Леди Бинкс едва было не ответила резкостью на речь леди Пенелопы, но сдержалась, сочтя, вероятно, неблагоразумным идти на открытый разрыв с миледи. В тот же миг двери гостиной распахнулись, и появилась молодая дама в амазонке и с черной вуалью на шляпе.

— О ангелы и силы небесные! — воскликнула леди Пенелопа с трагическим жестом. — Дорогая Клара, почему вы так поздно? И почему в таком костюме? Пройдите в мои комнаты, горничная выберет вам что-нибудь из моих платьев — мы ведь одного роста. Идите же, прошу вас, по крайней мере я потом буду чваниться каким-нибудь своим туалетом, если разок увижу его на вас!

Все это было сказано с выражением самой горячей дружбы, какая только бывает между женщинами. Прекрасная хозяйка тут же наградила мисс Моубрей нежным поцелуем, которыми дамы — благослови их господь! — любят с ненужной щедростью осыпать друг друга к великому неудовольствию и зависти присутствующих мужчин.

— Вы дрожите, дорогая Клара, вы вся горите? Ну конечно, у вас жар, — с нежным беспокойством продолжала леди Пенелопа. — Послушайтесь меня, вам надо лечь в постель.

— Право, вы ошибаетесь, леди Пенелопа, — отвечала мисс Моубрей, видимо, ничуть не удивляясь преувеличенной ласковости леди Пенелопы. — Мой пони шел резвой рысью, мне стало жарко — вот вам и разгадка. Налейте мне чашку чая, миссис Джонс, и дело с концом.

— Свежего чаю, Джонс, да поскорее, — сказала леди Пенелопа, увлекая свою равнодушную приятельницу к себе в уголок, как ей угодно было называть конец гостиной, где находилась ее резиденция. Дамы приседали, когда они проходили мимо, джентльмены кланялись, но новая гостья отвечала им не более любезно, чем того требовала простая учтивость.

Леди Бинкс не поднялась навстречу ей: выпрямившись в своем кресле, она лишь принужденно кивнула головой. Мисс Моубрей ответила на ее приветствие столь же гордо, и они не обменялись ни одним словом.

— Кто она такая, доктор? — спросила вдова Блоуэр. — Помните, вы мне обещали рассказать все про здешнюю знать. Почему леди Пенелопа за ней так ухаживает? И отчего эта дама явилась в амазонке и фетровой шляпе, когда все мы (тут она оглядела самое себя) в шелках и атласе?

— Кто она такая, миссис Блоуэр, мне сообщить вам нетрудно, — ответил обязательный доктор. — Это мисс Клара Моубрей, сестра владельца замка, того джентльмена в зеленом сюртуке со стрелой на пелерине. Но зачем она надевает костюм для верховой езды или почему она делает еще что-нибудь — не под силу выяснить докторскому искусству. По правде сказать, я думаю, что она немножко.., самую малость.., так сказать, тронута. Называйте это нервами, или ипохондрией, или как хотите.

— Господи помилуй, вот бедняжка! — с состраданием воскликнула вдова. — И в самом деле, похоже на то. Но ведь нельзя же давать ей разгуливать на свободе, доктор, ведь она может сама изувечиться или другого изувечить. Смотрите-ка, она берется за нож! Ах, она просто хочет отрезать себе ломтик булки, не дожидаясь, чтобы ей услужили эти пудреные лакейские мартышки. Пожалуй, доктор, это разумно, ведь она может отрезать себе кусок, какой ей надо — толстый или тонкий. Ох, господи, да она взяла самую крошечку! Такой кусочек можно просунуть канарейке в клетку между прутьями. Лучше бы она подняла свою длинную вуаль и сменила бы юбку для верховой езды. В самом деле, ей надо растолковать, как вести себя по правилам, доктор Киклшин.

— Какие бы правила мы ни вводили, она на них не посмотрит, миссис Блоуэр, — сказал доктор. — По соизволению брата и по капризу леди Пенелопы, которая решила потакать Кларе Моубрей, ей все сходит с рук. А им следовало бы подумать о ее поведении.

— Ох, пора, пора подумать! Разве годится такой молодой девушке врываться к нарядным дамам, словно прискакав прямо с Литских песков? А как миледи с ней носится! Они, право, друг друга стоят.

