– Малруни собирает пожитки. Мы нашли ему неплохое место на церковной иерархической лестнице в приятном зажиточном городке, где он не Принесет большого вреда. Запугивать почтенных сквайров он не осмелится, тем более наказывать их дополнительным чтением Библии. Пусть собирает прихожан на свои проповеди, это укрепит его репутацию. Бухгалтерские способности он сконцентрирует на установке оконных витражей и покупке органа для церкви Св. Мартина. Так что его усилия не пропадут даром – будет что показать.

– Так вы планируете скоро переселиться в Хэмпшир в свое имение Лонгборн-эбби?

– Да, после окончания сезона.

– А-а. – Пруденс постаралась не показать разочарования.

– Конечно, буду часто бывать в Лондоне. Собираюсь приступить к своим обязанностям в палате лордов.

– Похоже, что мы увидим рождение нового лорда Дэмлера. А что станет с Дэмлером-поэтом?

– Ему придется корпеть над книгами и дальше, чтобы содержать молодых мамаш.

– Да уж. Имея столько подопечных дам самых разных категорий, вы, конечно, будете очень заняты.

– Но для вас я непременно буду выкраивать время, – сказал он с улыбкой. – И вы, надеюсь, когда-нибудь навестите меня в Лонгборн-эбби.

Это обещание немного успокоило Пруденс и помогло легче примириться с неизбежным расставанием.

Мистер Севилья нанес визит мисс Мэллоу через два дня после бала, но дома ее не застал – она уехала на прогулку с Дэмлером. Он зашел еще через пару дней, на этот раз она была дома, и он пригласил ее прокатиться с ним по парку. Пруденс согласилась, ей казалось, что это лучше, чем сидеть дома с Кларенсом, а ее спутник всячески старался развлечь свою даму. Севилья производил впечатление несерьезного человека, Пруденс раскусила его за пятнадцать минут: светский повеса, говорил он преимущественно о балах и прочих увеселениях в кругу избранных, о лошадях и модах. Видимо, он считал, что леди не способна обсуждать более серьезные проблемы, а может быть, он и сам был непригоден для этого занятия, но умел занять собеседника, и с ним не было скучно.

– Слышали последние on dit[4] о Кларенсе и принцессе? – спросил Севилья, наклонившись к Пруденс.

Мисс Мэллоу подумала, что начинает привыкать к светскому жаргону. Она уже догадалась, что речь идет о герцоге Кларенсе и одной из двух принцесс, которые не принадлежат к королевской семье.

– Ливен или Эстергази? – спросила она тоном светской львицы.

– Ливен, – ответил он. – Вилли проводил ее до кареты на днях, после вечера в Павильоне, и не нашел ничего лучшего, как повалить ее на сиденье и попытаться овладеть ею. Старый осел!

– Смелый человек, – ответила Пруденс, представив эту картину.

– Какая там смелость, просто выпил лишнего. Но Ливен всегда сохраняет бдительность. Она сообщила ему, что Венский конгресс отдает Ганновер Пруссии, а Англия соглашается чтобы захватить позиции в Вестфалии.

Можете представить его реакцию – он ведь убежденный сторонник независимости Ганновера. Любовь тут же вылетела у него из головы. «Черт побери! А моему брату это известно?» – восклицает он. Она убеждает его что брат не в курсе, он тут же мчится к принцу сообщить новость. Вот была потеха! Принц по десять раз в день напоминает Вилли, как он опростоволосился. Ливен, конечно, все выдумала.

– Мне говорили, что мисс Викэм дала герцогу отставку, – заметила Пруденс, вспомнив сплетню, услышанную на балу.

– Она бы с удовольствием это сделала, но кабинет министров и слышать не хочет. Если не мисс Викэм, герцогу придется довольствоваться нудной старой принцессой Австрии. Не завидую ему. Однако, получив все, что можно было от Джордан, он не нуждается в моем сочувствии.

– Мне жаль миссис Джордан.

– За нее не беспокойтесь, Кларенс ее обеспечит. О своем семействе он сильно печется, как впрочем, и положено мужчине, – поспешил добавить Севилья. – Это то немногое, что он может для нее сделать. Я не одобряю мужчин, которые соблазняют женщин, а потом бросают их.

Пруденс сочла эту тему не особенно приятной и попыталась ее сменить.

– Знаете, что лорд Дэмлер пишет новую пьесу? – сказала Пруденс для начала.

– Мне кажется, что вы очень дружны с Дэмлером, не так ли?

– Да. У нас много общего, мы ведь оба пишем.

