Борис. Боже! Пресытятся ли когда-нибудь душепродавцы? Неужто не искоренить эту заразу?.. Они хотят восстановить против меня мертвецов…

Василий. Столь грубое самозванство…

Борис. Столь черное коварство!.. Вы все видели мою скорбь, бояре, когда царевич Дмитрий умертвил себя во время припадка эпилепсии. Василий… князь Шуйский сотни раз пересказывал вам обстоятельства этой плачевной кончины… Я поручил тебе, князь Шуйский, покарать виновных, дабы не осталось в Угличе ни одного мятежника, стремящегося погубить Россию. Что ты сделал? Ты забил несколько безвестных рабов, отправил в Сибирь несколько сотен несчастных безумцев; но изменников, подлинных врагов моего трона и нашей Святой Руси ты оставил в живых. Они снова дерзко поднимают голову; они породили призрак! В Угличе объявился самозванец, несчастные заявляют, что узнали его. И вот уже и на Москве мой народ призывают к бунту!

Василий. Дозволь твоему слуге оправдаться, государь! Боже правый! Припомни жестокие кары, которым был подвергнут Углич тому четырнадцать лет. Двести отрубленных голов выставлены на главной площади, три тысячи семей отправлены в Пелым — вот тебе мое усердие. Я уничтожил все материальные следы смуты. Не в Сибири ли нынче колокол, собиравший мятежников, вместе с безумцами, осмелившимися пойти против офицеров? Четырнадцать лет я не видел стен Углича. Коли этот проклятый город породил новое поколение мятежников, скажи, и я готов очистить от них твою державу.

Иов. Что же случилось в Угличе?

Семен (входя, Борису). Наконец Смирной Отрепьев прибыл; он ждет твоих приказаний.

Борис. Пусть войдет. Ну что, Смирной, какие новости?

Смирной. Государь, в Угличе спокойно. Часу мне было довольно, чтобы укротить нескольких безумцев, которые могли соблазнить доверчивую чернь. Все сводится к бабьим сказкам, которые рассмешат тебя. Один купец принимал в своем доме молодого запорожского казака, и ему примстилось, что в его чертах он углядел сходство с почившим царевичем Дмитрием. Старая мамка князя, судя по всему сумасшедшая, заявляет, что узнала его… Молодой монах… вел странные речи в кабаке…

Борис. Странные?

Смирной. Могу сказать: преступные… Мамка, купец и несколько пьяных уже по дороге в Пелым… Монах заботами настоятеля святого Сергия понес суровое наказание…

Борис. А запорожец?

Смирной. Его пока не смогли сыскать. Уходя из Углича, он говорил, что направляется в Москву; но такие, как он, сам знаешь, всегда имеют обыкновение соврать, дабы скрыть свои намерения. По мне, так он пытается пробраться в Литву или к запорожцам; но граница хорошо охраняется, там я его и поджидаю.

Борис. Как звать того купца?

Смирной. Некто Шубин.

Борис. Человек, которого я осыпал благодеяниями!.. А монах?

Смирной. Это болтун, которого вино заставляет говорить тысячи нелепиц…

Борис. Имя его, имя?

Смирной. Увы, повелитель… да пощадит твой гнев безумца… Это мой племянник Григорий.

Борис. Что мне за дело? Никаких поблажек.

Смирной. Двести ударов кнутом… застенок… его полное раскаяние… Государь, разве не довольно этого, дабы остудить твой гнев?

Борис. Нет, я хочу его видеть. Где он?.. Патриарх! Кто этот отрок, которого вы привели? В какой семинарии его взрастили? С тех пор как я вошел в этот покой, я постоянно встречаю его горящие, словно волчьи, глаза, прикованные к моим… Уж не хочет ли он заворожить меня, как финские колдуны? Юноша, разве тебе не ведомо, что в присутствии твоего повелителя тебе должно опускать глаза и склонять чело долу?

