Секст из Херонеи, философ школы стоиков, учитель Марка Аврелия
В культе Митры соединялась также большая часть жертв, посвящений и религиозных таинств этого времени, хотя они и имели различное происхождение. Прежде всего мы упомянем о тавроболиях и криоболиях. Эти виды жертвоприношений имели малоазиатское происхождение и входили в состав культа Великой Матери и Сабация, но не были чужды и культу Митры, чему способствовало, вероятно, представление о Митре, убивающем быка. Жертвоприношение быка или барана имело очистительное и искупительное значение. Подвергающийся очищению сажался в яму, которая сверху закрывалась продырявленными досками, на которые ставилось торжественно украшенное жертвенное животное, бык или баран, и убивалось тут. Кровь, лившаяся на того, кто находился в яме, и составляла для него великое искупительное и очистительное средство. В Италии такого рода жертвоприношения быка появились только в половине II в. и, начиная со времени Коммода, становятся все чаще. Они изображены на многих памятниках, и описанием их мы обязаны церковному поэту Пруденцию. Эти жертвы можно было приносить или за самого себя, один или несколько раз, или за других, заступая их место, даже pro salut imperatoris (за здравие императора), или, как в Лионе, pro statu coloniae (за благосостояние колонии). Вообще религия Митры обладала богатством символических обрядов, из которых некоторые были настолько похожи на христианские, что это приводило в изумление отцов церкви. Способы выполнения этого культа нам не вполне известны. Служение Митре происходило не в больших храмах, а в маленьких, часто подземных, пещерообразных часовнях, где множество символических картин изображали Митру и его священнодействия. Важнейшую часть служения Митре составляли таинства. Служители Митры образовали из себя тайное общество, нечто вроде франкмасонства, в которое новые члены принимались лишь после тяжелых испытаний, аскетических подвигов и символических посвящений. Испытания огнем и водой, кровавые бичевания, голод, жажду, холод – все это сначала должен был претерпеть посвящаемый; случалось даже, что он умирал во время этого посвящения. В частностях мистерий Митры еще многое для нас остается неясным. Так, мы не знаем, через сколько степеней должен был проходить посвящаемый и какое значение имели те имена, которые он получал на различных степенях. Мы читаем о воронах и львах Митры, о воинах, которым присваивались венец и меч, о персах и многих других классах. На высшей степени иерархии стояли отцы, а во главе их – отец отцов. Женщины тоже могли быть принимаемы в эти общины. Из многих указаний, встречаемых у Порфирия и др., мы можем заключить, что этим посвящениям придавались различные символические толкования, так что была и теология, соответствующая культу Митры, которую можно считать за один из видов гностицизма. Но главная цель служения Митре была, несомненно, практическая: душевное успокоение и получение надежды на бессмертие. Во всяком случае оно было в высшей степени способно воспринимать в себя самые различные взгляды и отвечать всевозможным потребностям, вследствие чего оно и господствовало в течение известного времени и в продолжение нескольких веков задерживало решительную победу христианства, также стремившегося к приобретению наследия древнего мира.
Теперь мы обратим внимание на реформаторские попытки императоров из династии Северов. Вместе с Ж. Ревиллем мы можем различить в этом случае три начинания: возрождение неопифагореизма при Септимии Севере, введение Гелиогабалом бога из Эмезы и эклектический культ святых Александра Севера. Как мы уже выше заметили, душою этого движения были сириянки, находившиеся в императорской семье: Юлия Домна, жена Септимия Севера и мать Каракаллы, сестра ее Юлия Меза и две дочери последней – Юлия Соэмиас, мать Гелиогабала, и Юлия Мамея, мать Александра Севера.
