Дядя Кларенс уже успел произнести эти имена в присутствии Севильи несколько раз, так что тот действительно проникся убеждением, что мистер Элмтри с ними на короткой ноге.

На увеселительный сезон Севилья снимал ложу в опере. В ней было шесть мест, но они оказались только вдвоем, что несколько удивило и даже насторожило Пруденс. Она считала, что ее новый знакомый пригласил еще кого-то. Девушка несколько успокоилась, что никто не разглядывает их особенно пристально и не перешептывается на их счет. Из этого она заключила, что они не нарушают общепринятых правил приличия. Некоторые кивали Севилье или здоровались с ним, и несколько человек кивнули мисс Мэллоу и улыбнулись ей.

В антракте Пруденс заметила Дэмлера в другом конце зала. Он был с компанией, но его внимание было поглощено только одной особой – очаровательной феей в белом шифоне и бриллиантах, с пышной копной волос, уложенных в несколько замысловатую прическу. Платье ее было низко декольтировано, и она ни на секунду не отрывала глаз от Дэмлера. Они казались поглощенными друг другом до неприличия, не замечая, что половина зала с любопытством следит за ними.

Из разговоров с Дэмлером Пруденс знала о его активной светской жизни, но она никогда не видела его компании, кроме вечера у Хетта. Представшее ее взору зрелище повергло ее в уныние, но она не могла оторвать глаз от его ложи.

– Ваш друг Дэмлер сегодня тоже здесь, – заметил Севилья, проследив за ее взглядом.

– Да. А что это за леди с ним?

– Какая-то кокотка. – Он поднес к глазам монокль, чтобы рассмотреть даму, и улыбнулся одобрительно. Сибилла, конечно, но нехорошо показывать мисс Мэллоу, что он интересуется этой особой.

– А что она изобразила на голове? Куст папоротника – символ девственности?[6] – сказала Пруденс, подумав про себя, какими ухищрениями эта дама добивается такого сногсшибательного оттенка волос.

Реплика вызвала у мистера Севильи взрыв смеха.

– Хорошо сказано, мисс Мэллоу, прекрасно. Вы и впрямь оригинал. Удивительно остроумно.

Реакция мистера Севильи повергла Пруденс в замешательство, она не находила ей объяснения. Вскоре их ложу заполнила веселая компания джентльменов, и Севилья с восторгом передал им остроту Пруденс. Все согласились, что это перл остроумия.

Нашествие в их ложу привлекло к ним внимание публики. Леди Мелвин, которая тоже находилась в ложе Дэмлера, посмотрела в их сторону и обратила на них внимание маркиза. Когда он перевел взгляд в их сторону, Пруденс была занята разговором с одним из гостей. Все они казались ей очень любезными и приветливыми. К двоим обращались «милорд», но имен она не разобрала и жалела, что не сможет удовлетворить любопытство дяди Кларенса, когда вернется домой.

– Неужели это мисс Мэллоу с набобом? – спросила Хетта Дэмлера, устремляя монокль на ложу, где сидела Пруденс.

– Да, конечно, это она. Как она хорошеет, когда улыбается. Обрати внимание на коллекцию старых распутников вокруг нее – Севилья знает, что делает. А мисс Мэллоу зря согласилась сидеть с ним в ложе одна. Ну, ну, она высоко летает.

– Там Барримор. Черт возьми, Севилья не должен был знакомить ее с ним. – Дэмлер нахмурился.

– Почему бы тебе не зайти к ним, пока антракт не кончился?

– Чтобы придать компании благопристойный вид? Боюсь, что это произведет совсем обратное впечатление.

– Оно и верно. Бросаться из одних объятий в другие – слишком вызывающе. Легкомысленным джентльменам понравилось бы. Но Сибилла не будет в восторге.

– Мисс Мэллоу не относится к той же категории женщин, что и… – он указал взглядом на свою обольстительницу, которая надула губки, недовольная, что он переключил внимание на другой объект.

– Советую предупредить ее, чтобы остерегалась этой своры. Они не для нее.

– Обязательно. – Он бросил последний недовольный взгляд через партер и повернулся к своей даме.