— Пожалуй, что и так, — сказал доктор Квеклебен. — Одна ничуть не лучше другой. О леди Пенелопе-то, впрочем, было кому хорошенько подумать. Мой покойный друг, граф Фезерхед, был человек рассудительный и руководил семьей по всем правилам медицины. От минеральной воды или от моего ухода, а только здоровье леди Пенелопы отличное, и оно тут ни при чем: просто она капризница, и характер у нее вздорный — вот и все. При ее титуле и богатстве это позволительно. Однако другой способ лечения мог бы довести ее до беды.

— Да, да, ей друзей не занимать стать, — согласилась вдова. — Ну, а эта девочка Моубрей? Бедняжка! Почему так вышло, что о ней никто не позаботится?

— Мать ее умерла, отец же ни о чем другом не думал, кроме своих забав, — ответил доктор. — Брат ее воспитывался в Англии, а если бы жил тут, так тоже заботился бы только о своем благе. Воспитание она получила из собственных рук, книги читала те, что находила в библиотеке, набитой старыми рыцарскими романами, общество у нее было случайное, друзья — кто попало. При ней не было наконец домашнего врача — поблизости не было даже порядочного лекаря. Нечего и удивляться, что бедная девочка выросла такой странной.

— Ах, бедняжка! Выросла без доктора! Даже без лекаря! — воскликнула вдова. — Но знаете, доктор, может быть она, бедненькая, всегда была здорова и поэтому не нуждалась…

— Ха-ха-ха, сударыня, это значит лишь, что она нуждалась во враче гораздо больше, чем если бы была болезненной. Искусный врач знает, как умерить крепкое здоровье, миссис Блоуэр. Здоровье — чрезвычайно тревожный признак, если подходить к организму ecudum artem . Внезапная смерть приключается чаще всего, когда люди находятся в добром здоровье. Ох, состояние полного здоровья — вот в чем главная опасность для пациента, на взгляд врача!

— Так, так, доктор! Я-то прекрасно понимаю, как важно иметь подле себя человека искусного, — сказала вдова.

Доктору так захотелось уверить миссис Блоуэр в том, насколько для нее опасно одно только предположение, будто ей можно жить и дышать без разрешения врача, что тут его голос перешел в нежный умоляющий шепот, и сообщивший нам эти строки наблюдатель уж не мог дальше разобрать ни звука. Речь доктора, как это случается подчас с великими ораторами, «не была слышна на галерее».

Тем временем леди Пенелопа продолжала осыпать Клару Моубрей своими ласками. Любила ли миледи в глубине души молодую девушку — утверждать довольно трудно. Так ребенок, наверно, любит свою игрушку. Но Клара не всегда оказывалась послушной игрушкой и в своем роде была так же капризна, как ее светлость. Однако причуды бедной Клары бывали причудами на самом деле, а ее светлость свои большей частью выдумывала. Не соглашаясь с резкими суждениями доктора относительно Клары, надо все же признаться, что ее настроение действительно отличалось неустойчивостью и случайные порывы легкомыслия сменялись у нее долгими промежутками печали. К тому же светскому обществу ее легкомыслие казалось гораздо большим, чем было на самом деле. Ей никогда не приходилось испытывать сдерживающего влияния подлинно хорошего общества, и она несправедливо презирала то, с которым ей по временам приходилось сталкиваться. К несчастью, некому было внушить ей ту важную истину, что иные формы и ограничения нужно соблюдать не столько для других, сколько ради нас самих. Поэтому она одевалась, вела себя и судила по-своему, и хотя ее наряды, манеры и мнения удивительно шли ей, они, как венок Офелии и обрывки ее странных песен, должны были по сути дела вызывать сострадание и грустные чувства, а не только забавлять окружающих, — А почему вы не приехали к обеду? Мы ожидали вас, ваш трон был приготовлен.

— Я не приехала бы и к чаю, будь моя воля, — ответила мисс Моубрей. — Но брат говорит, что вы, ваша милость, собираетесь посетить Шоуз-касл. Желая утвердить вас в этом приятном намерении, он считал совершенно необходимым, чтобы я приехала и сказала: «Пожалуйста, приезжайте, леди Пенелопа». И вот я явилась и говорю: «Приезжайте, пожалуйста!»

— Неужели ваше лестное приглашение относится только ко мне, моя дорогая Клара? Леди Бинкс будет обижена.

— Привозите и леди Бинкс, если она захочет сделать нам честь (тут обе обменялись принужденным поклоном), привозите мистера Спрингблоссома, то бишь