«А почему же он молчал?»
«Он берег тебя...»
Теперь, когда старший брат погиб смертью героя, чувство любви и преклонения вернулось к Володе, вспыхнуло в нем с новой силой. И снова вступил в действие старый закон — «как Саша». Надо быть таким же мужественным, как Саша. Надо так же бороться с самодержавием. Надо поднять знамя, которое брат выпустил из рук только тогда, когда остановилось его сердце. Но каким путем идти в бой, если Сашин путь оказался неверным?
Движение. Движение. Движение.
Колесо телеги движется медленно, вразвалочку. У него нет легкой стремительности пароходного колеса. И даже когда на пути оказывается глубокая лужа и по спицам начинает стекать вода, — никакого сравнения с пароходным колесом! Колесо с грохотом прыгает по булыжникам, тихо хлюпает по лужам. Оно катится медленно, но верно. А на мостовой лежат желтые, осенние листья.
Семья Ульяновых снова в пути. В конце августа Ульяновы переехали в чужой, незнакомый дом на Первой горе. Но не прошло и месяца, как снова переезд. И снова на телеге два ребристых сундука с медными заклепками, и кожаные саквояжи, и яркий портплед в крупную шотландскую клетку, пакеты, узлы, связки книг.
Оля говорит идущему рядом Володе:
— Мы превратились в каких-то кочевников: нигде не найдем себе места. Все время укладываемся и раскладываемся.
И Володя отвечает:
— Не надо пускать глубокие корни. Потом будет тяжело, когда придется рубить их, как в Симбирске.
И снова они идут молча.
Из задумчивости Володю выводит звонкий оклик:
— Как дела, господин студент?!
Володя поднимает глаза и видит своего старого знакомого маляра Мустафу.
— Здравствуйте, Мустафа! — откликается Володя и сразу светлеет.
— Не приняли? — справляется Мустафа. — Уезжаете?
— Нет, приняли.
— Приняли? А меня выгнали.
— Откуда выгнали?
— Из университета... «Не нужен, — говорят, — маляр. Пошел вон!» Выгнали и еще в солдаты обещают забрить. Куда податься бедному татарину?
Мустафа говорит об этом полушутя. Кажется, он насмехается над своими бедами.
— До свиданья, господин студент!
— До свиданья, Мустафа!
И снова рядом с Володей вертится колесо телеги.
Дом на Ново-Комиссарской был совсем новым. В нем никто еще не жил. И стены хранили холод непросохшей штукатурки. Этот холод не желал покидать дом, даже когда затопили печку.
Вещи, внесенные в дом, так и стояли неразобранными. Все устали, окоченели, и не хватало сил заняться разборкой. Мария Александровна сидела у печки, которая дымила, потрескивала и никак не хотела разгораться.
Володя возился со связками книг и молчал.
Пачка развязалась, и на пол упали книги и тетради. Володя присел на корточки и стал рассматривать их. На обложке тетради было написано: «Александр Ульянов». Володя раскрыл тетрадь и стал просматривать страницы, исписанные аккуратным твердым почерком. Некоторые строчки были подчеркнуты:
«Надо уметь управлять своей волей и вырабатывать твердый, непреклонный характер... Каждый порядочный человек должен быть революционером... Где люди цельные, с детства охваченные одной идеей, слившиеся с ней так, что им нужно или доставить торжество этой идеи или умереть?..»
— Смогу ли я стать таким человеком?
Володя мечтал найти товарищей по борьбе. Теперь он нашел их. Вернее, товарищи нашли его. Но на смену одному сомнению появлялось другое. Володя понял, что для этих энергичных, ненавидящих самодержавие людей он пока только «брат Ульянова». Не боец, а символ борьбы. Он тень брата. И ему страстно хотелось стать из тени плотью и кровью.
Надо управлять волей и вырабатывать твердый, непреклонный характер. Надо уметь писать в тюрьме, как Чернышевский. Надо уметь требовать своей казни, как Желябов. Надо, если ты хочешь стать революционером.