Иов. Всемилостивейший государь…

Юрий. Государь, мои глаза никогда не зрели монарха. В присутствии единственного христианского монарха на земле, защитника православной веры, глаза мои невольно направляются к тебе, аки очи умирающего к вратам рая.

Иов. Это набожный и преданный сирота, государь, коего скромность превыше его возраста.

Борис. Юноша, выходя из этого дворца, укороти свой язык, коли хочешь уберечь себя. Семен, патриарх, и ты, князь Шуйский, и ты тоже, князь Федор, ступайте за мной в кабинет.

Юрий (в сторону). Бедный Шубин! Лес рубят, щепки летят.

Монастырь в Литве на границе с Россией.

Монах. Здесь тебе нечего опасаться, коли ты покинул Россию против своей воли. Ты на литовской земле. Твой настоятель тщетно будет требовать тебя. Ты молод; да будет небесам угодно, чтобы, попав в католическую страну, ты проникся благодатью. Говорят, ваши настоятели тираны. Ты увидишь нашего и сравнишь. А пока отдохни; ты выглядишь, словно совершил долгий путь.

Юрий. Большое спасибо, отец мой… Россия вон там, я думаю?

Монах. Граница проходит по этому ручью. За ним московская земля.

Юрий (сам себе). Я еще вернусь.

Монах. Что говорят и что поделывают в том краю, откуда ты пришел?

Юрий. Я всего лишь бедный дьякон и ничего не знаю о том, что творится в миру.

Монах. Здесь полагают, что ваш Борис хочет возобновить войну и отобрать у нас ливонские земли; но он не захочет напороться на копья наших гусар.

Юрий. Я думал, Борис друг вашего короля.

Монах. Друг! Как бы не так! Он боится и ненавидит его и не упускает ни одной возможности навредить ему. В один прекрасный день его величество потеряет терпение.

Юрий. Сигизмунд — воинственный монарх?

Монах. Столь же воинственный, сколь набожный. Поверь, через несколько лет он совершит великие завоевания во славу своей веры и короны. Пусть бы лучше Борис не провоцировал его… Впрочем, его час близок.

Юрий. О чем это вы?

Монах. Да, скоро наступит конец союзу, который он заключил с дьяволом.

Юрий. Он заключил союз с дьяволом?

Монах. Ты, верно, единственный москаль, который об этом не знает. Да, тому уж двенадцать лет, больше двенадцати, как он вопрошал финских колдунов, чтобы узнать свою судьбу. «Семь лет ты будешь править, семь лет ты будешь царствовать», — ответил дьявол, вызванный этими колдунами. «Какая разница, — сказал Борис, — хоть бы и всего семь дней, лишь бы быть царем!»[32] Заметь, сын мой, он семь лет был регентом при Федоре и вот уже пять лет царь. Ему осталось два года.

Юрий. Через два года мне будет двадцать четыре.

Монах. А мне семьдесят. У нас здесь есть русский монах, который болтает разное о вашем Борисе. Вчера, совершенно искалеченный, он пришел к воротам монастыря просить убежища. Он сбежал из темницы, куда его поместили ты никогда не догадаешься за что.

Юрий. Откуда мне знать?

Монах. Борис приказал жестоко избить его палками, а потом бросить в глубокий ров только за то, что тот сказал, будто один юноша похож на покойного царевича Дмитрия.

Юрий. Это мог быть знак, указывающий Борису, что царевич не умер.

Монах. Говорят, Борис приказал убить или отравить его, когда тот был совсем дитя.

Юрий. Насколько я слышал, это очень темное дело.

Монах. Полно! Будь царевич жив, он бы где-нибудь появился.

Юрий. Будь царевич жив… По мне… Я ничего об этом не знаю, но мне кажется, при таком кровожадном тиране, каков Борис, царевичу лучше скрываться… Кто знает, может, он в безопасности и даже в Польше?

Монах. В Польше! Пресвятая Дева! Кто бы дерзнул, чтобы хоть один волос упал с головы принца, просящего убежище, в республике или у короля?