— Они найдены там же, рядом со статуэткой…

— Ладно, отхроноскопируем ему эту штучку. Из уважения к тем честным рукам, что переслали ее сюда, — Березкин улыбнулся. — И потом, знаешь, удивительное лицо у этого золотого человечка. Сочетание вдохновения с мудростью, порыва-с фанатичной убежденностью… Верили же когда-то люди так слепо…

— Это не слепая вера, — возразил я.

— С такою силой, — поправился Березкин и спросил: — Малийцы ислам исповедуют?

— Ислам, но много среди них и анимистов. — Я показал на идолов.

— Да, этот миссионер растяпой оказался. И каким еще растяпой! Потерять такой шедевр! — Березкин укоризненно покачал головой.

Я лучше, чем мой друг, ориентировался в истории географических открытий и понимал, что он невольно упрощает события.

— Видишь ли, европейские миссионеры появились в этих районах Африки лет через триста с лишним после того, как статуэтка была изготовлена венецианским ювелиром, — сказал я. — Первым европейцем, проникшим на территорию современного Мали, был шотландский врач Мунго Парк, и произошло это в 1796 году…

— Так, — сказал Березкин.

— Участие какого-нибудь миссионера в приключениях статуэтки не исключается, конечно. Мы же с тобой сразу заподозрили, что она недавно попала в Мали. Ну, а если давно, если сразу после изготовления?..

— Тот самый случай, когда от слов пора переходить к делу, — сказал Березкин.

— Вот именно. Мы знаем, что родина статуэтки Венеция, что сделана она в конце шестнадцатого столетия, а найдена у города Дженне в середине двадцатого. Стало быть, нам предстоит путешествие по двум материкам сквозь три с половиной века…

в которой хроноскоп «приступает к исполнению служебных обязанностей», но отнюдь не приближает нас к пониманию истории статуэтки, проблеме «религиозного мотива» тоже уделено некоторое место

— Ты африканист, тебе и решать, с чего мы начинаем хроноскопию, — заявил Березкин, когда мы пришли в институт. — Думай. На сей раз я-простой исполнитель.

Я не нашел ничего лучшего, как предложить общую хроноскопию.

Ответ пришел моментально: мы увидели на экране струи песка, бьющие и обтекающие смутно различимую продолговатую фигуру.

Я не отрываясь смотрел на экран, на котором разыгрывалась песчаная буря, но чувствовал, что сидящий рядом Березкин улыбается все шире и шире. Наконец он не выдержал и расхохотался.

— Браво! Теперь все ясно.

Сегодня Березкин относился к хроноскопии полушутливо, и я строго сказал ему:

— Самум!

— Ну конечно. Остались следы песчинок на металле. Нам-то какая польза от этого?

— Самумов не бывает в Венеции, и едва ли они случаются в районе Дженне. Я смотрел геоботаническую карту. Там травянистая лесная саванна суданского типа.

— Хорошо, пусть будет Сахара. И что? Я не ответил. В самом деле-«и что»?.. Но несерьезность Березкина начинала меня раздражать.

— Ну-ну. — Он легонько похлопал меня по плечу. — Ты же сам говоришь, что больше всего ценишь в людях деликатность и чувство юмора… Мы безвременно увянем с тобой, если будем вести хроноскопию с постным настроением и вытянутыми физиономиями… А что если выяснить, как отломилась кисть левой руки?

— Правильно, нужно выяснить, формулируй задание.

И мы увидели, как нечто тяжелое опустилось на руку, расплющило ее и обломило кисть.

Березкин повторил задание, стремясь уточнить, каким предметом расплющило и сломало руку, и на экране появилось нечто округлой формы, с силой наносящее удар по руке.

— Может быть все, что угодно, — сказал я. — Вплоть до обыкновенного камня.

Березкин не согласился со мною.

— У овала были заточены края, — возразил он. — На камень это непохоже…

— Кувалда?

— А были у африканцев кувалды?

