— Один мешок вмещает столько-то маундов и не больше, — заметил отец, — и нельзя отказаться от того, чего еще не имеешь. К тому же, не будь твоего наследства, родители девушки еще подумали бы, отдавать ли за тебя свою дочь.

— А мое образование, моя карьера для них ничего не значит? — спросил Дилип.

И снова отец покачал головой.

— То, что ты называешь твоей карьерой, еще не началось. Ты, верно, и не подумал, как пригодилось бы в нашем хозяйстве приданое твоей жены? С такой подмогой можно бы набрать и денег, чтобы послать тебя в Англию. Но для этого нужно сначала жениться. Тебе уже девятнадцать лет. Все твои братья, когда женились, были моложе. Твоей нареченной скоро минет шестнадцать. В этом возрасте все твои старшие сестры уже были замужем. Мне пришлось справить уже три приданых. Карман у меня не бездонный. А через несколько лет опять справлять приданое — для Шалини.

На что другое, а на семейные дела всегда хватало времени. Переговоры с отцом растянулись на много дней. Наконец Дилип пошел к нему и сказал: — Хорошо. Я женюсь на Камале. Но после этого сейчас же уеду в Англию.

Беседы эти происходили в комнате, которую отец уже несколько лет как отвел для размышлений, что могло бы насторожить всю семью как предвестие дальнейших событий. Мебели в этой комнате не было. Сидели на полу, на камышовых циновках. Выбеленные стены украшала только ярко раскрашенная олеография Ганеши, бога удачи, в узкой рамке розового дерева, а на подоконнике не застекленного, забранного решеткой оконца стоял оловянный кувшин, и в нем — букет ноготков или красного жасмина.

Теперь у отца нашлось новое возражение: — Я не хочу, чтобы ты поступал на гражданскую службу. Если тебе мало управлять своей собственностью, можешь стать юристом. Этому, сколько я знаю, обучают в Калькутте.

— Чем тебе не нравится гражданская служба? — спросил Дилип.

— Это служба чужеземного правительства. Мне было бы стыдно видеть в ее рядах моего сына. Пусть лучше противостоит ей в судах и тем помогает своему народу.

— Стыдно? — переспросил Дилип. — Но тебе ведь не стыдно, когда тебя заставляют ждать на веранде у маленького бурра-сахиба? Не ты ли говорил: «Что такое оскорбление? Что такое раненая гордость?»

— Мне было бы стыдно, — сказал старый Кумар, — если бы этим маленьким бурра-сахибом оказался мой сын.

Это была непростая логика. Дилипу потребовалось два-три дня, чтобы вникнуть в нее, оценить по достоинству эту неприязнь отца к английским правителям, казалось бы неожиданную, а если нет — то всегда умело скрываемую.

— Хорошо, — сказал ему Дилип через несколько дней. — Я подумал. Стану юристом. Может быть, даже буду выступать в судах. Но для этого мне нужно учиться в Англии.

— И сначала ты женишься на Камале?

— Да, отец. Сначала я женюсь на Камале.

Из ближайших родственников только мать и одна из теток видели до сих пор Камалу Прасад, его нареченную. Они побывали в гостях у Прасадов. Оставшись довольны тем, что увидели и что узнали о воспитании девушки, они доложили об этом отцу Дилипа. Заверения астрологов сулили удачу, сумма намеченного приданого была достаточная, и теперь, с точки зрения Кумаров (если только Дилип подчинится их желаниям), оставалось лишь скрепить договоренность официальной помолвкой и назначить день свадьбы.

Камала Прасад жила от них милях в двадцати. На обряд помолвки к Кумарам явились только мужские представители семьи Прасадов: отец и дяди будущей невесты и два ее женатых брата. Они привезли сластей и небольшие денежные подарки, но главной их целью было удостовериться, что дом, в котором предстоит жить Камале, соответствует собранным о нем сведениям. Дилип, помнивший, как ту же обязанность выполняли его братья, поклонился будущему тестю, а затем, опустившись на колени, коснулся его ног, что выражало смирение. Тесть начертал у Дилипа на лбу тилак — знак доброго предзнаменования. Гости немного посидели за чинной беседой и угощением, а потом отбыли на станцию и дальше — домой. Вся эта церемония не произвела на него впечатления, показалась какой-то бессмысленной, зато Шалини восприняла ее как чудо, потому что главным героем был Дилип.

