Празднество в Ливорно[330]
Следующий день был кануном нашего отъезда из Ливорно и мы решили, что после посещения г-жи д’Альбани, я вечером у графини Аппони встречусь с Меттернихом. Все были в восторге, что предстоит момент отдыха, и великий герцог не мог воздержаться, чтобы не сказать, потирая себе руки: «Наконец-то завтра все будет сказано и сделано и не придется так скоро увидеть друг друга».
От г-жи Аппони я узнал, что Его Императорское Величество действительно на другой день уедет, но что другие Дворы еще останутся один день и что я, таким образом, побуду еще сутки на берегу Средиземного моря. Мы мирно разговаривали вдвоем, как вдруг докладывают о приходе человека, имеющего мне что-то передать от имени Бразильской принцессы. «А! это верно шутка нашего дорогого князя, — сказал я, — вы позволите его впустить, графиня?» В комнату входит господин, одетый в черный костюм со шпагой, имеющий вид камерфурьера и обращается ко мне со словами: «Ее Императорское и Королевское Высочество не хочет покинуть Европу, не познакомившись раньше с таким известным своими достоинствами лицом, как Ваше Сиятельство, и просит вас пожаловать завтра в десять часов утра на палубу корабли Жуан VI», куда маркиз Мариальва будет иметь честь вас проводить».
— «Но знаете ли вы, с кем вы говорите?» — спросил я удивленно. — «С Его Сиятельством графом Головкиным, бывшим российским посланником в Неаполе». — «В таком случае, милостивый государь, я прошу вас повергнуть к стопам Ее Императорского и Королевского Высочества мой ответ, что я не премину явиться завтра в десять часов». Я не мог удержать от хохота, но графиня Аппони не смеялась. Меттерних казался ей слишком сдержанным и дипломатичным, чтобы впутать имя эрцгерцогини в такую шутку. Тем временем подошел ее муж, и мы просили его разрешить наше недоумение. Он присоединился к своей жене.
Мы еще спорили об этом, как доложили о приходе камердинера эрцгерцогини Марии Луизы[331]: «Ее Императорское Величество, узнав, что Ваше Сиятельство завтра пожалует на палубу судна португальской эскадры, и желая разделить с Бразильской принцессой удовольствие вашего знакомства, сами желают вас проводить туда и будут ждать Ваше Сиятельство в своих покоях ровно в девять часов утра». — «Но знаете ли вы, с кем вы говорите? — повторил я ему свой вопрос и получил тот же ответ. Дело принимало трагический оборот. Я как-то неловко сделал большой реверанс и просил доложить Ее Величеству, что я повинуюсь ее приказанию, а затем опустился в кресло. «А что!» — поддразнивала меня графиня Аппони. «Ну что же!» — заметил граф, поглядывая на меня с любопытством, ибо он с трудом привыкал видеть меня на почве, которую он считал своею, находя, что он делает мне много чести, что вообще замечает меня; а тут я оказался стоящим так высоко над ним и над всеми другими! Я ничего не отвечал и углубился в мысль об этом досадном приключении, все еще надеясь каким-нибудь способом отделаться от него, как в комнату вошел князь Меттерних.
К счастью, он пришел один, ибо между нами произошла очень бурная сцена. Я жаловался на то, что он злоупотребляет относительно меня своим положением и обстоятельствами, и настаивал на том, то я никому не дал права распоряжаться моей свободой, даже самому государю; я напомнил ему также, что у меня с собою нет другой одежды, кроме той, что на мне. «Эрцгерцогиням все это известно, но они все-таки желают вас видеть, чтобы с вами познакомиться и побеседовать». — «Я не принадлежу к таким людям, с которыми можно себе позволить играть комедию, — продолжал я протестовать. — Если я бываю любезен, то для своих друзей, а не для принцесс, которых я, конечно бы обо мне, если бы они знали что делать со своим временем». — «Говорите, что хотите, — ответил Меттерних, — но я полагал, что имею право отвечать за вас, как за своего друга, и вы, надеюсь, не поставите меня в неловкое положение, ибо такой отказ не переносят даже от родного брата!» И он вместе с Аппони, который разыгрывал возмущенного, стал мне восхвалять чрезвычайное значение лестного отличия, выпавшего на мою долю. Они старались выставить беспримерную милость, заключающуюся именно в том, что меня приводило в бешенство. Наконец, я схватил свою шляпу и выбежал.
