— Я перейду к вам, — сказал Кларк. — Раз вы мне разрешаете, я перейду…
Через несколько часов Джефферс понял, что Марс уже миновал то место, где они должны были встретиться.
Еще через день астроплан Джефферса попал в зону притяжения Марса и резко изменил направление полета…
9
— Получена радиограмма от Джефферса, — сообщили Батыгину в институте. — Он пришел к заключению, что знаменитые марсианские «каналы» — тектонические трещины.
— Выводы Джефферса совпадают с нашими, — сказал Батыгин. — Но почему он поторопился сообщить свои наблюдения на Землю? Почему не дождался высадки на Марс?.. Такая торопливость… Что-то непохоже на Джефферса…
Батыгин смотрел на радиста так, как будто ждал от него ответа, и тот смущенно пожал плечами:
— Не знаю…
— Не знаете?.. Я тоже не знаю. О чем еще говорится в радиограмме?
— Он открыл новые темные пятна «морей» и сообщает их координаты.
— Т-а-а-к. Больше ничего?
— Вот текст. Посмотрите…
Батыгин быстро пробежал глазами узкую телеграфную ленту и положил ее на стол радиста…
— Н-да, совсем не похоже на Джефферса, — задумчиво произнес он. — Совсем… Если будут новые известия, сообщите мне немедленно.
Батыгин прошел в демонстрационный зал.
Звездоход уже давно выехал за пределы темной каймы и быстро полз по поверхности красноватого «материка» — светлого пятна на диске Марса. Теперь совершенно иные марсианские пейзажи проплывали на экране: здесь не было снега, не было кустов — пустыня расстилалась перед наблюдателями. Как и на Земле, ландшафты ее менялись: ровные глинистые пространства чередовались с песчаными — иногда ровными, лишь слегка тронутыми рябью свея, иногда бугристыми с невысокими пологими холмиками, напоминающими земные барханы; не очень часто, но попадались и каменистые пустыни, и звездоходу приходилось обходить острые ребристые скалы, возвышающиеся на метр-два над поверхностью. В отличие от земных эти пустыни не испытывали зноя. Лишь до десяти-пятнадцати градусов тепла поднималась температура днем, а ночью стремительно падала до сорока градусов мороза.
И все-таки в этой пустыне теплилась жизнь: когда телеобъектив приближался вплотную к грунту, на экране удавалось различить белую крупку — очевидно, очень выносливый лишайник — и небольшие темные комочки, похожие на очищенный грецкий орех. Астрогеографы никак не могли решить, что это такое, но потом Травин вспомнил, что видел похожие на эти комочки лишайники в холодных высокогорных пустынях Тянь-Шаня — сыртах, и предположил, что марсианские комочки — тоже растения. Догадка всем показалась убедительной.
Звездоход шел по пустыне целый день, и одни и те же ландшафты повторялись на экране. Это начинало утомлять, внимание наблюдателей притуплялось, но вдруг сразу несколько человек удивленно вскрикнуло: на красно-буром грунте отчетливо виднелось что-то белое. Лютовников остановил звездоход и приблизил телеобъектив к находке. Сомнений быть не могло: на экране виднелись полузасыпанные песком, выбеленные солнцем и ветром кости небольшого животного — тонкие, хрупкие на вид.
— Он недавно погиб, совсем недавно! — подразумевая зверька, сказал зоолог Шатков. — Значит, есть и живые!
А потом на экране появился обрыв. Он взволновал всех, пожалуй, больше, чем ископаемое дерево и кости животного: телеобъектив подвели вплотную, и все отчетливо увидели, что породы залегают отдельными слоями. Но так они могли отложиться только в море… Следовательно, в далеком прошлом на Марсе наряду с материками имелись настоящие моря и, вероятно, обширные… И в морях этих бурлила жизнь — быть может, сходная с земной, быть может, нет, — в них плавали неведомые существа, внешне, очевидно, напоминавшие рыб или тюленей, потому что в водной среде на любой планете у животных должна выработаться обтекаемая форма…
Но недолго пришлось астрогеографам изучать склон обрыва: экран помутнел сначала едва заметно, потом муть стала сгущаться и в конце концов наблюдения пришлось прекратить. В первый момент все решили, что случилось неладное с приборами, и Лютовников с Костиком попытались устранить помехи.
