Первой книгой, как уже говорилось, были «Рескрипты и записки» Павла. Аракчеев сам распределил все десять ее экземпляров, стараясь, чтобы они попали в руки приближенным к наследникам людям. На имеющемся у меня экземпляре этой книги — собственноручная надпись Аракчеева: «От графа Аракчеева подарок к новому 1824 году в библиотеку его сиятельства князя Алексея Борисовича Куракина в село Преображенское».

Книга эта сейчас почти уникальна. Библиограф Г. Геннади в своих «Книжных редкостях» описал именно этот экземпляр с дарственной надписью Куракину14.

Но по содержанию своему гораздо интереснее другая книга Аракчеева: «Письма и записки» к нему Александра I. Как уже сказано выше, она напечатана в количестве 30 экземпляров, причем почти весь тираж был замурован в одной из колонн церкви в Грузине. Как писал Аракчеев тому же И. Ф. Самбургскому, «сие удивлять будет потомство».

Однако книга попала на глаза царю Николаю I, и он выразил Аракчееву «высочайшее неудовольствие», издевательски написав ему, что это-де «дерзко сделано, конечно, без ведома вашего сиятельства».

Аракчеев трусливо поспешил отречься от своей причастности к изданию этих книг. Но наряженное негласное следствие нашло замурованные в церковной колонне 18 экземпляров книги, и они были преданы сожжению. Звезда Аракчеева начала закатываться.

У меня нет печатного экземпляра этого редчайшего издания, но есть полная писарская копия, переплетенная в точно такой же переплет, как и «Рескрипты и записки» Павла.

Происхождение этой копии нетрудно установить. В одном из писем к И. Ф. Самбургскому Аракчеев писал: «Я рескрипты императора Павла получил... посылаю вам еще две, в переплете книги, с коих прошу списать копии, а потом по дружбе своей, заведенным осторожным порядком напечатать...»15

Следует понимать это так, что Аракчеев, получив уже напечатанные «Рескрипты и записки» Павла I, послал Самбургскому подлинники писем Александра I, с которых приказал предварительно снять копии и уже их дать в типографию.

Именно такая копия, сделанная рукой какого-нибудь верного крепостного писаря и переплетенная для аккуратности в той же крепостной переплетной в военных поселениях, позже всплыла на антикварном рынке, откуда и попала ко мне.

Книга чрезвычайно интересна. Письма Александра I охватывают период с 1796 по 1825 год. Некоторые из писем — явно личного, интимного характера и рисуют автора их, «освободителя Европы», человеком с мышлением рядового мелкого мещанина.

Вполне понятно, что брат его, царь Николай I, не мог допустить опубликования подобных писем и предал огню все найденные печатные экземпляры.

Аракчееву, мечтавшему похвастаться близостью своей к «благословенному», не приходило в голову, что само содержание этих писем компрометирует его державного «благодетеля». У Николая I хватило разума понять это.

Одно из писем царя, датированное 1818 годом, касается какого-то театрального инцидента, какого именно — я не мог докопаться. Вот содержание этого любопытного письма:

«При сем прилагаю записку военного генерал-губернатора (записки этой нет.— Н. С.-С.) о случившемся происшествии в театре.

Наглость сия мне крайне не нравится. Я нахожу, что слабо было поступлено по сему делу. Первого виновного нахожу я жандармского офицера, непошедшего на место, дабы лично видеть, что происходит. Второго — унтер-офицера, не умевшего заставить себя слушать и не вытолкнувшего за плечи того, которого следовало вывесть: чем бы, вероятно, все происшествие окончилось. Как уже довольно времени прошло, то мне кажется вновь возобновлять сию историю не у места. Но никак не намерен попускать впредь подобные наглости. Посему объяви военному генерал-губернатору и министру полиции дабы строго было надсматриваемо за поведением сих трех актеров и даже прочих и при первой дерзости, арестовав виновного, и тогда в смирительный дом уж не иначе из оного выпустить, как с выключкою из труппы и с отсылкою на жительство в Вятскую, Пермскую и Архангельскую губернии в пример другим, весьма мало заботясь, что расстройство труппа от сего терпит.

