– Какая красота! – восхитилась Катриона.
– Я старался, – пояснил Бардер, явно польщенный.
На спинке его обычного стула у их очага висела тряпица, чтобы развернуть ее, как только он достанет из кармана нож, постелить на полу у его ног и собирать стружки.
– Нарл показал мне, как вырезать лица. Я увидел, как этот маленький приятель смотрит на меня, едва лишь подобрал кусок дерева.
Катриона с улыбкой вертела в руках подарок. Ее пальцы благодарно замирали на рабочей части веретена – гладкой, словно шкура породистой лошади. Мордочка на другом конце выглядела такой живой и смышленой, что казалось, она вот-вот моргнет и что-нибудь скажет.
– Спасибо. Я… я все гадала, смогу ли и дальше держать в доме прялку.
Бардер глянул на Рози, которая таинственным способом уже умеющих сидеть, но еще не научившихся как следует ползать детей ухитрилась преодолеть половину комнаты и вцепиться в его штанину.
– А-а-а! – заявила она, что означало: «Возьми меня на руки и подбрось, пожалуйста».
– Вот потому я его и сделал. – кивнул Бардер, покорно наклоняясь. – Половина крестьян в округе не будут знать, как с тобой расплатиться, если не смогут отдавать шерсть для пряжи.
…Катриона порывисто встала, подошла к горгулье и погладила ее по маленькому носу картошкой. Этот жест служил своего рода полуосознанным заклинанием на удачу, и нос горгульи уже блестел от поглаживаний. Она понимала, что с течением лет вещица постепенно накапливает все эти бестелесные пожелания, превращая их в настоящие чары (так достаточное количество отложившегося ила в конце концов становится полуостровом), но вряд ли ей окажется под силу не пустить сюда Перницию.
Близился одиннадцатый день рождения Рози. Катриона сильнее потерла горгулье нос.
«Магия делает каждого своего обладателя более заметным для всех остальных. Никто, разыскивая члена королевской семьи, не обратит внимания на человека, наделенного волшебством. Это не магия, потому что не может быть магией».
Одиннадцать… Больше половины от двадцати одного года.
Когда остальные в Туманной Глуши сообразили, что Рози действительно владеет звериным языком (Нарл знал это с самого начала, но, конечно, никому и словом не обмолвился), это пришлось им весьма по душе. Не так здорово, как детская магия, – способность была полезной, а детская магия редко приносила пользу, – но все же уже кое-что. На этот счет можно было шутить, а шутки про своих фей – один из способов, помогающих обычным людям мириться с магией, рядом с которой они вынуждены жить, и это знают как сами обычные люди, так и феи.
Катриона тревожилась, поскольку Рози не была феей и с ней не следовало обращаться как с таковой – это казалось несправедливым. Не ее вина, что она живет с двумя феями. Обычным людям не нужно защищаться от нее, изобретая шутки, проводящие между ними границу. Рози обыкновенная девочка, вовсе не фея. Хотя ее разговоры с животными и доказали, ко всеобщему удовлетворению, что Тетушка и Катриона не лгут про родство с ней, ведь знание звериного языка – редкая способность даже среди фей и невозможно представить, чтобы в одной деревне нашлись две ее обладательницы, не связанные кровными узами, этого оказалось недостаточно, чтобы утешить Катриону.
К тому же новость о том, что Рози говорит с животными, воскресила некоторые застарелые сплетни одиннадцатилетней давности.
Обычные люди иногда странно реагировали на мороки вроде того, которым Тетушка скрыла прибытие Рози в Туманную Глушь, – настойчивым, свербящим ощущением, будто что-то не вполне в порядке. В данном случае это обернулось слухом, будто Рози приходится Катрионе дочерью.
Вопрос, которого по-настоящему опасалась Катриона, заключался не в том, не мать ли она Рози, – это она могла отрицать вполне убедительно, а в том, действительно ли они двоюродные сестры. Бардер, единственный человек, кто, по мнению Катрионы, имел право спрашивать, никогда не задавал вопросов, и слух давным-давно умер естественной смертью – как предполагала Катриона. Одиннадцать лет спустя ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы вспомнить, что он вообще когда-то ходил.
