— Маркос, — послышался тихий голос хранительницы.

Он обернулся.

— Никта?

— Ты спятил? Погаси меч, сейчас же! Нас же увидят из дворца!

Она сильно дернула его за плечо. Марк опустил меч, и он погас сам по себе. В глубоких глазах хранительницы отражались огни Аргоса, отчего казалось, что они горят рассерженным пламенем.

— Зачем ты это сделал? Хотел сделать знак приветствия Хадамарту?

— Я хотел доказать, что не боюсь всей нечистой власти Падшего города.

— Доказать? Кому?

Марк вздохнул, отвернувшись от ее глаз.

— Наверное, самому себе.

На протяжении удивительно долгих секунд они стояли молча: она — глядя ему в лицо с укоризненным пониманием, он — досадуя и чувствуя неловкость, по временам поднимая взгляд на клубящиеся тучи. Она упрекала его за слабость и в то же время оправдывала, понимая его чувства; это и ободряло, и раздражало.

— Я пытаюсь победить свой страх, — признал Марк очевидное, чувствуя, что не может больше таить в себе эту слабость. — Несмотря на веру, что в конце пути меня ждет вечная жизнь, я так и не победил свой страх перед смертью. Наверное, страх смерти — это не просто опасность потерять жизнь — это угроза смыслу своего существования. Это означает уйти из мира, не исполнив того, для чего родился… Что делать, хранительница секретов?

— Поступать вопреки страху. Иного пути нет, — хранительница подошла к краю крыши, у которого стоял Марк. Ее легкие одежды колыхались на ночном ветру. — Думаешь, я не боюсь? Думаешь, не боится Харис, Калиган? Взращивать отвагу можно, только наступая на страх.

— Ты тоже испытываешь страх перед смертью?

— Я испытываю страх перед силой, которая хуже смерти. Так же как и ты.

— Перед какой это силой?

— Отверженности. Предательства. Неисполненного призвания.

Марк с пониманием кивнул головой.

— Почему ты не спишь?

— Тревога не дает мне покоя. Мне легче спать одной в другой части развалин, чем среди своих.

Хранительница повернулась к ступеням, но вдруг остановилась, словно что-то вспомнив, опять подошла к нему и с необъяснимой тревогой вгляделась в его лицо.

— Среди нас поселилось зло. Я ощутила его еще в ночь убийства Ортоса. Оно среди нас. Оно играет с нами. Оно выжидает своего часа, — губы хранительницы задрожали от сильного волнения. — Оно невидимо и необъяснимо. Вот что тревожит меня больше, чем слуги Хадамарта. И пугает больше смерти.

— Никтилена, — начал было Марк.

Но хранительницы перед ним уже не было — она быстро спускалась вниз по каменным ступеням, тускло освещаемым огнями Аргоса.

Выспаться Марку так и не удалось. Едва забрезжил рассвет, его разбудил Калиган. Прежде чем Марк спросил, зачем тот поднял его на три часа раньше положенного, учитель сунул ему черную робу с капюшоном, какую носили местные горожане, и жестами приказал одеваться. Понимая, что Калиган задумал какую-то хитрость, Марк не проронил ни звука и только тогда, когда они вышли из развалин на малолюдную улицу, спросил:

— Что случилось? Почему мы ушли от остальных?

— Мы к ним скоро вернемся.

— А куда мы идем?

— В аделианский храм.

— В какой еще храм?

— В Храм молчания, ясное дело. Разве в Амархтоне есть еще какой-то аделианский храм? Накрой голову и прекрати пялиться по сторонам. Мы должны выглядеть как обычные амархтонцы.

Марк послушался и дальше говорил, глядя лишь себе под ноги.

— Храм молчания. Странное название. Зачем нам туда? Королева ничего такого не поручала.

— Королева слишком доверяет Ипокриту и его амархтонским собратьям. А мне вот интересно, почему Амарта поджидала нас у Северных ворот? Ей кто-то доложил о времени и целях нашего похода. Вот я и хочу узнать кто? А. главное — хочу уточнить, намерены ли эти амархтонские лентяи поднять восстание.

— Понятно, — кивнул Марк. — А я тебе зачем?

— Мне может понадобиться помощник.

— Помощник? — Марк незаметно усмехнулся. — Почему не Флоя?

— Ей пока не стоит видеть того, что увидим мы.

Марк пожал плечами, не понимая, куда тот клонит.

Черная роба, тесная и неудобная, сковывала движения и к тому же была пропитана едким дымом.

— Где ты взял это тряпье?

— Купил на местном базаре, — сострил Калиган, явно в нерасположении духа. — Не задавай лишних вопросов. А лучше, вообще молчи. И не размахивай руками при ходьбе. Амархтонцы так не ходят. Они безучастны ко всему вокруг. А ты ведешь себя как крестьянский простачок из Унылой долины, впервые в жизни увидавший Морфелон.