— Были и есть, причем профессия кузнеца раньше относилась к числу самых почетных. Нередко в гильдию кузнецов входил даже император, и должность премьер-министра часто предоставлялась членам кузнечного цеха…

— Ты, я вижу, действительно стал африканистом… Но трудно допустить, что кувалду ни с того ни с сего вдруг обрушили на руку статуэтки. У меня такое ощущение, что она была сломана случайно какими-то стихийными силами.

Березкин прошелся по комнате, а потом достал из ящика пакетик с металлическими обломками.

— Надо бы узнать, имеют ли они прямое отношение к статуэтке, — сказал он. — По-моему, золотые кусочки — остатки сломанной руки.

Хроноскоп подтвердил предположение. Но кусочки из сплава оказались твердым орешком даже для нашего аппарата. На экране возникали лишь неясные изогнутые линии, которые не складывались в целое и потому не поддавались истолкованию. Березкин замучился с ними и в конце концов сдался.

— Может быть, завтра подыщем «ключ», — сказал я, стараясь успокоить и подбодрить его.

— Боюсь, что это не тот случай. Материала не хватает, к сожалению.

— Но есть возможность выяснить, одним и тем же предметом разбиты темные куски и рука или разными.

— Ты прав.

Березкин поставил перед хроноскопом задачу определить это по характеру вмятин и деформаций, и ответ пришел положительный: да, переломил руку и разбил непонятную вещь один и тот же овал…

— Похоже, что кусочки из сплава имели непосредственное отношение к статуэтке.

— Но какое?

Теперь наступила моя очередь маршировать по комнате… Есть чудаки, любящие подсчитывать всякую всячину, и один из них высчитал, что в среднем в течение дня человек делает двадцать тысяч шагов. Я не знаю верхнего предела, но среднюю цифру в дни напряженной работы мы с Березкиным перекрывали, очевидно, вдвое или втрое, не выходя из кабинета… Вообще говоря, такое вышагивание иной раз помогает выровнять ход мыслей, дисциплинировать его, что ли. У меня же, к сожалению, мысли перескакивали с одного предмета на другой, не очень-то считаясь с последовательностью и логичностью, и если на чем-либо задерживались, то преимущественно на мелочах. Так, я сообразил, что, называя темные кусочки сплавом золота с серебром, мы допускаем неточность, ибо сплав этот имеет зеленовато-желтый или бледно-желтый цвет… В наших же кусочках металла золото и серебро были каким-то хитрым способом смешаны, а не сплавлены… Делиться столь важным выводом с Березкиным я не стал-мне показалось, что мой друг поглощен более основательными раздумьями, — но в конце концов и мне пришла в голову дельная мысль.

— Ты полагаешь, что руку статуэтки разбили некие стихийные силы, — сказал я Березкину. — Если действительно «стихийные», то следы их должны остаться и на самой статуэтке…

— Глупеем мы с тобой, — улыбнулся Березкин. — Я просто обязан был сообразить это час назад, а ты-после первых трех шагов.

Последовательно уточняя задания, Березкин добился отличного результата: на экране замелькали непонятные овалы, ударявшие по статуэтке, причем первые их удары были сильнее, а последующие все слабее и слабее, пока совсем не прекратились…

— И ничего не прояснилось, — сказал я. — Что за овалы…

— А я знаю. Лошадиные копыта. Ей-богу, статуэтка побывала под ногами лошади.

— Лошадей, — поправил я, схватывая мысль Березкина.

Статуэтка оказалась на пути конного отряда или табуна. И это не противоречит географическим фактам. В Гвинее, например, лошадей не разводят из-за мухи цеце, а в Мали цеце нет, и коневодство известно там с древнейших времен.

И хроноскоп «согласился» с нашей догадкой: на экране появились скачущие лошади.

— Глядишь, по крупицам и доберемся до чего-нибудь, — сказал Березкин. — Правда, уж очень мизерны пока крупицы… Ты говоришь, что коневодство в Судане известно давно?.. Значит, хронологию копыта не уточняют… Жаль.

— Копыта не объясняют и почему уцелела поднятая правая рука…

— Случайность. Иного не придумаешь.

— А ну, проверь, есть ли на ней следы копыт? Хроноскоп ответил отрицательно.

— А на голове?