В комнату вошел Митя. Он уже успел осмотреть новый дом и, поеживаясь от холода, присел на корточки к печке.
— Здесь так холодно! — жаловался он, протягивая руки к огню.
— Займись гимнастикой с гантелями, — советовал брату Володя, — очень полезно. И холод сразу пропадает.
— А как же готовить уроки в холоде? — не унимался Митя.
— В холоде хорошо работать: бодрее ум, свежее память и не клонит ко сну. Бери пример с Рахметова. Он спал на гвоздях, а ты холода испугался.
Тут в разговор вмешалась Маняша:
— Ой! А зачем он спал на гвоздях?
— Воспитывая силу воли, — ответил Володя и, забрав книги, вышел из комнаты.
Конечно, в холоде лучше работать, свежее ум... и не так хочется спать. Ночью. Во втором часу. Но когда тебя никто не видит, можно ненадолго изменить своей «теории холода» и натянуть на плечи старую гимназическую шинель. Эту шинель мочили симбирские дожди, в нее летели меткие снежки друзей-гимназистов, от нее без конца отрывались пуговицы, но она греет. В ней скрываются несметные запасы тепла. Володя поеживается от удовольствия и снова погружается в чтение.
Книга, которая лежит перед Володей, называется «Царь-Голод». Она дана на два дня, и надо успеть ее одолеть.
«...Одни работают до кровавого пота, другие ничего не делают; одни голодают, как мухи, мрут от всяких болезней, другие живут в роскошных палатах и едят на серебре и золоте; одни горюют и страдают, другие радуются и веселятся».
Володя не просто читает книгу. Он шепотом повторяет прочитанное. И еще делает записи в тетради.
Его рука быстро и твердо выводит строки. Кажется, что он пишет не конспект, а приговор.
«Словом, железный закон рабочей платы, — читает Володя, — и ужасная власть Царя-Голода прямо происходят от теперешних порядков капиталистического хозяйства».
За окном завывает ветер. Слышен ознобный стук ночного дождя. Володе кажется, что это стучит не дождь, а где-то вдалеке рассыпает свою дробь барабанщик. И этот барабанщик аккомпанирует беспощадным словам, написанным в книге:
— «Вот они «Божьи работники», оборванные, голодные, они кучей толпятся на рынке... Они вынесли на рынок, на продажу свои «рабочие руки», свою силу... Долгим путем насилия и кровопролития, голода и страданий должно было идти человечество, пока дошло до таких порядков».
Володя так увлекся чтением, что не заметил, как дверь отворилась и в комнату вошла мама. Она вошла своими легкими, бесшумными шагами, какими ходила всю жизнь, чтобы не разбудить сыновей и дочек.
— Почему ты не спишь? — спросила мама.
Володя резко повернулся. Это был скорее не вопрос, а просьба погасить лампу и лечь спать. Володя сказал громким шепотом:
— Я скоро лягу. Осталось вот столько. — И он показал двумя пальцами, какой слой страничек осталось ему дочитать.
— Что ты читаешь? — спросила мама.
Володя смутился. Он не знал, как объяснить маме, что за книга лежит перед ним. Он боялся огорчить маму.
Тогда Мария Александровна сама взяла книгу и стала ее перелистывать. На отдельных страницах она задерживалась. А Володя, сидя перед мамой, терпеливо ждал, что она скажет.
Мама опустила книгу и вопросительно посмотрела на Володю. Он молчал.
— Раньше всего надо окончить университет и думать только об учении! Разве ты забыл, что говорил тебе отец?! — Мама произнесла эти слова жестко и холодно.
Потом она захлопнула книгу и положила ее на стол.
— Я запрещаю тебе брать в руки эти книги.
Володя встал. Старенькая шинель соскользнула с плеч и упала на пол. Володя не поднял ее. Он с изумлением смотрел на мать. Он никогда не видел ее такой.
Мама, сдержанная, сильная мама утратила над собой власть и, забыв, что в доме спят, говорила громко, возбужденно. Володя ждал, когда она успокоится.
— Мамочка, — сказал он, — ты никогда так со мной не разговаривала. Что с тобой?
