Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

О себе он рассказывает, что «после первого же допроса я, за нежелание отвечать на некоторые из предложенных мне вопросов, был закован сначала в ножные кандалы, а затем и в ручные. Я был лишен права пользоваться не только собственным чаем, но даже простой кипяченой водой».

«Когда я унижался,— продолжал Мышкин,— до ничтожной просьбы о дозволении носить под кандалами чулки, потому что от кандалов образовались на ногах язвы, то даже на эту ничтожную просьбу я получил отказ».

На слова первоприсутствующего, что подобное заявление подсудимого голословно, Мышкин доказывает блестящими документированными примерами, что обращение с подсудимыми было «хуже, чем турок с христианами», и говорит в заключение:

«Я могу, я имею полное право сказать, что это не суд, а простая комедия, или нечто худшее, более отвратительное, более позорное, чем дом терпимости. Там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы, из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов, торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества!»

Далее беспристрастный стенографический отчет приводит такую запись стенографов: «Тут поднялся такой шум и крики, что последних слов уже не было слышно. Жандармы столпились около подсудимых и, оттолкнув некоторых из них, начали избивать Мышкина и остальных. Присяжный поверенный Потехин, вместе с некоторыми другими, обратился к суду с просьбой, чтобы было занесено в протокол, что жандармы позволяют себе бить заключенных».

Суд удаляется на совещание и заседание объявляют прерванным до 16 ноября.

Когда 16 ноября тот же Потехин обратился в начале заседания к первоприсутствующему с вопросом — «будет ли занесено в протокол его заявление об избиении подсудимых», первоприсутствующий, с хладнокровием, достойным лучшего применения, ответил: «Я считаю это излишним!»17

Как говорилось выше, Мышкин был из тех, кто получил на этом процессе высшую меру наказания — десять лет каторги. Среди подсудимых, освобожденных ввиду продолжительности предвари­тельного заключения, были, тогда еще молодые,— А. Желябов, С. Перовская, Н. Саблин, которые, получив первую закалку на этом процессе, впоследствии сказали свое громкое слово в революцион­ном движении. Некоторые из них, правда, пошли по неверному пути индивидуального террора, который был не в пользу, а в ущерб массовым революционным выступлениям трудящихся, но их личный героизм в борьбе против самодержавия несомненен.

Героична и вся дальнейшая судьба Ипполита Никитича Мышкина.

Осенью, на пути следования в Сибирь, в Карийскую тюрьму, Мышкин в Иркутске, в тюремной церкви, над гробом революционера-народника Льва Дмоховского, умершего в тюремной больнице, произносит революционную речь, кончающуюся такими словами:

«На почве, удобренной кровью таких борцов, как ты, дорогой товарищ, расцветет древо русской свободы!»

Стоявший тут же в полном облачении тюремный священник— яростно воскликнул: «Врешь — не расцветет!»18.

Сей почтенный «служитель бога», конечно, мало чем отличался от сенаторов, приговоривших Мышкина к десятилетней каторге. Однако за эту свою речь Мышкин получает тут же еще, добавочно, двадцать лет. Итого — тридцать!

В 1882 году Мышкин организует побег с Кары, но во Владивостоке его арестовывают и отправляют в Шлиссельбургскую крепость. Неоднократно избиваемый, измученный кандалами и одиночными заключениями, Мышкин доходит до последнего предела. Он ищет смерти. Но мысль о самоубийстве не приходит ему в голову. Он ищет смерти революционера.

В конце декабря 1884 года он бросает тарелку в лицо жандармского офицера-смотрителя, причем, тут же, на первом допросе, говорит: «Я не сделал это с намерением оскорбить смотрителя, но чтобы в этом был повод к достижению смертной казни».

Царские чиновники понимали, что казненный Мышкин для них более опасен, чем Мышкин, умерший своей смертью, но они вынуждены были в январе 1885 года его расстрелять. Оставлять оскорбление действием жандармских офицеров со стороны политических заключенных безнаказанным — тюремное начальство не рискнуло.