– Чисто профессиональный интерес?

– Немного больше. Мы друзья.

– Он не ваш любовник случайно? Откровенность вопроса шокировала Пруденс даже сильнее, чем его смысл.

– О, мистер Севилья, нет, конечно, уверяю вас. Такое предположение просто нелепо.

– Не обижайтесь, мисс Мэллоу. Я не собирался вас обидеть. Но вам же не семь лет от роду, такие отношения в жизни часто можно наблюдать. Для вас он вовсе не так уж хорош, ничуть не лучше других.

Пруденс промолчала, удивленная завуалированным комплиментом.

– Вот видите, вы все же обиделись, хотя я этого вовсе не хотел. Мне такая мысль самому не пришла бы в голову, но ходят слухи. Извините, спросил, не подумав. Просто хотел уточнить. Признаю, что в столь тонких делах мужчине положено соблюдать большую осторожность.

Бедная Пруденс, воспитанная в провинции, сочла, что последнее замечание Севильи относится к опасениям, что его увидят в обществе дамы легкого поведения, раз уж о ней идет такая слава. Он же беспокоился, не отбивает ли у Дэмлера его собственность. Когда карета доставила девушку к парадной двери ее дома, Пруденс успела сделать заключение, что джентльмены на словах могут быть несколько развязнее, но в душе они строгие моралисты.

На следующий день Пруденс получила цветы от Севильи. В букет была вложена записка с приглашением в оперу через пару дней. Пруденс польстило внимание. В опере ей довелось побывать дважды с дядей Кларенсом, но они сидели не в ложе и не среди знатных представителей высшего света. У нее уже появилась тяга к красивой жизни, и она послала ответ, что принимает предложение. «Как все просто, – думала она, когда волосы были уложены в красивую прическу и парчовое платье, сшитое по случаю обеда в честь мистера Вордсворта, надето. – Нужно только завести знакомство с нужными людьми, и водоворот подхватит тебя, увлекая в гущу развлечений – балы, обеды, опера, прогулки в парке. Пруденс начала прочитывать колонки светской и судебной хроники, чтобы быть в курсе событий, обсуждаемых в свете.

Когда мисс Мэллоу уже была готова ехать в оперу, дядя Кларенс, одетый так, словно собирался сопровождать ее, хотя на самом деле оставался дома, чтобы играть с сестрой в пикет, торжественно вручил ей черную, обтянутую кожей шкатулку.

– Хочу, чтобы ты надела ожерелье моей дорогой покойной супруги, – сказал он.

Пруденс с благодарностью приняла драгоценность и надела небольшое ожерелье из мелких бриллиантов, но они были натуральными.

– Ничто так не украшает женщину, как бриллианты, – заключил он, отступая на шаг, чтобы полюбоваться племянницей. – Дэмлер пожалеет, что потерял тебя. – Уже два дня маркиз не появлялся на Гроувенор-Сквер.

– Мы по-прежнему друзья, дядя, и ничего особенного никогда между нами не было, – успокоила его Пруденс.

– Хо, ты самая хитрая девушка в городе, – не унимался он. – Сама, наверное, хочешь заставить его ревновать, появившись в театре с другим джентльменом. Смотри, как бы не просчитаться. Севилья, конечно, состоятельный человек, но без титула, совсем обычный, хоть имя его и похоже на название города. Но город назван не в его честь, можешь быть уверена. Ну-ка повернись. Очаровательна. Бриллианты Анны тебе очень идут.

– Придется нарисовать меня в этом наряде, дядя, – весело поддразнила его Пруденс. К ее величайшему удивлению, дядя Кларенс запротестовал.

– Не рискую рисовать бриллианты, – признался он печально. – Жемчуг можно изобразить на полотне, немного белой краски может заставить его сверкать, но бриллиант передать нельзя. Никому из старых мастеров это не удавалось. Я пытался, но ничего не вышло, думаю, что это просто невозможно сделать. Как ни стараешься, он то выходит как сапфир, то как гранат. То же самое с водой. Ее тоже невозможно передать. Тернер[5] пытается скрыть недостатки, переворачивая вверх ногами все, что помещает на воду, чтобы якобы передать отражение, но людей трудно обмануть. Я только покажусь в гостиной, чтобы поздороваться с мистером Севильей. Пусть он помнит, что у тебя есть семья и ты не беззащитна. Когда за молодой леди никто, не стоит, ее легко обидеть. Упомяну невзначай сэра Альфреда и лорда Дэмлера, чтобы он понял: ты не просто ничтожество какое-нибудь.