— Черт побери, да ты с ума сошел! — вскричал лорд Этерингтон, бледнея. — Уж он-то, во всяком случае, разболтает об этом повсюду. Ты меня просто погубил.

— Надеюсь, что нет, — сказал Джекил. — Уверен даже, что нет. Ему известно об этом деле лишь в общих чертах, только одно — что между вами произошло какое-то столкновение. Да не приходи ты из-за этого в такое уныние, не то я, кажется, пойду и перережу ему глотку, чтобы он молчал.

— Проклятая неосторожность! — воскликнул граф. — И как это ты позволил ему пристать к тебе с разговорами?

— Сам не знаю, — ответил Джекил. — Он умеет морочить голову почище, чем десяток самых скучных докторов любых наук присасывается, как ракушка к скале, — ну, сущий двойник Морского старика, а уж от того, как известно, избавиться было невозможно.

— А не мог ты перевернуть его на спину, как черепаху, да и сбежать? — спросил лорд Этерингтон.

— И получить за мои труды унцию свинца в спину? Нет, нет, я ведь повстречался с настоящим разбойником. Старик, имейте в виду, был вооружен, словно собирался грабить народ на большой дороге.

— Ладно, оставим его. А Мартиньи, или Тиррел, как ты его называешь, он что говорит?

— Тиррел, или Мартиньи, как называет его ваша милость, — ответил Джекил, — не желает и слушать ваших предложений. Он не соглашается доверить заботам милорда счастье мисс Моубрей. Более того — я не встретил у него одобрения, даже когда намекнул, что за признанием брака или вторым брачным обрядом тотчас же последует раздельное проживание супругов, что, полагаю, я мог ему предложить.

— А по какой причине отказывается он от такого разумного предложения? — спросил лорд Этерингтон. — Он надеется сам жениться на девушке?

— По-видимому, он считает, что все обстоятельства делают это невозможным, — ответил Джекил.

— Как! Значит, он намерен разыгрывать собаку на сене — и сам не ест и другим не дает? Ну, так у него ничего не получится. С тех пор как мы с тобою в последний раз виделись, Джекил, она обошлась со мной как с паршивым псом. И, клянусь богом, она станет моей, чтобы я мог сломить ее гордыню, а у него все нутро перевернется от этого зрелища.

— Нет, подожди, подожди! — сказал Джекил. — Кажется, я могу передать тебе от его имени кое-что более для тебя подходящее, чем то удовольствие, которое ты получил бы, дразня его. Он готов купить то, что называет душевным покоем мисс Моубрей, за отказ от своих притязаний на титул и состояние вашего отца. И я очень удивился, милорд, когда он показал мне список документов, которые, боюсь, сделают его успех более чем вероятным, если они действительно существуют.

Лорд Этерингтон взял список и, казалось, стал внимательно вчитываться в него, а Джекил продолжал:

— Он написал лицу, у которого хранятся эти бумаги, чтобы их ему немедленно выслали.

— Посмотрим, что они собой представляют, когда их пришлют, — сказал лорд Этерингтон. — Они придут по почте?

— Да, и, возможно, очень скоро, — ответил Джекил.

— Что ж, он как-никак мой брат, хоть и с левой стороны, — сказал лорд Этерингтон, — и мне не очень хотелось бы, чтобы он попал на каторгу за подлог, ибо я полагаю, что именно так и кончится его попытка кляузничать, основываясь на бумагах, о которых он говорит.

— Послушайте, милорд, — воскликнул Джекил, — Тиррел утверждает, что ты их видел, что, во всяком случае, для тебя сделаны были копии и ты их получил. Так он говорит.

— Он лжет, — ответил лорд Этерингтон, — когда заявляет, что я знаю об этих бумагах. Вся эта история, на мой взгляд, — пена, мыльные пузыри, взбитый белок, словом — самая невесомая вещь на свете, что и обнаружится с появлением этих бумаг, если они вообще появятся. Все это от начала до конца — одно запугивание, и я тебе удивляюсь, Джекил: неужто ты до того любишь взбитые сливки, что спокойно проглотил такое воздушное изделие? Нет, нет, я знаю, как непререкаемы мои права, и использую их таким образом, что у всех моих недругов ни кровинки не останется. Что же касается этих бумаг, то теперь я припоминаю, что мой поверенный говорил о какой-то присланной ему копии документов, но оригиналы так и не появлялись. И держу пари на что угодно — там нет ничего, кроме фальшивок. Если бы я думал иначе, разве я не сказал бы тебе?