Как-то к вечеру они с Рози пересекали площадь от кузницы к трактиру, направляясь домой. Моросил дождь, а Катриону одолевала усталость. Как только она перестала навещать королеву, вся сила ее магии вернулась к ней с оглушительным грохотом, словно проглоченная наковальня. Темное и пустое, сбивающее с толку место, куда она заглядывала в поисках клочьев магии, больше не было пустым, но находить нужное стало, пожалуй, еще труднее, чем прежде. Во-первых, теперь она знала, что искомое, скорее всего, окажется там, если не сдаваться достаточно долго, а во-вторых, это напоминало поиски одного конкретного камешка на галечном берегу, где ураганный ветер перекатывает с места на места все, включая тебя самого. Тетушка утверждала, что со временем станет проще. Катриона на это надеялась. В тот день она провела хитрый экзорцизм – если бы они знали, насколько хитрый, Тетушка пошла бы с ней, – избавляя поле от древней битвы, которая вдруг пробудилась снова и чье повторение пугало овец Мэтью.
Бардер сегодня работал только полдня, и на вечер он обычно приходил к ним в гости, а она слишком устала, чтобы радоваться его обществу. Чашка чая поможет, решила она. Голос, который она услышала, мог принадлежать кому угодно – или, возможно, он сам зародился из воздуха Туманной Глуши и слов, произнесенных кем-то в ее отсутствие. Они как раз проходили мимо трактира, и Катриона кратко помахала рукой, не поднимая взгляда.
– …Стоило жениться на ней одиннадцать лет назад – или вовсе незачем на ней жениться, – произнес голос.
В первое ошеломляющее мгновение она усомнилась, не показалось ли ей, но ей не показалось, поскольку рядом внезапно возник Бардер и по его лицу она поняла, что он тоже слышал этот голос. Она видела, что он сердится, но, хотя знала и любила его бóльшую часть своей жизни, не решилась спросить почему. Они втроем дошли до дому. Рози болтала о птицах, лошадях и дождевых червях, а взрослые молчали, хотя обычно Бардер непринужденно беседовал с девочкой, как будто вовсе не удивляясь ее рассказам (например, о том, что у дождевых червей нет глаз, но они видят землю, сквозь которую ползут, в прекрасных видениях вроде тех, какие люди надеются получить, поедая рыбу). Тетушка встретила их у калитки и, увидев их лица, послала Рози кормить коров и кур. Обычно Рози и так этим занималась, но сейчас чуть помедлила, поглядывая на остальных, так как понимала, что вот-вот пропустит нечто интересное, но, если останется поблизости, этого не произойдет вовсе. Она ушла совершенно нехарактерной для себя походкой: нога за ногу, ссутулив плечи и понурив голову.
– Я не понимаю, – заявил Бардер, как только за ними закрылась дверь дома. – Мне это показалось низостью, а в Туманной Глуши такого обычно не случается без причины. Я бы врезал этому болвану… но подумал, что тебе это не понравится. – (Катриона догадалась, что он узнал говорившего по голосу.) – Милая, я знаю, что Рози не твоя дочь. Я помню, какой тощей ты была, когда уходила на именины принцессы. И точно такой же ты оттуда вернулась с подросшим младенцем на руках. – Он не сразу заметил, как замерли при этих словах Тетушка и Катриона. – Не могу сказать, что меня бы не взволновало, появись у тебя ребенок не… не от меня. Меня бы это очень взволновало. Но… я бы спросил… Если бы не знал, что это невозможно.
– Тетушка забрала ее уже после того, как я вернулась, – слабо возразила Катриона.
Бардер уставился на нее в упор:
– Но… нет, ничего подобного… Я же тебя видел. Ты выглядела так, будто тебя протащили задом наперед через каждую живую изгородь и рощицу от столицы до самой Туманной Глуши. Я слышал, как ты чихала. Я возвращался из Древесного Света короткой дорогой, через луга лорда Прена. Ну, это не совсем короткая дорога. Я… Понимаешь, я тогда, пока тебя не было, завел привычку по малейшему поводу проходить мимо твоего дома – просто проверить, хотя я знал, что услышу, как только ты вернешься. Я видел свет, когда Тетушка открыла дверь.