Но утро мудренее вечера, и за ночь я передумал. Бессонница дала мне время сообразить, что мне придется видеть много интересного и это я все увижу лучше чем кто-либо другой; а что если при этом выйдут неловкости, то они отразятся на самом Меттернихе или на эрцгерцогинях; поэтому я решил, что самое умное — предоставить этому делу свой ход. Я приказал моему камердинеру почистить мой жалкий костюм, состоявший из фрака, серой шляпы и легких нанковых панталон, и ровно в девять часов явился во дворец Ее Императорского Величества, прося доложить обо мне обер-гофмейстеру императрицы графу Нейппергу. Эрцгерцогиня тотчас же вышла сама в сопровождении князя Меттерниха, приветствовала меня несколькими лестными словами, и мы сквозь громадную толпу народа поехали в порт. Там нас ждала большая гондола, белая с бронзовыми украшениями, с возвышающимся посреди шатром из малиновой камки, над которым развивался большой тосканский флаг, с матросами, одетыми в ярко-красный цвет с золотыми галунами. Ее Императорское Высочество. Вошла в гондолу с графиней Каприани, ее статс-дамой, графом Нейппергом, князем Меттернихом и мною.
Когда мы вышли из порта, море оказалось очень бурным. Ее Величество побледнели, и это мне тоже дало возможность обнаружить, что я чувствую себя скверно. Мне всегда казалось, что самая страшная смерть — утонуть, и такое волнение, как то, которое нам тогда пришлось испытать, было для меня несносным. В один момент, когда ветер еще усилился, Мария Луиза мне сказала: «Старайтесь рассеяться, а главное не смотрите на море. Делайте как я, восхищайтесь прекрасно навакшенными сапогами князя».
«Ваше Величество, мои глаза заняты только одним предметом, и стихия, на которой мы находимся, даже не доходит до моего сознания. Если бы нам грозила хотя бы малейшая опасность я знал бы чем заняться, помимо сапог». Мои слова произвели хорошее впечатление. Она не даром была во Франции и отлично знала, что оттенок волокитства не мешает почтительности.
Нам пришлось проплыть три мили, пока мы добрались до эскадры; ветер не только был очень силен, но дул нам навстречу, так что переезд был продолжителен и труден. Причаливание к «Жуану VI» оказалось по истине ужасным. Гондола-то находилась на воздухе, а корабль погружался в пропасть; то эта пропасть разверзалась перед нею, и корабль уходил туда вместе с нею. Когда мы собирались броситься к трапу, нас удерживали матросы; и когда мы в следующий момент хотели выжидать более благоприятного случая, нас заставляли выходить, одним словом, я не могу себе представить и не припомню всех этих переходов с одного судна на другое, которое мне пришлось пережить в этот день. Бразильская принцесса встретила императрицу на верхней площадке трапа. Я заметил, что мое присутствие сильно отвлекает Двор от установленного церемониала. Испанцы и португальцы еще не приучились терпеть, чтобы к их принцам относились с неуважением. Но князь Меттерних, который, благодаря своему положению, привык не стесняться ничем, взял меня за руку и представил меня принцессе перед фронтом гвардии, которая в это время била поход и производила, вместе с музыкой поставленной на корме, ужаснейший шум. Он привел дикаря и это для него было своего рода торжество; но португальский обер-гофмейстер, который хорошо знал свое дело, сказал очень громко: «Я надеюсь, что князь Меттерних сделает мне честь сказать мне, кто этот иностранец, которого он представляет Ее Императорскому и Королевскому Высочеству». Князь, нисколько не смущаясь, ответил так же громко: «Это русский вельможа, мой попутчик, мой гость, и я желал чтобы Ее Императорское и Королевское Высочество с ним познакомилась, прежде чем расстаться с Европой». Когда же принцессы отошли, он меня представил ему, извиняясь несколькими словами в виде объяснения.