Они еще возились с регуляторами, когда включился микрофон и дежурный астроклиматолог сообщил:
— Температура на Марсе пять градусов тепла, скорость ветра двадцать восемь метров в секунду…
— Пылевая буря, — коротко сказал Батыгин. — Сейчас там творится бог знает что!.. Оставьте приборы в покое и закройте астролабораторию: может поцарапать объектив песчинками.
Буря продолжалась несколько часов, и из обсерваторий поступило сообщение, что на диске Марса замечено желтоватое облако.
На следующее утро звездоход достиг края пустыни, и с вершины холма открылся вид на равнину, поросшую низкой кустарниковой растительностью голубоватого цвета.
Звездоход начал спускаться к зарослям. Неожиданно что-то мелькнуло на экране и исчезло.
— Зверь! — крикнул Виктор. — Самый настоящий зверь!
— Показалось тебе, — возразил кто-то, но долго спорить не пришлось: звездоход подошел вплотную к зарослям, и теперь на экране виднелись приземистые кусты с тонкими голубоватыми листьями и сизой корой. А потом из зарослей осторожно, боязливо озираясь, выглянула узкая серая мордочка с большими глазами и «заячьей» верхней губой.
— Грызун! — крикнул зоолог Шатков. — Грызун!
— Тише! — предостерегающе шепнула Светлана, и все засмеялись: нет, криком на Земле не вспугнешь марсианского зверька!
— Это безусловно грызун! — волновался зоолог; из просто зоолога он неожиданно превратился в астрозоолога и, чувствуя, что ему суждено стать родоначальником новой науки, пришел в величайшее возбуждение. — Я уверен, что он кормится, обгрызая кусты, подобно зайцам. Иначе ему не прожить зиму!
Заключение астрозоолога все признали логичным, спорить с ним никто не стал.
А с экрана в темный зал Института астрогеографии по-прежнему смотрела серая мордочка с темными глазами, и ноздри влажного маленького носа едва заметно вздрагивали. Зверек изучал невиданный предмет — звездоход — с не меньшим любопытством, чем его самого изучали в Москве, на экране…
Но вдруг мордочка исчезла, и ветви бесшумно сомкнулись.
— Кости, попавшиеся нам в пустыне, тоже от небольшого животного, — сказал Батыгин. — Интересно, водятся ли сейчас крупные звери на Марсе?
— А может быть, нам удастся найти какую-нибудь долину, где марсианская жизнь еще не угасает! — вслух размечталась Светлана.
— Долинку с городами и селами, заводами и фабриками? — улыбнулся Батыгин.
— Нет, пусть без всего этого, — уступила Светлана. — Но чтоб жизни побольше!
А звездоход шел сквозь заросли, и наблюдатели в зале слышали, как ломаются под гусеницами хрупкие ветви. Иногда на экране мелькали какие-то небольшие существа, торопливо убегавшие от звездохода, но это случалось редко. Голубоватые ветви кустов слабо раскачивались на ветру, и тонкие узкие листья вытягивались, трепетали, словно хотели оторваться от веток и улететь…
Включился микрофон:
— Температура пятнадцать градусов тепла, скорость ветра шесть метров в секунду.
— Мы в марсианских тропиках, — пояснил свободный от дежурства климатолог. — Здесь уже никогда не устанавливается постоянный снеговой покров, но за ночь температура все равно понижается до двадцати-тридцати градусов мороза.
А Светлана продолжала мечтать, она шептала Виктору:
— Ну хорошо, пусть сейчас нет людей. Но они могли быть раньше, и, значит, где-то сохранились развалины строений, могильные курганы…
В демонстрационный зал вбежал радист.
— Радиограмма от Джефферса! — радостно крикнул он. — Астроплан изменил курс, попав в зону притяжения Марса!
— Наконец-то! — вздох облегчения пронесся по залу. — Наконец-то!
