Мысль, которую Ваше Сиятельство высказали по поводу главного пункта, может также войти в категорию предметов компенсации. Мы еще не затронули этого чрезвычайно деликатного вопроса. Мне кажется, что он возникнет сам собою из сути переговоров. Нам тогда будет легче решить этот вопрос с меньшими жертвами и с таким видом, что мы отнюдь не предписываем закона этой стране, в предоставляем ей выбрать тот, который ей наиболее подходит. Этот способ посредничества должен быть очень тяжел для людей, привыкших к большим делам. Но к своей чести, я должен сказать, что если у меня в этом есть немного умения, то я приобрел его, управляя делами моего народа, когда он в политическом отношении находился под покровительством нашего государя. Я теперь говорю о Ионической республике, а поэтому чувствую себя в своей стихии и, во многих отношениях, не могу скрыть, что основания моей небольшой прозорливости я почерпнул в опыте, стоившем моему несчастному отечеству не мало жертв. Я был назначен министром в возрасте двадцати четырех лет, и до тех пор пока эта республика существовала, служил ей усердно и охотно. Но мне, все же, тогда недоставало опытности, и я смотрел на людей, не так как они представляются нам в действительности, а как мое воображение и мое сердце желали, чтобы они были, и часто увлекал мое правительство на путь ложных и опрометчивых или же преувеличенных мер. Теперь я едва ли опять впаду в такие заблуждения и мне только тяжело, что я не могу покаяться в тех, которые я совершил в ущерб моему отечеству. Увы, оно кажется долго не предоставит мне к тому удобного случая!..

Вот то длинное письмо, которое я уже давно собирался Вам писать, граф; в нем говорится о моем возрасте, о моих принципах, о моем навыке в делах республик и о плане, который я начертал себе по поводу настоящего поручения. Оно Вам, надеюсь, докажет, что я не недостоин Ваших добрых чувств и Вашей дружбы, которыми Вы меня удостаиваете.

Я Вам пришлю паспорт, который Вы желаете. Я не делаю этого сегодня, чтобы на будущей неделе еще раз иметь случай напомнить Вам о себе. Что Вы скажете про Парижские новости? Вы, должно быть, получили их раньше меня, так что я не считаю нужным сообщить Вам о низложении великого человека и о печальном конце его политической роли. Мне пишут, что он закончил жалким образом, послав Коленкура в Париж с поручением просит мира во что бы то ни стало, и что этот посланник, видя, что дела его государя непоправимы, занялся своими собственными делами и заключает свой особенный мир. Говорят, что уже одиннадцать маршалов и генералов покинули Бонапарта.

Примите, Ваше Сиятельство, уверение в моей истинной преданности и моем совершенном почтении, с коими я имею честь быть и пр…

Санкт-Петербург, 2/14 июня, 1816 г.

Ваше Сиятельство,

Приступая опять к давно прерванной переписке, я желал бы иметь другой мотив, чтобы писать Вам, чем тот, который мне внушает мой долг.

Один немецкий журнал, под названием «Europaeische Annalen», приписывает Вам сочинение[382] о нравственном состоянии Франции, напечатанное у Пашу в Женеве в 1815 г., которое содержит рассуждения, могущие непосредственно затронуть уважение, подобающее шведскому Двору. Они не преминули привлечь внимание последнего и мотивировать жалобы, представленные посланником Его Величества короля Шведского Государю Императору. Ваше положение подданного и бывшего слуги Его Императорского Величества, Ваше имя, граф, и уважение, коим оно окружено, являются достаточными мотивами, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение насчет отношений, существующих между Россией и Швецией. Вследствие сего было бы желательно, чтобы Вы в будущем, в Ваших следующих сочинениях, воздержались от оглашения Вашего письма которое могло бы вызвать неосновательные и совершенно неуместные предположения. Если же Ваше Сиятельство сочли бы необходимым и в будущем дать огласку Вашим политическим мнениям путем печати, то соблаговолите, по крайней мере, не терять из виду необходимую осторожность, или смягчением выражений или же оставлением публики в неведении насчет их автора.

Я вынужден обратиться к Вашему Сиятельств с этими замечаниями по причинам высшего порядка и делаю это с тем большим усердием и вниманием что я наперед уверен в пользе, которую Вам угодно будет извлечь из них для будущности.

Пользуясь случаем, прошу Вас принять уверение в совершенном моем почтении, с коим я имею честь быть и т. д.

Граф Каподистрия[383]

Санкт-Петербург, 31 января, 1817 г.

Ваше Сиятельство,

Я нашел, что предмет письма, которое Ваше Сиятельство сделали мне честь написать от 2/14 числа минувшего декабря месяца, настолько интересен по существу, а также по своим последствиям, которые можно от него ожидать, что прежде всего считаю своим долгом представить Вам выражение моей благодарности за выбор, который Вы соблаговолили сделать, поручив мне столь почетную комиссию[384].

Я постарался исполнить Ваши намерения.

Государь Император, по докладе Его Величеству решений, принятых княгинею Суворой[385] в смысле обеспечения ее двум сыновья благ воспитания, соответствующего обязанностям, возлагаемым на них наследием славного имени, а также надеждам, которые они внушают своему государю и своей родине, — соизволил оценить ее материнскую заботливость. Уделя Гофвильскому воспитательному заведению особый интерес и осчастливливая г-на Фелленберга своим благоволением, Государь Император с удовольствием усмотрит предоставление молодым князьям преимуществ этого воспитательного заведения.

Переговоры, которые по этому поводу пришлось вести с другими опекунами закончены, и я спешу приложить при сем письмо, которое мне написал г-н сенатор в ответ на мое письмо, во исполнение повелений Его Императорского Величества.

Теперь остается только заручиться согласием г-на Фелленберга и мне кажется, что в нем нечего сомневаться. Не зная всех подробностей распоряжений княгини Суворовой по поводу помещения ее сыновей в Гофвиле, я пока должен воздержаться от сообщений директору означенного заведения. Но я воспользуюсь отправкой курьера, чтобы передать ему предварительное извещение, и буду выжидать второго письма от Вас, граф, чтобы действовать надлежащим образом.

Примите уверение в истинном почтении и совершенной преданности, с коими я имею честь быть и пр. и пр.

VII. Граф де Коаньи[386]

Отель Бово, улица Сент-Оноре

16-го февраля 1816 г.

Судьба государств, дорогой граф, и разные случайности как будто встречаются, чтобы воспрепятствовать нашему сближению. «Корсиканец» появляется, а Вы удаляетесь; Вы пишете (с Ваших же слов) моей дочери[387], а она не получает Вашего послания. Наш приятель, Крюссольский судья, заболевает и умирает, а немного спустя его душеприказчик находит в его бумагах письмо, адресованное мне, и присылает мне его — это было Ваше письмо; но подагра до такой степени овладела моею рукою, что я не мог даже распечатать это письмо, и лишь сегодня я могу приняться за ответ и то лишь приняться, потому что мое перо так дрожит, что Бог знает, когда я его закончу. Бог знает тоже, какое удовольствие мне доставило получить от Вас известие. Вы очень добры интересоваться новостями обо мне и моей дочери; они всегда были хороши. Мы не выезжали из Парижа ни на минуту и, сказать Вам правду, пребывание здесь мне никогда так не нравилось, как когда здесь был Бонапарт. Мы спрашивали, мы узнавали, мы составляли даже маленькие заговоры, и я катал свое кресло, как Диоген катал свою бочку, когда в Греции становилось неспокойно; ко всему этому примешивалось немного риска, что делало нашу жизнь весьма пикантной. Я чувствовал, что живу!