О скверном и святом Что в сердце нашем самое святое? Навряд ли надо думать и гадать. Есть в мире слово самое простое И самое возвышенное – Мать! Так почему ж большое слово это, Пусть не сегодня, а давным-давно, Но в первый раз ведь было кем-то, где-то В кощунственную брань обращено? Тот пращур был и темный, и дурной И вряд ли даже ведал, что творил, Когда однажды взял и пригвоздил Родное слово к брани площадной. И ведь пошло же, не осело пылью, А поднялось, как темная река. Нашлись другие. Взяли, подхватили И понесли сквозь годы и века… Пусть иногда кому-то очень хочется Хлестнуть врага словами, как бичом, И резкость на язык не только просится, А в гневе и частенько произносится, Но только мать тут все-таки при чем? Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова, И все же трудно попросту понять, Что слово «мат» идет от слова «мать», Сквернейшее от самого святого! Неужто вправду за свою любовь, За то, что родила нас и растила, Мать лучшего уже не заслужила, Чем этот шлейф из непристойных слов?! Ну как позволить, чтобы год за годом Так оскорблялось пламя их сердец?! И сквернословам всяческого рода Пора сказать сурово наконец: Бранитесь или ссорьтесь как хотите, Но не теряйте звания людей: Не трогайте, не смейте, не грязните Ни имени, ни чести матерей! 1970 Весенняя песня Гроза фиолетовым языком Лижет с шипеньем мокрые тучи. И кулаком стопудовым гром Струи, звенящие серебром, Вбивает в газоны, сады и кручи. И в шуме пенистой кутерьмы С крыш, словно с гор, тугие потоки Смывают в звонкие водостоки Остатки холода и зимы. Но ветер уж вбил упругие клинья В сплетения туч. И усталый гром С ворчаньем прячется под мостом, А небо смеется умытой синью. В лужах здания колыхаются, Смешные, раскосые, как японцы. Падают капли. И каждая кажется Крохотным, с неба летящим солнцем. Рухлядь выносится с чердаков, Забор покрывается свежей краской, Вскрываются окна, летит замазка, Пыль выбивается из ковров. Весна даже с душ шелуху снимает: И горечь, и злость, что темны, как ночь, Мир будто кожу сейчас меняет. В нем все хорошее прорастает, А все, что не нужно, долой и прочь! И в этой солнечной карусели Ветер мне крикнул, замедлив бег: – Что же ты, что же ты в самом деле, В щебете птичьем, в звоне капели О чем пригорюнился, человек?! О чем? И действительно, я ли это? Так ли я в прошлые зимы жил? С теми ли спорил порой до рассвета? С теми ли сердце свое делил? А радость-то – вот она – рядом носится, Скворцом заливается на окне. Она одобряет, смеется, просится: – Брось ерунду и шагни ко мне! И я (наплевать, если будет странным) Почти по-мальчишески хохочу. Я верю! И жить в холодах туманных, Средь дел нелепых и слов обманных, Хоть режьте, не буду и не хочу! Ты слышишь, весна? С непогодой – точка! А вот будто кто-то разбил ледок, — Это в душе моей лопнула почка, И к солнцу выпрямился росток. Весна! Горделивые свечи сирени, Солнечный сноп посреди двора, Пора пробуждений и обновлений — Великолепнейшая пора! 1970 Главная встреча
Фонарь в ночной реке полощет бороду. Дрожит рекламы розовая нить. Давай пойдем вдвоем с тобой по городу И будем много, много говорить! Пусть пары по скамеечкам ютятся, Целуясь между слов и между фраз, А мы с тобой не станем целоваться, Нам это все не главное сейчас. Нам, может быть, важнее в этот вечер Раскрыть себя друг другу до конца. Как жили мы до первой нашей встречи И чем горели души и сердца. Ни светлое не спрячем, ни дурное, Все увлеченья, каждый жест и взгляд, Все что ни есть – решительно откроем, Пусть даже будет что-то и такое, О чем порой другим не говорят… Не любопытства ради, нет, не ради! А потому, и только потому, Что искра лжи, сокрытая в засаде, Потом пожаром прорезает тьму. Все нараспашку, настежь, как в полет! Чтоб ни соринки, ни единой фальши! Вот так, и только так, как звездолет, Взлетит любовь взволнованная наша. Ведь лишь из чистых и глубоких струй Приходит к людям подлинная сказка, Где все прекрасно: и слова, и ласка, И каждый вздох, и каждый поцелуй. 1970 Счастливый человек Кто и каков счастливый человек?.. Я лично так бы на вопрос ответил: Счастливец тот, кто получил навек Две песни – две любви на белом свете. Не надо шуток и «уймитесь, страсти»! Не двоеженство. Не об этом речь. Да, две любви. И каждую сберечь — Как раз и будет настоящим счастьем! Нет, далеко не все и не всегда Могли б сказать: «Люблю свою работу. Готов трудиться до седьмого пота И счастлив от любимого труда!» И я уверен, даже твердо знаю, Что в этой самой светлой из страстей Есть что-то от любви к родному краю, К своим друзьям и к Родине своей. Но как моря не могут жить без рек, Как без дождей земля оскудевает, Так без любви сердечной человек Духовно в чем-то все же прозябает. Не зря о ней и пишут, и поют, Не зря о ней так радостно мечтается. И как ни славен человечий труд, А нежность все же нежностью останется. Тут ни замен и ни сравнений нет. Не будем путать двух прекрасных миссий. Да и народ рождается на свет Не от ученых формул и трансмиссий. Да, две любви в одном рукопожатье, Как два крыла, берущие разбег. Иначе говоря – любовь в квадрате. И кто обрел их – по моим понятьям, Счастливейший на свете человек! 1971 |
