В лирике периода, предшествовавшего персидским войнам, мы также должны указать на некоторые соотношения с религией, прежде всего в т. н. гомеровских гимнах. Они представляют пестрое собрание более чем тридцати песен; некоторые из них содержат по нескольку строк, другие заключают в себе обстоятельный рассказ или описание. Более мелкие представляют, вероятно, прологи к более длинным поэтическим произведениям; более крупные самостоятельные стихотворения в похвалу какого-нибудь божества, миф о котором часто излагается в совершенно произвольной, фантастической форме. Важнейшие из них, стоящие в связи с определенными культами – таковы гимн Аполлону и гимн Деметре, – особенно ценны для истории религии. Большие гимны обращены к Аполлону, Гермесу, Афродите, Дионису, Деметре. Гимн Аполлону состоит из двух, а может быть из большего числа больших независимых частей. Первая часть прославляет рождение Аполлона на Делосе и описывает праздничное торжество на этом острове. К этому гимну потом присоединен второй гимн пифийскому Аполлону; в последнем рассказывается о том, как Аполлон прибыл в Дельфы с критскими моряками, которым он в образе дельфина указывал дорогу, как он убил там змея Пифона и основал оракул. Едва ли не важнее еще, чем этот гимн Аполлону, другой гимн – Деметре, который был неожиданно найден в России. Здесь рассказывается о похищении Коры, скитаниях Деметры и об учреждении культа в Элевсине. Гораздо более свободно, иногда даже юмористически и фривольно изложены мифы в гимне Гермеса (спор Гермеса с Аполлоном), Афродиты (любовная связь богини с Анхизом), Диониса (пленение бога тирренскими пиратами, которых он в образе льва прогоняет в море).

Более субъективная лирика этого периода дает нам возможность взглянуть на социальные отношения и нравственные воззрения. Религия у многих из этих поэтов играет только подчиненную роль, иногда даже почти игнорируется. Поэты воодушевляли к битве, как это делал Тиртей во время Мессенской войны, воспевали победы, как Симонид из Кеоса, доживший в старости до победы над персами, принимали живое участие в борьбе партий в своем отечественном городе, как Феогнид из Мегары.

Лирика выражала и индивидуальные настроения: чувственное наслаждение, тягость старости, страх перед смертью. При случае поэты призывали в своих стихотворениях и богов: так, Сапфо призывает Афродиту, Алкман рассказывает о шумном празднестве Диониса в Спарте; также Архилох, Арион, Терпандр; но большая часть произведений этого рода сохранилась до нас лишь в отрывках. Ямбическая форма поэзии вся, вероятно, возникла из фаллических процессий в честь сельской Деметры и Диониса.

Таким образом, непосредственная польза от этой лирики для истории религии ничтожна. Но этические воззрения, которые мы находим в ней, касаются также и религии. В общем, настроение, господствующее у этих поэтов, скорее мрачное; условия общественной жизни, несправедливости в этом мире наполняют их сердца горечью. Они сетуют, что никто не может избежать рока, и самое худшее, что несчастье делает человека дурным. Лишь немногие светлые лучи проникают во мрак этого душевного настроения; люди утешаются славой в потомстве или, как в застольной песне в честь Гармодия и Аристогитона, мыслями о блаженных островах. Но основной тон остается грустным. Поэты часто требуют отчета у богов; они не принимают, подобно Гомеру, положения вещей, как оно есть, и не довольствуются тем, что Зевс распределяет добро и зло между людьми из двух бочек. Вместо личных богов, распоряжающихся по своему произволу, они требуют справедливого управления миром с объективною мерою, Феогнид, и не находят его. Всего сильнее возмущается Феогнид несправедливостью в человеческой истории. Он нападает на Зевса, который ниспосылает одинаковую судьбу добродетельному и порочному, и выводит отсюда заключение, что нет никакого правосудия и никакого способа угодить богам. В этих нападках замечательно как то, что Зевс ставится на место мирового порядка вообще, так и то, что поэт обращается к нему скорее с порицанием, чем с сомнением. Такому пессимистическому взгляду или такому неверию соответствует жестокая эгоистическая мораль, содействующая раздражению и находящая утешение в мести.

