницу.
– Я не говорю, что это хорошо.
– Вы сказали, что лучше содержанка, чем жена другого человека. Но «лучше» – сравнительная степень от «хорошо». Если сделать еще один логический шаг, то можно прийти к выводу, что лучше всего совсем не иметь любовниц. Мне кажется, что порядочная замужняя женщина или старая дева все же лучше продажной девки или изменницы-жены.
– Не для меня, – ответил он уклончиво. – Все это хорошо для теологии, религии или подобной чертовщины, но мы ведь говорим о реальной жизни, а не о философии. Так вот, в реальной жизни – не знаю, устроит ли вас моя точка зрения, – гораздо лучше содержать незамужнюю женщину, чем воровать собственность своих друзей.
– Хорошо, признаю вашу частичную победу, пока вы не убедили меня в плохом отношении к дяде, так как я не продаю свое старое дряблое тело, чтобы помочь ему оплачивать счета.
– Не собираюсь заходить так далеко, Пруденс, – ответил он, заливаясь громким смехом. – Какой же я дурак, ведь пришел, чтобы прочитать вам нотацию. Как вы умудрились так превратно истолковать мои слова, будто хочу подтолкнуть вас пойти не панель? Просто мы с леди Мелвин не одобряем вашей дружбы с набобом.
– А что, мистер Севилья так богат?
– У него денег куры не клюют. Умер его дядя – один из владельцев Восточно-Индийской компании – и оставил ему миллион, в прямом смысле.
– Меня этот факт нисколько не шокирует, А разве вы против денег?
– Ничуть, напротив, очень их люблю, но… – он сделал Паузу, выжидая. – Ваш мистер Севилья… как бы это лучше выразиться… любит женщин… определенного сорта.
– Того сорта, которые носят почетный титул шлюх?
– Именно, но еще больше он обожает герцогинь и баронесс. Все знают, что его очень привлекает титул, с ним, видите ли, легче сделать карьеру, например, проникнуть в палату лордов. Именно поэтому у него не может быть мысли о женитьбе на вас. Он уже сделал предложение баронессе Мак Фей, а для развлечения предпочитает девиц легкого нрава. Не знаю, почему убеждаю вас быть с ним осторожной, словно вы ребенок.
– И я не знаю, но думаю, что неверно о нем судите. Он совсем не такой, имеет твердые понятия о пристойном поведении.
Пруденс подумала, не рассказать ли маркизу об опасениях Севильи, что она состоит в любовницах у Дэмлера, но решила этого не делать.
– Севилья?! Да у него не больше понимания пристойности, чем у кролика.
– Как вам не стыдно так говорить о друге! Вы сами познакомили нас.
– Да, поэтому и беспокоюсь. Мне не приходило в голову, что он может вами заинтересоваться. Вы совсем не в его вкусе. Уж не собирается ли старый идиот проникнуть в литературную среду? Думает, наверное, что это придаст ему вес, налет интеллектуальности. Уж он-то сможет извлечь из этого выгоду. Он не позволяет вольностей с вами?
– Конечно, нет. Сплетничает о сильных мира сего, но за вертихвостку меня не принимает.
– Все-таки я испортил вас! Кто бы мог подумать, что мисс Мэллоу может говорить о себе в подобных выражениях! Все равно, у него на уме что-то нечистое, но, видимо, что-то другое. И мне не нравится компания, которой он представил вас в театре. Лучше вам реже бывать в его обществе или, по крайней мере, не выезжать с ним без третьего лица. Какой-нибудь супружеской пары или еще кого-то.
– Он мне совсем не нравится. Не думаю, что мы будем часто встречаться, у нас так мало общего.
– Если он позволит себе неучтивость по отношению к вам, сообщите мне, и я прискачу на белом коне спасать вас. Обещайте, Пруденс.
– Обещаю, – она поймала себя на том, что переняла у Дэмлера характерное движение плечами, и смутилась.
– Сколько хлопот вы, женщины, доставляете нам! Кто бы мог подумать, что я возьму на себя роль доброго дядюшки-покровителя провинциальной старой девы.
Пруденс сжалась при этих словах, но не подала вида. Хорошо, что он наконец осознал, что она не мужчина.
– Я опять обидел вас, во всем виноват мой длинный язык.
Пруденс поняла, что скрыть свою реакцию ей не совсем удалось.
– Вам всего двадцать четыре года. И так как вы сняли чепец, то уже не старая дева. Сделайте милость, мисс Мэллоу, наденьте его снова и начните изображать старую деву – эдакого синего чулка лет сорока, чтобы я перестал волноваться за вас.
– А вы не волнуйтесь. Я не одинока, у меня есть семья, они в состоянии обо мне позаботиться. А вы лучше думайте о Шилле и Могуле. Когда вы должны представить пьесу на суд?
– Не в этом сезоне, она еще даже наполовину не сделана. – Он встал. – Ну, я пойду, мисс Мэллоу. Можно завтра зайти? Мне хотелось, чтобы вы прочитали о проделках Шиллы и высказали свое мнение. Ваше мнение я ценю выше других.