Я предпочитаю иметь дурной спектакль нежели хороший, но составленный из наглецов. В России они терпимы не должны быть. Притом нахожу, что жандармский унтер-офицер разжалован бы в рядовые, за то, что не умел заставить себя слушать, а офицер арестован на неделю за то, что не пошел сам прекратить беспорядок.

Александр.»

Интересно, кто эти три актера и что за инцидент, возбудивший негодование царя? Впрочем, самый стиль письма тоже любопытен, как образец стиля всех писем Александра I к Аракчееву.

Некоторые из таких посланий, в особенности, например, с выражением сочувствия Аракчееву по поводу убийства его любовницы Минкиной и советы его, «не жалея злодеев, достойно отомстить за пролитую кровь сердечного друга», рисуют автора их с самой отвратительной стороны.

В письмах — множество интереснейших материалов, освещающих события русской жизни, в особенности, в годы, последовавшие за окончанием войны с Наполеоном.

Перелистывая письма и записки Александра I, невольно вспоминаешь потаенные, но дошедшие до нас стихи о нем Пушкина:

«Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда».

Как это удивительно верно!

* *

*

Среди книг, напечатанных нарочито малым тиражом, весьма интересно издание, выпущенное в свет всего в количестве 40 экземпляров, под названием: «Альбом мадам Ольги Козловой» (название напечатано по-французски).

На имеющемся у меня экземпляре автограф: «Князю Владимиру Андреевичу Долгорукову — 11-го января 1884 года. № 30»

К книге приплетен фотографический портрет мадам Козловой, довольно пышной русской красавицы. Выпущено издание из типографии А. Гатцука в Москве в 1883 году. Экземпляр роскошно оформлен, очевидно, самой издательницей, в кожаный золототисненный переплет. Альбом издан, разумеется, «не для продажи»16.

По каталогам собраний К. М. Соловьева и Л. И. Жевержеева можно узнать, что в 1889 году выпущено второе издание этого альбома уже в количестве всего 10 экземпляров. По мнению Н.Киселева («Известия», 1934, номер от 15 ноября) — это второе издание, вышедшее без указания места и года печати и без цензурного разрешения, сделано из остатков первого издания альбома, в котором некоторые страницы вырезаны и заменены новыми, а также добавлены страницы с новыми, последними записями. Этого второго издания в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина имеется два экземпляра. Первое издание альбома было у Л. Модзалевского и описано им также в «Известиях« (1934 г., номер от 29 октября). Имеется первое издание альбома и в Государственной публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

Оба издания воспроизводят рукописный альбом Ольги Козловой, в который сделали свои собственноручные записи почти все литературные корифеи того времени: Виктор Гюго, Дюма (отец и сын), Проспер Мериме, Сюлли Прюдом, А. Н. Островский, А. А. Фет, гр. А. К. Толстой, И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, А. Ф. Писемский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский, И. А. Аксаков и многие другие.

В подлиннике альбома было много акварельных рисунков виднейших западных и русских художников, которые в печатном экземпляре фигурируют лишь в виде списка. Среди них—имена А. Айвазовского, Петра Соколова, А. Боголюбова и так далее. Имелись нотные автографы композиторов—П. И. Чайковского, Антона и Николая Рубинштейнов, Верди.

По всему видно, что подлинник альбома представлял из себя большую историко-литературную и художественную ценность. Такие альбомы были в большой моде в 20-х, 30-х и 40-х годах минувшего столетия. В этих альбомах встречались записи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. А. Жуковского и других. Мода эта держалась еще в шестидесятых и семидесятых годах и постепенно увядала. Альбом Ольги Козловой — едва ли не один из последних отголосков этого увлечения.

Л. Модзалевский считал, что подлинник альбома утерян. Однако в журнале «Временник общества друзей русской книги», издававшемся в Париже (1928, кн. 2, стр. 55) сообщалось, что альбом цел и находится в Париже, в коллекции частного собирателя