Впрочем, многие поэты обнаруживали более благородный образ мыслей. Именно таков Солон, который даже был способен находить в мире следы божественной справедливости. Он был одним из главных представителей греческой мудрости, направленной на мирские интересы; он призывал к умеренности, хорошо сознавал трудность жизни и потому никого не почитал счастливым прежде смерти, но не восставал против богов. Главное значение этих лириков для истории религии состоит в том, что они впервые сознательно поставили проблему теодицеи. В этом смысле они подготовили почву для трагиков.

V век создал в греческом мире такое богатство духовного творчества, которое было единственным в своем роде во всей всемирной истории. Энергичный и радостный период персидских войн, великий расцвет Афин в век Перикла, разложение вследствие политических распрей и софистического образования – все это, столь часто излагавшееся, относится к всемирной истории культуры. Но и для религии все это имело выдающееся, хотя собственно для греческой лишь косвенное значение. Здесь нам предстоит сказать несколько слов о главнейших лицах, имевших значение для религии.

Пиндар (522-448) занимает выдающееся место среди лирических поэтов всех времен. Хотя его зрелый возраст вполне совпал с периодом войн за свободу, но обстоятельства сложились для него так, что он не был вдохновенным сторонником национального движения и возвышенное настроение пришло к нему только позже. Пиндар принадлежал к фиванской аристократии, которая, как известно, примкнула к персам. Когда, вследствие победы над персами, национальная демократическая партия одержала верх и в Фивах, Пиндар, по-видимому, занял посредничествующее положение и особенно противодействовал междоусобию внутри государства. Но его горизонт никоим образом не ограничивался Фивами. Напротив, он был представителем греческого единства более, чем какой-либо другой поэт. Он происходил из рода Эгидов и поэтому был в близких отношениях к Спарте; он поддерживал живые сношения и с Эгиной; он воспевал Афины и был в дружбе с владетелями Сиракуз, Агригента и Кирены. Во время своих путешествий он объездил все части греческого мира. Он охотно подчеркивал свою связь с дельфийскими жрецами. Из его стихотворений дошли до нас целиком Эпиникии – оды в честь победителей на Олимпийских, Пифийских, Истмийских и Немейских играх; прочие стихотворения и в числе их гимны и другие религиозные песни дошли лишь в отрывках. Значительное большинство Эпиникии может быть расположено в хронологическом порядке; они поэтому дают возможность бросить взгляд на ход развития поэта, что и было с убедительностью выполнено Шмидтом.

Мастерство Пиндара в Эпиникиях проявляется преимущественно в том совершенстве, с которым он освещает общей идеей определенный повод, вызвавший стихотворение. Религиозно-нравственная подкладка проявлялась у поэта не в отдельных рассыпанных замечаниях и рассуждениях, но во всем построении од. Индивидуальное с таким совершенством подчиняется общей точке зрения, что некоторые замечают только это общее и думают, что можно передать содержание отдельных од в абстрактной формулировке; но при этом они уродуют художественное произведение и не замечают того, что местный колорит и определенные обстоятельства налагают на всякое стихотворение характерный отпечаток. Поэт прославлял победу, воздавал хвалу победителю, а также его предкам и его родине; потом, расширяя рамки своей темы, он вводил в них мифы, касающиеся рода победителя или его города. Но эти мифы у него не носили характера посторонней примеси; они были существенно связаны с планом стихотворения. В духе поэта древнее героическое время было преображенным отражением настоящего, и доблесть предков продолжала жить в их потомках. Таким образом Пиндар пользовался мифологией для идеализации своего собственного времени.