— А в день свадьбы ты опояшешься мечом и будешь ехать на коне, как царь? — спросила она.

— Наверно, так, — ответил он и рассмеялся, а про себя подумал: какая комедия! Его сейчас гораздо больше интересовала подготовка к отъезду в Англию — пользуясь советами и помощью директора своего колледжа, он уже предпринял кое-какие шаги, чтобы попасть туда в сентябре, к началу осеннего триместра.

Помолвка состоялась в январе, и тут же возникли затруднения с выбором дня для свадьбы. Астрологи утверждали, что лучшее время — вторая неделя марта. Кумар предложил первую неделю сентября. Пароход, на который он купил билет через агента в Бомбее, отходил на второй неделе. Астрологи закачали головами: если свадьбу не удастся сыграть во второй половине марта, придется отложить ее до четвертой недели октября.

— Чепуха это все, — кипятился Дилип. — Их слова значат только то, что к апрелю будет слишком жарко, а с июня по октябрь — слишком дождливо. — В его расчеты вовсе не входило прожить дома женатым чуть не полгода. В его расчеты вообще не входило спать с этой шестнадцатилетней девочкой, пусть и красивой и хорошо развитой. Он даст совершить над собой обряд. Он даже проведет с ней одну-две ночи, чтобы не опозорить ее. Но любви между ними не будет. Он обойдется с ней ласково, поцелует ее и объяснит, что она еще успеет взвалить на себя обязанности жены и тяготы материнства, когда он вернется из Англии, получив там почетную профессию. Он почти надеялся, что она окажется непривлекательной.

Иногда, проснувшись среди ночи, он мучился мыслью, что все его поступки после колледжа были ошибками. Он отказался от своего плана поступить на гражданскую службу. Обещал жениться, подчинившись воле родителей. Решил готовиться к профессии, к которой не лежит душа. Не отступился только от намерения побывать в Англии. По утрам, вспомнив, что впереди — Англия, он чувствовал в себе достаточно бодрости, чтобы начать новый день, и невольно отзывался на тепло родительского благоволения, которым был теперь окружен. Однажды он услышал, как отец сказал старому своему знакомому: «После свадьбы Дилип, конечно, будет продолжать учение в Англии», словно он сам, а не Дилип на этом настоял, и ему подумалось, что отцовская гордость, подобно доброму семени, прорастет в любой земле, если земля эта смочена потом сыновнего послушания. Но во мраке полусна-полубдения от тщетно искал практического истолкования одного этого дразнящего слова «Англия», — истолкования, которое успокоило бы его, включило нечто большее, чем просто желание там побывать. Власть — в том смысле, как он ее понимал, — как бы заранее потускнела, когда он так легко и двусмысленно согласился пойти на службу правосудию, которое толкует эту власть, может быть, спорит с нею, но никогда впрямую ее не осуществляет. Может быть, думал он, есть какой-то роковой изъян во мне самом, черные корни растения-компромисса, цветы которого неизменно пахнут гнильцой, и, повернувшись на другой бок, он опять засыпал, положив руку на крепкую грудь покорной, любящей молодой жены, чей образ не покидал его теперь даже в сновидениях.

Он добился своего. Астрологи отыскали-таки ранее не замеченное сочетание счастливых звезд. Свадьба была назначена на первую неделю сентября.

— Вот видишь, Шалини, — сказал он сестренке, — все это была чепуха, как я и говорил, — но сдержался и не добавил: «Прасады, как и Кумары, влачат тяжкий груз — избыток дочерей. Им не терпится сбыть Камалу с рук, хотя бы и в дождливый сезон». Взглянув на Шалини, он подумал о том, какой груз уже представляет собой она, девятилетняя, если исчислить этот груз ее приданым и желанием родителей, чтобы она была счастлива и выдана замуж в хороший дом, что принесет им честь, а ей радость, отдана мужу, который одарит ее добротой, которому она сможет ответить любовью и повиновением, так чтобы были довольны и он, и его семья, и ее семья, и она сама. Надеюсь, подумал он еще, вспомнив о своей невесте, что я найду в себе силы не возненавидеть ее.