Так был окончен жизненный путь одного из организаторов печатания и распространения подпольной революционной литературы в семидесятых годах — И. Н. Мышкина.

Несколько подробностей о самой книге «Стенографический отчет по делу о революционной пропаганде в империи».

Как уже говорилось, одним из пунктов нарушения прав подсудимых было отсутствие широкой гласности процесса, предусмотренной существовавшим в то время законодательством. Печа­тавшиеся в «Правительственном вестнике» и других официальных органах фальсифицированные отчеты вызывали только возмущение у подсудимых.

Защита обратилась с ходатайством о разрешении ей за свой счет пригласить стенографов и записать процесс с целью последующего издания стенограммы.

Отказать в этом первоприсутствующий не мог и на одном из первых заседаний торжественно провозгласил подсудимым:

«Отчет будет напечатан стенографический, полный, следовательно в этом отношении вы получите полное удовлетворение».

Какова была цена этому торжественному заверению царского сенатора, видно из последующей судьбы самого стенографического отчета.

Напечатанный в 1878 году в типографии Стасюлевича в Петербурге, на деньги защитников (официальным издателем считался профессор Н. С. Таганцев), том первый отчета был немедленно по напечатании арестован в типографии.

Министр внутренних дел А. Е. Тимашев 1 ноября 1878 г., в своем представлении Комитету министров так мотивировал арест книги: «Учитывая вредные последствия, которые по существу содержащихся в помянутом стенографическом отчете подробностей, могли бы иметь из-за распространения этого издания в различных слоях общества и в особенности между молодежью, считаю необходимым представленное в цензурный комитет частное издание, заключающее в себе стенографический отчет по этому делу, воспретить».

Постановлением Комитета министров 14 ноября 1878 года книга была запрещена и 22 декабря того же года уничтожена в количестве 1175 экземпляров19.

«Стенографический отчет» по делу 193-х не был переиздан и до наших дней. Лишь в 1906 году, в дни относительной свободы печати, издательством Саблина, с предисловием В. Каллаша, была издана книга под названием «Процесс 193-х». Но в книге, кроме предисловия Каллаша и официального обвинительного акта, хорошо известного и до этого — никаких подробностей о процессе не приведено20.

А между тем, сожженная цензурой книга «Стенографический отчет», уцелевшая, как говорят опытные книжники, всего не более, чем в десяти экземплярах (включая и находящийся у меня), полна самого захватывающего интереса и подробно рассказывает об одной из ярких страниц русского революционного прошлого.

ЛЮСТРА, ЗАЖЖЕННАЯ НА РАССТОЯНИИ

В невеселом списке книг, уничтоженных царской цензурой, значится роман М. А. Филиппова «Скорбящие». Книга была напечатана в Петербурге в типографии А. Моргиеровского, в 1873 году, тиражом в 2000 экземпляров. Цензор В. М. Ведров арестовал весь тираж книги1. О содержании романа «Скорбящие» лучше всего рассказывает тогдашний министр внутренних дел А. Е. Тимашев, который в своем «Представлении комитету министров» писал:

«Принимая в соображение, что в книге Филиппова представляется ряд возмутительных злоупотреблений упраздненного крепостного права, что нравы помещиков и вообще высшего сословия изображены в ней с явной тенденциозностью в самом отвратительном свете, с крайним цинизмом, оскорбляющим нравственное чувство; что автор книги с грубым укором и с нескрываемым презрением относится вообще к нашему гражданскому и социальному строю и к военному сословию и что книга его, несмотря на переменившиеся ныне отношения помещиков к крестьянам, по тону своему и по представлению в ней высших классов в отвратительном виде, направлена к возбуждению ненависти одного сословия к другому и презрения к нашим общественным условиям, а также оскорбляет нравственные чувства приличия,— нельзя не признать распространение означенной книги несомненно вредным»2.

93
{"b":"250728","o":1}