Они шли быстрым шагом, направляясь, как понимал Марк, к центру города. Здесь преобладали высокие двух-трехэтажные дома, грязные и неприглядные. Дорога становилась все шире и, несмотря на такую рань, многолюднее. На городской базар тянулись повозки с поклажами, гнали овец, кто-то катил бочку с вином. Осторожно выглядывая из-под капюшона, Марк поразился, насколько холодное равнодушие выражают лица амархтонцев.

Через площадь четверо легионеров вели на цепи почтенного вида горожанина, видно, на суд за какую-то провинность; руки у того были связаны за спиной, а ноги закованы в кандалы, которые задевали за разбросанный мусор и мешали ему идти. Он спотыкался, а легионеры с бесчувственными лицами подгоняли его тростниковыми палками. Вглядевшись, Марк увидел, что взгляд арестованного устремлен к небу, заволоченному тучами, а на устах его — печальная улыбка. Возможно, это был какой-то философ, не укладывавшийся со своими понятиями в жизнь этого общества, а потому и арестованный. Никто, кроме Марка, не обращал на него внимания.

— Не пялься по сторонам! — напомнил Калиган.

У трактиров, которых в городе оказалось великое множество, было шумно и людно. Многие, видимо, собирались здесь с ночи, чтобы напиться и забыть обо всех горестях, а то и встретить новый день на хмельную голову. Шумело и воронье: хлопая крыльями и каркая, оно целыми стаями кружило над городом. Окинув взором дома знатных горожан с высокими башнями, Марк понял, откуда здесь столько воронья. Из трех таких башен свисали тела висельников. Они отнюдь не напоминали казненных преступников; не было сомнения, что это те, которые добровольно свели счеты с жизнью. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка, и трупы раскачивались лишь тогда, когда воронье, толкая друг дружку, усаживалось им на плечи. Один из висельников простился с жизнью уже, видно, давно, но никому не было дела до самоубийц, никто не утруждал себя снять их тела и предать земле.

— Я сказал, прекрати вертеть башкой! — прошипел Калиган с раздражением.

Из темноты какого-то погреба раздался душераздирающий крик девушки: такой сильный, такой отчаянный, что Марк непроизвольно схватился за рукоять спрятанного под робой Логоса, готовый броситься на помощь.

— Не вздумай, — толкнул его локтем в бок Калиган. — Или ты, как вон те на башнях, устал от жизни?

Крик повторился. Девушку в погребе будто разрывали на части.

— Это может быть ловушка, понятно? — снова толкнул его локтем Калиган. — Слуги Хадамарта выискивают, таким образом, неблагонадежных. Если неравнодушен к чужой боли — значит, опасен.

Аделианский храм Падшего города, именуемый Храмом молчания, примыкал к одной из главных городских площадей. Это было довольно крупное сооружение с куполообразной крышей. Внешне он выглядел таким же хмурым и бесцветным, как и все остальные здания, ничем не выделяясь.

Внутри храма длинные скамьи были расположены полукругом. Здесь могли разместиться не меньше тысячи человек, но ныне тут была едва ли сотня прихожан. Из ложи священников, напоминающей летнюю беседку, говорил упитанный настоятель с черной раздвоенной бородой:

— …И да вразумит нас великая добродетель непротивления. Мы ни с кем не ищем войны и терпеливо сносим все обиды, во имя мира и покоя в нашем многострадальном городе. Коль задумал кто противостать злу, до сих пор имеющем место в нашем крае, то есть избрать служение, — пойди к старейшинам и разузнай, чем ты можешь помочь своему народу. А как узнаешь верный путь, если не получишь одобрения старейшин? Учись, набирайся опыта и мудрости, ибо только достойным будет вверено служение. И тот достоин, кто достаточно мудр, чтобы не встревать в опасное противостояние с высшими. И самое мудрое, что можешь сделать, услыхав о войне — это благоразумно остаться в стороне. Сиди тихо и жди. Война и беда пройдут мимо — просто сиди и молчи, и никто не услышит тебя. Не тянись, не тянись к славе и подвигам, ибо от этого лишь похоть и гордыня, беда и смерть. И сам сгинешь, и беду на свой город навлечешь. Будь достаточно мудр, чтобы избежать безнадежного дела, самоубийственного противостояния с высшими. Знание, знание и мудрость — вот к чему мы призваны. Набирайся знаний, но не выказывай их, будь мудр и молчи. Ибо так сохранишь себя и свой город. А зачем тебе война? Будь достаточно благоразумен, чтобы понять, что ты не можешь изменить установленного порядка. Участь тех гордецов, что подняли восстание и были сосланы в Подземные копи, должна была вразумить многих…