Религиозные стремления, бывшие при дворе Септимия Севера, нашли себе выражение в биографии Аполлония Тианского. Юлия Домна поручила одному из окружавших ее остроумных литераторов представить миру образ святого человека; так возникла биография Аполлония, сочиненная Филостратом. Вопрос о том, сколько в этой книге исторически достоверного материала, решается различно; но они не имеет важного значения. В литературе кое-где имеются случайные и не имеющие большой цены указания на то, что в I в. жил чародей, происходивший из Тианы, в Каппадокии. Филострат только сделал из этой неясной фигуры носителя тех мыслей, которые занимали в то время окружавшее его общество. Его произведение, хотя по форме своей и близкое к греческим романам и заключающее в себе многочисленные приключения, было, однако, предназначено не для легкого чтения, а, напротив, имело вполне серьезную, практически-религиозную цель. Оно имело в виду дать миру изображение святого, божественного человека, сделать его предметом религиозного почитания и таким образом наглядно выразить характерные черты истинной религии.
Цицерон
Мы, конечно, не можем здесь передавать всех многочисленных приключений и рассказов о путешествиях Аполлония по всем странам до концов света, составляющих содержание восьми книг Филострата. Мы укажем лишь вкратце на главные черты. Аполлоний уже раньше отличался аскетическими подвигами и следовал пифагорейскому образу жизни: носил льняную одежду, воздерживался от мясной пищи и во всем соблюдал чистоту. С молитвою обращался он к солнцу, и в этой характерной черте мы узнаем дух сирийской принцессы, вдохновившей автора на сочинение этой книги. Этот же солнечный культ Аполлоний нашел и у брахманов в Индии, у которых он прожил четыре месяца. На горе брахманов Аполлоний был посвящен их главою Ярхасом в самую высшую мудрость, до которой не достигли другие воззрения, даже и греческие. Эта мудрость состояла в теоретическом учении о переселении душ, о сотворении мира высшим богом, о происхождении греческих богов из Индии, но еще более в духовных способностях, так как брахманы предвидели будущее, исцеляли больных и вообще проявляли божественные силы. Таким образом, в общении с брахманами Аполлоний достиг высшей степени религиозной жизни; когда он после того отправился в Египет к гимнософистам, то уже не мог от них ничему более научиться и ничего более приобрести. Замечательно, что, в то время как Аполлоний постоянно дает доказательства своего сверхчеловеческого знания и могущества, в его биографии особенно отчетливо отрицается подозрение о магии. Филострат вовсе не желает, чтобы его героя считали за волшебника; враждебное отношение к нему Элевсинского гиерофанта, жрецов Трофония и многих других, считавших его за магика, было вполне основано на недоразумении. Если он знал и мог делать больше других людей, то этим он был обязан только своей высшей чистоте. Добродетельный человек получает божественные свойства; этому он научился и это видел на опыте, живя на горе у брахманов. Кое-где проглядывает метафизическое толкование в том смысле, что особая сила, которой обладал Аполлоний, имела божественное происхождение, но основная мысль, очевидно, другая: Аполлоний был божественным человеком; не богом, но божественным, потому что он был совершенно мудрым, чистым и добродетельным. Проявляя все эти качества, он путешествовал по разным странам, исцеляя и благословляя и даже оказывая влияние на историческую судьбу государства, так как он предсказал возвышение будущих императоров.
При рассмотрении книги Филострата для нас всего интереснее вопрос об ее отношении к христианству. В биографии Аполлония нигде не упоминается о христианстве, но в ней нередко встречаются несомненные подражания евангельским рассказам о чудесах или рассказам из жизни апостола Петра. Было ли у Филострата намерение вести борьбу против христианства, подобно тому как столетием позже Гиероклес возвышал тианского святого, противопоставляя его Христу? Невероятно, чтобы он имел такую тенденцию. В обществе, группировавшемся вокруг сирийских правительниц, не было неприязни к христианству. Поэтому и в биографии Аполлония проявляется близость к нему. Хотя христианство и не называется, но краски для изображения святого человека берутся из Нового Завета. Нужно было создать чистый, возвышенный, духовный, жизненный образ; для этого пользовались всякого рода материалом.