— Надеюсь, конечно, что сказали бы, милорд, — ответил Джекил, — ибо я никак не смогу быть вам полезен, если не буду иметь чести пользоваться вашим неограниченным доверием.

— Ты им пользуешься, пользуешься, друг мой, — сказал Этерингтон, пожимая ему руку. — И раз эти твои переговоры можно считать безрезультатными, придется мне придумать какой-нибудь другой способ избавиться от этого свихнувшегося и весьма докучливого малого.

— Только без насилия, милорд, — напомнил ему еще раз и весьма торжественным тоном Джекил.

— Да нет, нет, нет же, клянусь небом! Неужто, маловер ты этакий, я должен давать клятвы, чтобы успокоить твою щепетильную совесть? Напротив, если мы не поладим добром, вина будет не моя.

— И для твоей и для его репутации было бы лучше всего пойти на мировую, — ответил Джекил, — и если ты действительно этого хочешь, я попытаюсь подготовить Тиррела. Сегодня он появится в гостинице или за табльдотом, и было бы в высшей степени нелепо устраивать сцену.

— Да, да, разыщи его, дорогой Джекил, и убеди, какое безумие выставлять семейные разногласия напоказ и на забаву людям. Пусть все увидят, что два медведя могут сойтись, не разодравшись. Ступай, ступай, я тоже сейчас выхожу, ступай и помни, что я тебе полностью, безгранично доверяю… Ступай, ублюдок, неслыханный болван, — продолжал он, едва Джекил вышел из комнаты, — ума у тебя хватит лишь настолько, чтобы погубить самого себя вмешательством в дела, до которых ты не дорос. Но в обществе у милейшего Джекила отличная репутация, он храбрец и вообще личность, которая может придать благородный вид сомнительному делу. Кроме того, он — моя креатура, я его, можно сказать, выкупил, и было бы нелепым расточительством не использовать его. Но что касается доверия, честнейший Хэл, то о нем не может быть и речи, кроме случаев, когда этого не избежать. Если мне и нужно было бы доверенное лицо, то вот идет человек получше тебя — у Солмза нет излишней щепетильности, он всегда отпустит мне — за деньги, конечно, — усердия и скрытности на всю полученную им сумму.

В этот момент в комнату как раз входил камердинер его милости. Это был не лишенный важности, учтивый и уже немолодой человек с бледным лицом, темными задумчивыми глазами, говоривший мало и неторопливо и весьма старательно исполнявший все свои обязанности.

— Солмз… — начал лорд Этерингтон и сразу же запнулся.

— Милорд…

Наступило молчание. Затем лорд Этерингтон опять сказал «Солмз», а слуга ответил «Слушаю, ваша милость», и снова последовала пауза, пока граф, словно опомнившись, не произнес:

— А, вспомнил, что я хотел сказать — насчет доставки почты. Здесь она, кажется, приходит нерегулярно?

— Довольно регулярно, милорд, если речь идет о гостинице, но жители деревни получают письма с перебоями.

— А почему, Солмз? — спросил его милость.

— Старуха, хозяйка маленькой гостиницы в деревне, в плохих отношениях с женой начальника почтовой конторы: одна не желает посылать за письмами, другая не позволяет приносить их в деревню, так что на пути от почты до деревни письма то теряются, то доставляются не по тому адресу, а иногда их возвращают обратно на главный почтамт.

— Я не хотел бы, чтобы это случилось с одним пакетом, который должен на днях прийти он уже мог бы сейчас находиться здесь, а может быть, придет в начале той недели. Это от одного осла-формалиста, честного квакера, который адресует мне письма, пользуясь моим личным именем и фамилией — как Фрэнсису Тиррелу. Он вполне способен перепутать и название гостиницы, а я не хочу, чтобы пакет попал в руки мосье Мартиньи — вы ведь знаете, что он проживает где-то по соседству? Проследите за тем, чтобы пакет благополучно дошел до меня, Солмз, без шума, понимаете? Потому что люди способны вообразить, будто я хочу получить не мне адресованное письмо.