В эту ночь Пруденс анализировала свои переживания. Мистер Севилья не оставил глубокого следа в ее душе. Она вскоре забыла о нем и вернулась к мысли о другом. Чувство к Дэмлеру начинало выходить из-под контроля. Она поняла, что интерес к нему становится все глубже, чем было бы разумно допустить в ее положении. Она не годилась для романтических отношений. Для этой цели он предпочитал Несравненных, вроде своей сегодняшней спутницы. Молва утверждала, что все красавицы Лондона мечтают о нем. Как нелепо с ее стороны надеяться, что он питает к ней нечто большее, чем дружеское расположение. С самого начала она знала, что этого не было и не будет. Удивляться следовало тому, что она привлекала его как друг. «Ну, ты, умница-благо-разумница, – говорила она себе, – настало время пустить в действие свое благоразумие и поставить себя на место. Нечего сидеть за письменным столом в ожидании, когда он соблаговолит зайти. Если твой друг зайдет, отлично ты будешь рада видеть его. Даже счастлива, но это неважно. Ты не должна показывать этого нельзя, чтобы он догадался или даже заподозрил. Он принимает тебя почти за мужчину».

На следующий день Дэмлер снова осчастливил Пруденс визитом. Шел дождь, она подумала, что прогулка не состоится.

– Трудитесь в поте лица, – сказал он, застав ее за рабочим столом без прически и с запачканными чернилами пальцами. – Приходится ловить каждую минуту, когда поклонники не осаждают и можно не парить на крыльях амура. Глядя на вас, я каждый раз понимаю, как много нужно работать.

– Я не полностью окунулась, в беспутную жизнь, – сказала она с выражением, призванным передать ее чисто дружеское расположение.

– Вы находитесь на пути в ад, миледи, – подтрунил он, грозя пальцем и улыбаясь очень широкой, даже развязной улыбкой. – Придется заново окрестить вас, если будете продолжать в том же духе. Веселитесь с набобами – не слишком ли много им чести? И не режет ли ваш утонченный слух сочетание аб-об?

– Нет, не режет. Сказать можно то, чего не решишься написать.

– А то, что стыдно сказать, можно пропеть.

– Как поживает Шилла? Все еще убегает от своего возлюбленного?

Он расположился в кресле в небрежной позе, почти разлегся, чего бы он наверняка не сделал, если бы не пытался произвести впечатление на женщину, чей интерес ему был не безразличен.

– Не следовало давать ей слишком много воли – эта распутница связалась с целым караваном бедуинов, а как, скажите, Уилс поместит на сцену дюжину верблюдов? Ума не приложу.

– Но ведь самое интересное происходит за сценой, разве не так?

– К черту. Что-то должно совершаться и на самой сцене. Она так распустилась, что ни одного ее движения нельзя показать приличным людям. Не могу же я держать на сцене два часа одного Могула, заламывающего руки и изрыгающего проклятия. Но можно было вернуть ее в гарем, и все начать сначала. Позднее я сделаю ее героиней романа, и пусть откалывает номера, как заблагорассудится. Я к ней очень привязался, трудно будет с ней расстаться.

– Позавидовали моим лаврам и пытаетесь завладеть моей территорией? Берегитесь, а то я начну писать пьесы или поэмы с дядей Кларенсом в главной роли.

– Блестящая мысль! Но я отвлекся от главной цели визита. Пришел, чтобы снять с вас стружку, мисс Неблагоразумие. Не пытайтесь, моя девочка, изображать удивление. Даже ваши прекрасные синие глаза не спасут вас от взбучки. Вам, должно быть, известно, что вся публика в опере вчера судачила о вас, включая всех знаменитых сплетников и сплетниц Лондона.

– Что за чепуху вы несете? – сказала она, довольная, что он тоже наблюдал ее триумф.

– И меня ужалили своим острым язычком. Моя дама чуть не лопнула от злости – она по праву гордится своими кудрями. До нее, конечно, дошла ваша острота.

– Это вовсе не острота. Просто…

– Мне прекрасно известно, что вы сказали и что имели в виду.

– Я просто хотела сказать, что она красит волосы.

Он выпрямился в кресле и многозначительно посмотрел на нее.