— Благодарю вас…

По дороге домой она почти не замечала окружающего. Столкнувшись со встречным человеком, недоуменно вскинула глаза и даже забыла извиниться.

Перед глазами стояло бледное красивое лицо Гарри Траубе.

Что было особенного в этом лице? Почему оно поразило ее? Это лицо было ей совершенно незнакомо. Нора прекрасно помнила всех, кого она встретила в своей еще недолгой жизни. Она могла бы тысячу раз поклясться, что никогда не встречалась с этим человеком. И в то же время она знала его! Она узнала его! Как можно узнать незнакомого человека? Мучительное противоречие мысли. Неразрешимое противоречие, потрясающее ее.

«Боже мой, — думала она в смятении, — знаком и незнаком! Ничего не пойму…»

Ясно вспоминая черты этого лица, она не могла не отметить, что было в нем что-то очень странное, необычное. Неуловимая особенность резко отличала Гарри Траубе от всех остальных.

Погруженная в такие мысли. Нора неожиданно услышала за собой быстрые шаги. Обернувшись, она увидела Мака. Он догонял ее. Все внутри ее поднялось против этого человека. Придержав шляпку, она быстро добежала до своего подъезда и захлопнула дверь.

Заседание продолжалось допоздна. Профессор Траубе и Гарри приехали домой около полуночи. Траубе был утомлен да к тому же не в духе. В его ушах звучал голос Сандерсона. Профессор хмурился и ходил по комнате.

— Спать, Гарри, — сказал он, взглянув на часы, и прошел в свою комнату.

Гарри молча посмотрел ему вслед и прошел к себе. Не зажигая света, он подошел к окну и распахнул его. Глубоко внизу тысячами огней сверкал огромный город. Его мощный гул уже ослабленным и измененным долетал до пятнадцатого этажа. А над городом повис темный бархатный купол неба, усеянный мириадами звезд.

Гарри стоял у окна. Он смотрел вдаль. Он вглядывался в темный далекий горизонт. Ночная влага заполнила комнату. Гарри чувствовал, как легко и свободно дышит его грудь. Гарри чувствовал свое сильное молодое тело. Прекрасные, но недолгие минуты… Скупое счастье, отпущенное ему судьбой…

И вот сквозь темный ночной занавес, сквозь необозримый простор ночи стали проступать видения. Сначала они были смутны, еле различимы, как далекие зарницы. Потом они стали яснее. Туманные миражи проплывали перед ним. Он видел освещенные солнцем улицы города. Не того города, в котором он жил теперь, а другого. Зеленые парки и красивые здания. Он идет по улице. Он останавливается на перекрестке. Мимо с легким шелестом проносятся легковые машины. Он видит угол дома. От дома на асфальт легла глубокая тень. А дальше солнце. Оно щедро разливалось по листве большого дерева. Гарри ждет. И вот… И вот… Среди шумной уличной толпы он замечает ее. Она быстро идет к нему. На лице ее счастливая улыбка, такая милая, такая знакомая! Кто она? Гарри знает это Нора! Они стоят рядом, говорят… Гарри не слышит слов, но знает, что они говорят о чем-то близком, хорошем Легкие тени листьев трепещут на асфальте. Нора смотрит на него. Сейчас… сейчас он услышит ее голос. Сейчас назовет она его по имени…

— Гарри!

Что это? Куда все исчезло?

Рядом стоит обеспокоенный Траубе.

— Гарри! Вы не спите!

Молча отошел железный человек от окна и направился к постели.

Мак Сандерсон сидел у себя дома в самом мрачном настроении. Его маленькие кабаньи глазки злобно щурились. Его огромные руки до хруста в костях сжимали ручки кресла. Профессор неслышно ходил по комнате, с опаской поглядывая на сына.

— Ну право же, Мак, не надо так горячиться, — заговорил он.

— Что ты лезешь ко мне со своими увещеваниями? — полуобернулся к нему Мак. — На кой они мне черт? Я тебя спрашиваю, за каким дьяволом тебе понадобилось знакомить Нору с его сынком?

— Но я…

— Что «но я»? Ваша этика, что б ее… Хорошо же! Теперь я возьмусь за дело. Я-то уж сумею исправить твой промах!

— Мак, одумайся! Ты говоришь несообразное. Все знают, что мы с Траубе не любим друг друга. А тут еще…

— А я и не собираюсь трогать твоего Траубе! Занимайся с ним сам. У вас ведь в ученом мире принято кривляться друг перед другом… Ну и кривляйтесь на здоровье. Но с этим щенком я поговорю сам. Я-то сумею ему внушить уважение к своим принципам!

— Но послушай… Ведь нет еще никаких причин так действовать! Ведь ничего особенного не было.

— А ты думаешь, что я буду дожидаться чего-то особенного?

— И потом, — продолжал Сандерсон, пропуская мимо ушей реплику сына, — подумай, что такое для тебя Нора. Стоит ли из-за нее…

— Нора? Э, да что с тобой разговаривать! Нора нужна мне И точка. Какая бы она ни была. Не твое дело. Слышишь, не твое дело! И я возьму ее, — продолжал, внезапно раздражаясь, Мак. — Ну, что смотришь? Шокинг? Или, как там, по-вашему, физиологическому — шок? Ха! Нет уж, черт возьми, тут я сам сумею все сделать.

Мак резко поднялся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Профессор проводил его тревожным взглядом, но не сказал ни слова.

А Нора в это время была у себя дома. Она сидела, погруженная в тяжелое раздумье. Прошла уже неделя с той поры, как она познакомилась с сыном профессора Траубе, но сила первого впечатления нисколько не ослабла. Нет, наоборот, с каждым днем тревога и смятение все более овладевали ею Может быть, это была любовь с первого взгляда? Любовь, о которой столько написано и рассказано. Нет, то, что вошло в Нору, то, что властно завладело ею, лишило ее покоя и уравновешенности, не имело ничего общего с этим чувством. Это было что-то другое. Это была тревога, смутная, нарастающая, непонятная.

Казалось, не было повода для тревоги. Но как часто уходят из поля зрения человека скрытые мотивы поступков! Как часто стоит он со страхом и недоумением перед лицом свершившегося факта! Нора не могла дать себе отчета в бесконечной путанице мыслей и чувств, овладевшей ею в последние дни. Она лишь смутно ощущала, что вокруг нее завязывается сложный клубок событий и отношений. То и дело мысленно рисовался ей уродливый силуэт Мака. На месте его возникало бледное неподвижное лицо Гарри, и Нора чувствовала, как сердце сжимает тревога. Лицо Гарри расплывалось, и явственно проступала ядовитая улыбка профессора Сандерсона. И со всеми этими людьми она была связана. И от всех этих людей что-то зависело.

Нора сжала руками виски. Она ясно ощутила биение артерии. Нужно было разобраться в своих мыслях. Она твердо знала лишь, что не является пассивным участником событий. Что-то зависело от нее. Она должна сделать какой-то шаг. Но какой? И вдруг ей стало совершенно ясно: она должна увидеться с сыном профессора Траубе. Она должна говорить с ним… Говорить? Но о чем? Какая нелепость! Ведь они не знают друг друга. Они никогда не встречались.

«Нет, нет! — говорила она себе, — это нелепо. Я просто больна. И всему виной этот гнусный человек. Его вечные преследования извели меня. У меня просто расстроились нервы. Нужно отдохнуть, взять отпуск, уехать…»

А сквозь голос самоуспокоения проступал другой, сильный, требовательный, доходящий до крика: «Тебе нужно увидеть Гарри Траубе! Тебе нужно говорить с ним!»

«О чем? О чем?» — тоскливо спрашивала себя Нора.

За окном сгустились сумерки, но ей не хотелось зажигать свет.

«Если бы мне удалось поближе познакомиться с профессором Траубе, а потом… А потом? Что же потом? — продолжала она размышлять. — Ведь я же отлично знаю, что мой шеф его ненавидит. Так к чему же осложнять и без того запутанные отношения? Траубе?..» И вновь почувствовала она сильный приступ волнения. «Нет, так вот просто встретиться с ним нельзя. Нужно как-то подготовить встречу, нужно… ему написать».

Нора зажгла свет и положила перед собой чистый лист бумаги. Но напрасно вертела она в руках авторучку. Ни одно слово не хотело сойти на бумагу. Белый лист стал увеличиваться у нее на глазах. Вот эго уже не лист, а бесконечное снежное поле Но полю бежит человек. Все быстрее и быстрее бежит он. Все меньше и меньше становится его темная фигурка. Hope нужно его догнать. Она бежит за ним, она выбивается из сил. Дыхание жжет ей грудь. В глазах темнеет.